Я закрываю глаза и вспоминаю день, когда Диего пришел к нам домой. Никто ничего не заподозрил, потому что в течение многих лет он навещал отца по крайней мере раз в месяц. Когда же мы поняли, что происходит, было уже слишком поздно.
Мне не следовало нападать на Диего в тот день. Все, чего я добилась, – это удар по лицу, от которого у меня перед глазами заплясали звезды. Когда я увидела тело моего отца, лежащее на полу, и растекающиеся от него лужи крови, я не могла ясно мыслить. Единственное, о чем я думала, – это как убить этого засранца. Вместо того чтобы подгадать удачный момент, я, не обращая никакого внимания на двух его солдат, схватила один из декоративных мечей, висевших на стене кабинета, и бросилась на Диего. Его люди поймали меня еще до того, как я успела приблизиться к их боссу. И рассмеялись. Они смеялись и потом, когда Диего ударил меня по лицу, чуть не вывихнув мне челюсть.
Я поражена, что он до сих пор не пришел со мной потрахаться. Он, наверное, занят тем, что насилует девушек, которых приводит и запирает в подвале, прежде чем отправить купивших их мужчинам. Интересно, продаст ли он и меня или просто убьет, когда поймет, что я скорее умру, чем буду иметь с ним что-либо общее?
Я зарываюсь лицом в подушку.
Звук чьих-то торопливых шагов пробуждает меня ото сна. Медленно, не открывая глаз, я засовываю руку под подушку и хватаюсь за подлокотник кресла, которое разобрала три дня назад. Я положила туда свое самодельное оружие на тот случай, если Диего наконец решит навестить меня.
– Ангелина! – Чья-то рука хватает меня за плечо и трясет. – Просыпайся. У нас мало времени.
– Нана[2]? – Я сажусь на кровати и, прищурившись, смотрю на няню, вырастившую меня. – Как ты сюда попала?
– Пошли! И веди себя тихо. – Она хватает меня за руку и выводит из комнаты.
Меня держали взаперти в моей комнате, и я не ела пять дней подряд. Я еле волочу ноги, стараясь не отставать от моей старой и хрупкой наны, которая практически тащит меня по коридору и двум лестничным проемам, пока мы не добираемся до кухни. Диего не выставляет охрану внутри дома, а остальная прислуга уходит примерно в десять часов. Должно быть, уже глубокая ночь, раз мы ни с кем не столкнулись.
Нана подводит меня к стеклянной двери, ведущей на задний двор, и указывает пальцем:
– Видишь тот грузовик? Они уезжают через двадцать минут. Диего отправляет наркотики итальянцам в Чикаго, и он сказал мне, чтобы я отправила одну из девушек с грузом в качестве подарка. – Она поднимает на меня взгляд. – Вместо нее поедешь ты.
– Что? Нет. – Я кладу одну руку на ее морщинистую щеку, а другой упираюсь в стену на случай, если у меня подкосятся ноги. – Диего убьет тебя.
– Ты едешь. Я не позволю этому сукиному сыну заполучить тебя.
– Нана…
– Когда приедешь в Чикаго, можешь остановиться у кого-нибудь из своих американских друзей по учебе. Диего не посмеет пересечь границу, чтобы последовать за тобой.
– У меня нет ни документов, ни паспорта. Что я буду делать, когда доберусь туда? – Я решаю не упоминать, что у меня там не так уж и много друзей. – И водитель меня узнает.
– Скорее всего, нет, ты выглядишь ужасно. Но мы подстрахуемся на всякий случай.
Она открывает ящик, достает из него ножницы и режет мои шорты и футболку в нескольких местах. Когда она заканчивает, ткани едва хватает, чтобы прикрыть мои грудь и задницу. Как раз так, как нравится Диего.
– А теперь волосы.
Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к ней спиной. Я не даю волю слезам, пока Нана кромсает мои доходящие до талии волосы так, что они превращаются в пряди слегка разной длины, едва касающиеся плеч.
– Как только доберешься до Чикаго, свяжись с Лиамом О’Нилом, – говорит она. – Он может помочь тебе получить документы и новый паспорт.
– Я не думаю, что это хорошая идея, учитывая всю ситуацию. Что, если О’Нил расскажет Диего, что я здесь? – В прошлом году отец вел дела с ирландцами, но никогда не был в восторге от их лидера. Он прозвал Лиама О’Нила «хитрым ублюдком».
– Тебе нужно рискнуть. Никто другой не сможет достать поддельные документы.
Я смотрю на пол, где черные пряди волос лежат у моих босых ног. Они отрастут снова… Если я доживу до этого момента.
Нана хлопает меня по плечу:
– Повернись.
Когда я поворачиваюсь, она хватает со стола цветочный горшок со своей любимой агавой, берет горсть земли и начинает размазывать ее по моим рукам и ногам. Нана отступает на шаг, смотрит на меня, затем размазывает немного и по лбу.
– Хорошо, – кивает она.
Я осматриваю себя. Мои тазовые кости выступают вперед, а живот впал. Я всегда была худощавой, но сейчас мое тело выглядит так, словно кто-то высосал из него всю плоть, оставив только кожу да кости. Я определенно похожа на тех девушек, которых Диего запер в подвале. Когда я поднимаю взгляд, Нана смотрит на меня со слезами на глазах.
