Я прикрываю глаза и вздыхаю.
– У меня все хорошо. Тебе необязательно нянчиться со мной. Марлен – милая женщина. Иди живи своей жизнью.
Беззаботная маска исчезает с лица Феликса, когда он стискивает зубы и пристально смотрит на меня.
– Ты далеко не в порядке, и мы оба знаем об этом.
– Даже если это правда, я больше не твоя ответственность. Оставь меня. Дай мне разобраться со своим дерьмом в одиночку.
– Когда ты проспишь всю ночь, целую ночь, три дня подряд, тогда я и уйду. А пока этого не произойдет, я останусь здесь. – Он поворачивается и направляется на кухню, затем бросает через плечо: – Мими опрокинула лампу в гостиной. Здесь повсюду стекло.
– Ты не убрал его?
– Я на тебя не работаю, помнишь? Если я тебе понадоблюсь, буду на кухне. У нас на обед рыба.
Глава 2
Лежа под грузовиком, я устанавливаю второй пакет взрывчатки, когда Михаил выругивается где-то с другой стороны.
– Сергей! Ты закончил?
– Еще один, – говорю я.
– Ты этой хрени заложил достаточно, чтобы взорвать всю чертову улицу. Оставь ее и иди сюда. Дверь заклинило.
Я выкатываюсь из-под машины и подхожу к грузовику сзади, где Михаил открывает люк ломом.
– Просто держи его так, я за девчонкой, – говорю я, включаю фонарик на телефоне и запрыгиваю в грузовик.
Я обхожу коробки, передвигая их по пути, но девушки нигде не видно.
– Она там? – спрашивает Михаил.
– Я не могу ее найти. Ты уверен, что она…
В углу что-то есть, но я не могу разглядеть, что именно. Я огибаю груду ящиков и направляю свет вниз.
– О черт!
Я отодвигаю коробки, чтобы подойти поближе и присесть на корточки перед свернувшимся калачиком телом. Лицо девушки скрыто рукой. Ее очень тонкой рукой. В моей памяти всплывает ночь восьмилетней давности, и я закрываю глаза, пытаясь отогнать образы другой девушки, ее худого тела, покрытого грязью. Воспоминание уходит.
Я тянусь, чтобы проверить пульс заложницы, абсолютно уверенный в том, что не нащупаю его, когда она вдруг шевелится и убирает руку. Пара невероятно темных глаз, таких темных, что в свете моего телефона они кажутся черными, пристально смотрит на меня.
– Все хорошо, – шепчу я. – Ты в безопасности.
Девушка моргает, затем кашляет, и ее великолепные глаза закатываются и закрываются. У нее обморок. Я кладу телефон на коробку рядом с собой, чтобы свет падал на девушку, и просовываю руки под ее хрупкое тело. У меня перехватывает дыхание, когда я поднимаю ее.
Боже мой, она весит не больше сорока килограмм.
– Сергей? – Михаил зовет у двери.
– Я нашел ее! Черт, она в плохом состоянии. – Я беру свой телефон и, освещая им путь через лабиринт коробок, выношу ее наружу. – Я нашел тебя, – говорю я ей на ухо, а затем смотрю на Михаила. – Придержи дверь.
Я спрыгиваю с грузовика и направляюсь к машине Михаила.
– Я позвоню Варе и скажу, чтобы она привезла дока. – Он с грохотом опускает дверь грузовика. – Мы можем встретиться с ними в конспиративной квартире.
– Нет! – рявкаю я и прижимаю маленькое тельце к груди. – Я отвезу ее к себе.
– Что? Ты с ума сошел?
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.
– Я сказал, что отвезу ее к себе.
Михаил пристально смотрит на меня, затем качает головой.
– Как знаешь. Сажай ее в машину, взрывай грузовик, и давай убираться отсюда.
Я открываю дверь и забираюсь на заднее сиденье, крепко держа девчонку в своих руках, затем наклоняюсь и пытаюсь услышать ее дыхание. Оно поверхностное, но она жива. Пока.
– Готов? – спрашивает Михаил с водительского сиденья, но я игнорирую его. – Господи, Сергей! Достань свой гребаный пульт и взорви уже этот гребаный грузовик.
Я поднимаю на него взгляд, раздумывая, не дать ли ему подзатыльник за то, что он прервал меня, но решаю не делать этого. Его жена, должно быть, безумно влюблена в него и его сварливый характер. Она бы не обрадовалась, если бы он вернулся домой с шишкой на голове и ухом, похожим на гамбургер.
Я, вероятнее всего, оказался бы в состоянии не многим лучше. Михаил – сильный ублюдок. Однажды я был свидетелем его драки с тремя парнями схожих габаритов. За этим было забавно наблюдать. Не могу вспомнить точно, но, по-моему, он был единственным, кто вышел из той драки живым. И когда я задаюсь вопросом, как Михаил потерял правый глаз, его левый глаз находит меня в зеркале заднего вида. Я ухмыляюсь, достаю из кармана пульт дистанционного управления и нажимаю на кнопку.
Мощный взрыв разрывает ночную тишину.
Темнота. Лишь темнота. Внезапно яркий свет ослепляет меня. Приглушенные слова. Затем довольно долго не происходит вообще ничего.
Свет. Невесомость. Снова приглушенные слова, но я не могу понять, что они значат. Снова ослепительный свет. Собачий лай. Голоса. Трое мужчин. Одна женщина.
Снова невесомость. Вода. Тепло. На моем теле, а затем на волосах. Я вздыхаю и чувствую, что уплываю прочь. Вода исчезает, и вдруг мне становится очень, очень холодно. Дрожь. Я пытаюсь открыть глаза, но безуспешно. Что-то мягкое и теплое окутывает мое тело, затем снова наступает невесомость. Руки, большие и сильные, баюкающие меня. Где я? Кто меня несет? Я плыву по волнам. Куда?
Покачивание прекращается, но руки все еще на месте. Мне снова холодно, я снова дрожу. Руки смыкаются плотнее вокруг меня и притягивают к чему-то теплому и твердому.
Приглушенный шепот. Женский. Затем отрывистые слова низким голосом. Сердитые. Мужчина. Руки сжимаются, притягивая меня еще ближе. Покалывание на тыльной стороне ладони. Легкая боль. Еще слова. Спор. Этот язык кажется мне смутно знакомым. Это не испанский. И не английский тоже. Грузовик должен был достаться итальянцам, но то, что я слышу, точно не итальянский, даже не близко.
– Иди к черту, Альберт! – раздается низкий мужской голос у меня над ухом.
Моя кровь стынет в жилах. Как, черт возьми, я попала к русским? Мой русский на начальном уровне, так как я учила его всего один семестр, но знаю достаточно, чтобы понять, что за язык.
Я снова пытаюсь открыть глаза, но дается это еще труднее, чем раньше. Они накачали меня наркотиками? Я снова теряю сознание, и последнее, что помню, – это тихие слова, раздающиеся рядом с моим ухом, и свежий древесный аромат мужского одеколона. Я не могу позволить себе расслабиться в окружении этих людей, но низкий и успокаивающий голос убаюкивает, и по какой-то причине он заставляет чувствовать меня в безопасности. Вздохнув, я зарываюсь лицом в твердую мужскую грудь и засыпаю в объятиях врага.
Я перекладываю спящую девушку так, чтобы ее голова лежала у меня на плече, и поправляю одеяло, в которое ее завернул. Сосредоточившись на призрачно-бледном лице, я откидываюсь на спинку кресла. Вокруг глаз девушки залегли большие круги, а несколько мокрых, неровно подстриженных прядей волос прилипли к щеке поверх поблекшего желтого синяка. Она выглядит так, будто побывала в аду и вернулась обратно.
– Ты не можешь держать ее здесь, мой мальчик, – говорит Варя, домработница Романа. – Ей нужна медицинская помощь.
– Док останется здесь на ночь. Ты тоже можешь остаться, если хочешь. – Я поднимаю глаза. – Она никуда не уйдет.
Варя качает головой и поворачивается к доктору.
– Насколько серьезно состояние девочки?
– Обезвоживание. И начинается пневмония. Я сделал ей укол антибиотиков. Давайте ей эти таблетки каждый день до вторника. – Он протягивает мне пузырек с лекарствами и кивает на капельницу, которую держит Варя. – Ей также понадобится еще один пакет физраствора сегодня вечером.
– Что-то еще?
– Она, вероятнее всего, проспит до утра. Когда она проснется, дайте ей воды и что-нибудь поесть, но еда в первый день должна быть легкой. В целом она здорова, а вот это, – он указывает на девушку у меня на руках, – случилось недавно. – Они, наверное, морили ее голодом.
Я замираю.
– Ты хочешь сказать, что ей не хватало еды? – Я пристально смотрю на доктора.
– Я хочу сказать, что она либо ела очень мало, либо вообще не ела в течение последних пяти-шести дней. Может быть, и больше.
Жгущее ощущение распространяется по всему телу, начиная с живота, пока не охватывает меня целиком. Комната вокруг меня темнеет и превращается в мрачный подвал, освещаемый только моим фонариком. Повсюду разбросаны ящики и обломки мебели. И тела. По меньшей мере десять девушек, грязных и худых, лежат тут. Это моя вина. Это все моя вина. Если бы я пришел раньше, вместо того чтобы выполнять приказы, то мог бы спасти их. Я проверяю их пульс, у одной за другой, хотя знаю, что все они мертвы. У каждой – большая красная точка в центре лба. У всех, кроме последней. Едва слышный стон срывается с ее губ, когда я прижимаю палец к ее шее. Она открывает глаза, чтобы посмотреть на меня, и пульс под моим пальцем перестает биться.
– Сергей? – До меня доносится голос Вари, но он звучит откуда-то издалека.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пытаясь отогнать новую волну образов. Моя левая рука начинает дрожать. Черт. Я стискиваю зубы и изо всех сил зажмуриваю глаза.
– Черт. Варя, отойди от него. Медленно! – рявкает Феликс откуда-то справа. – Всем выйти. Сейчас же.
Один глубокий вдох. Затем еще один. Это не помогает. Кажется, что я вот-вот взорвусь. Я слышу, как уходят люди и закрывается дверь, но эти звуки смешиваются со звоном в ушах. Потребность сломать что-нибудь, что угодно, одолевает меня, в то время как ярость продолжает нарастать внутри.
Девушка в моих объятиях шевелится и поворачивает голову влево, утыкаясь лицом мне в шею. Ее дыхание на моей коже ощущается как взмах крыльев бабочки. Воспоминание меркнет. Она вздыхает, затем кашляет. Я открываю глаза и смотрю на нее сверху вниз, ища признаки боли, но с девушкой, кажется, все в порядке.
Я откидываюсь на спинку кресла, чтобы ей было удобнее, натягиваю одеяло на ее костлявые плечи и замечаю, что моя рука перестала дрожать. Запрокинув голову, я смотрю в потолок и прислушиваюсь к ее вздохам, затем пытаюсь подстроить свое дыхание, гораздо более быстрое, к ее дыханию. Тело девушки дергается, и она снова кашляет.