– Возьми это. – Она хватает сумку, висящую на спинке стула, и сует ее мне в руки. – Немного еды и воды. Я не решилась положить туда деньги, если вдруг водитель решит все проверить.
Я обнимаю ее одной рукой, утыкаюсь лицом в изгиб шеи и вдыхаю запах печенья и кондиционера для белья. Он напоминает мне о детстве, летних дняхи любви.
– Я не могу оставить тебя, Нана.
– На это нет времени. – Она всхлипывает. – Пошли. Опусти голову и ничего не говори.
На улице, держа за плечо, Нана тащит меня к грузовику, припаркованному перед служебным зданием.
– Как раз вовремя, Гваделупе! – рявкает водитель и бросает сигарету на землю. – Сажай ее назад. Мы опаздываем.
– Не стоит к ней подходить близко. – Нана толкает меня мимо водителя. – Эту сучку вырвало прямо на себя. От нее воняет.
Я опускаю голову и стараюсь не споткнуться, когда запрыгиваю в кузов грузовика. Мои ноги дрожат от напряжения, когда я пытаюсь удержаться в вертикальном положении. Я прячусь за одним из ящиков и оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на Нану Гваделупе, но большая раздвижная дверь с грохотом захлопывается, прежде чем я успеваю разглядеть ее. Темнота сгущается, и минуту спустя с ревом оживает двигатель.
В заднем кармане звонит телефон. Я подкидываю в воздух нож, который держал в правой руке, затем тянусь к телефону и отвечаю на звонок.
– Да?
– Груз итальянцев только что покинул Мексику, – говорит Роман Петров, пахан Братвы, на том конце провода. – Мне нужно, чтобы ты пошел с Михаилом, когда люди отправятся на перехват завтра вечером.
– Да? Значит ли это, что я снова допущен дополя боя?
Когда я присоединился к русской Братве четыре года назад, то начинал солдатом и за эти годы поднялся по служебной лестнице до ближайшего окружения пахана. Я выполнял полевые работы до тех пор, пока год назад Роман не отстранил меня от них.
– Нет. Это лишь на один раз. Антон все еще в больнице, и у нас не хватает рук, иначе бы я тебя никогда не отправил.
– Над твоими мотивирующими речами требуется серьезно поработать. – Я подбрасываю в воздух следующий нож.
– Когда у тебя есть мотивация, количество жертв, как правило, взлетает до небес, Сергей.
Я закатываю глаза.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Незаметно подбрось взрывчатку в их грузовик и взорви его. Сделай это, когда водитель остановится поспать, потому что, по нашим данным, в грузовике с наркотиками находится девушка. Сначала нам нужно вытащить ее. Михаил позвонит тебе позже и сообщит подробности.
– Хорошо.
– И убедись, что на этот раз взорвется только грузовик! – рявкает он и бросает трубку.
Я кидаю последний из своих ножей, включаю лампу и подхожу к узкой деревянной доске, прикрепленной к противоположной стене, чтобы проверить свои броски. Два ножа попали немного ниже цели. Теряю хватку. Я вытаскиваю ножи и бреду обратно. Сосредоточившись на белой горизонтальной линии, нарисованной вдоль деревянной доски, я снова выключаю свет.
Двадцать минут спустя я выхожу из своей комнаты и спускаюсь вниз, чтобы найти Феликса.
– Альберт! – кричу я.
Он терпеть не может, когда его называют Альбертом, поэтому я стараюсь всегда называть его именно так. И поделом ему, раз он решил играть роль моего дворецкого, вместо того чтобы проводить свою пенсию в коттедже у моря, что он и должен был сделать, когда военные позволили нам уехать. Он так и не рассказал мне, как именно ему удалось добиться расторжения наших контрактов.
– Альберт! Куда ты дел наш тайник со взрывчаткой?
– В кладовой! – кричит он откуда-то с кухни. – В ящике под картошкой.
Я фыркаю. А еще говорят, что это я сумасшедший. Поднимаюсь по лестнице и открываю дверь в кладовку.
– Где?
– Одиннадцать часов. Осторожнее!
Я поворачиваюсь налево и ударяюсь головой о свисающую с потолка сумку с вещами для гольфа.
– Боже! Я же говорил тебе держать свое барахло в гараже!
– Места мало, – говорит Феликс у меня за спиной. – Зачем тебе взрывчатка?
– Роману нужно, чтобы я завтра взорвал кое-что.
– Очередной склад итальянцев?
– На этот раз грузовик с их наркотиками. – Я отодвигаю ящик с картошкой и достаю коробку. – Черт возьми, нельзя хранить взрывчатку вместе с едой. Я отнесу ее в подвал.
– Мне нужен выходной послезавтра! – кричит он мне вслед. – Я свожу Марлен в кино.
Я останавливаюсь и смотрю ему в глаза.
– Ты на меня не работаешь. Ты паразит, от которого я пытался избавиться годами, из тех, кто ни за что не уйдет. Я жду того дня, когда ты наконец съедешься с Марлен и отстанешь от меня.
– Оу, я не собираюсь съезжаться с ней в ближайшее время. Еще слишком рано.
– Тебе семьдесят один! Если ты подождешь еще немного, то единственное место, куда ты переедешь, будет гребаным кладбищем!
– Не, – отмахивается он, как будто это ничего не значит. – Моя семья известна своим долголетием.