Но среди военнопленных оказалось мало лиц, враждебных Советской власти. Об этом, в частности, свидетельствует директива Гитлера от 18 декабря 1941 года. «Пленные, — указывалось в ней, — в особенности молодое поколение, беззаветно преданы большевикам. Они способны на всякую низость».
Тем не менее был разработан и начал осуществляться комбинированный план по созданию невыносимых условий в лагерях военнопленных, антисоветской обработке заключенных. Шантажом, голодом, истязаниями, тяжелым трудом и расстрелами гитлеровцы методично создавали невыносимые условия нахождения в лагерях и ставили военнопленных перед выбором: или умереть под пулями, от голода и болезней или соглашаться работать на гитлеровскую разведку. Многие гибли замученные, расстрелянные и затравленные собаками. Значительное количество военнопленных, будучи не в состоянии переносить мучительно тяжелые условия лагеря, под угрозой смерти, насильно или по малодушию соглашались на вербовку.
Абвер испытывал острую нужду в пополнении, укреплении опытными офицерами прежних и вновь сформированных фронтовых диверсионных команд и групп, которые так же, как и войска вермахта, были обескровлены в сражении под Москвой. Там в результате контрнаступления Красной Армии образовалась извилистая линия фронта с большим выступом в 150 км в сторону Москвы. Этот выступ от Ржева до Вязьмы Гитлер приказывал оборонять любой ценой, рассчитывая именно отсюда начать новое наступление и захватить Москву. Выступ оборонялся 9, 3 и 4-й армиями вермахта, основательно потрепанными в зимних боях.
Новый командующий 9-й армией генерал Модель поставил перед абвером задачу укрепить армию формированием новой абвергруппы. В начале января 1942 года этим занялся в Берлине сам начальник отдела абвер-2 полковник Эрвин Штольц. При всем недостатке опытных кадров он все-таки выбрал из многих кандидатур наиболее подходящую фигуру на должность главного вербовщика агентуры. При этом он исходил из своей богатой практики, полагая, что офицер, отбирающий кандидатов на вербовку и затем вербующий агентов, должен обладать особыми качествами: жизненным опытом, знанием людей, их психологии и других особенностей, умением убеждать и, наконец, особым чутьем, присущим разведчику. И, конечно, он должен быть русским. Штольц, изучив несколько досье и личных дел, остановил свой выбор на обер-лейтенанте германской армии Ростове-Беломорине.
Обер-лейтенант Ростов-Беломорин
Из досье и личного дела
Беломорин Ю. В. (он же Ростов, он же Козловский, он же Евтухович). Извлечение из автобиографии:
«Я, Юрий Васильевич Ростов-Беломорин, родился в 1898 году в Москве, в дворянской семье полковника царской армии, служившего в Генеральном штабе. После окончания юнкерского училища вместе с отцом год воевал на Северо-Западном фронте в штабе сначала переводчиком немецкого языка, а затем офицером разведотдела.
После революции 1917 года я и отец добровольно вступили в армию генерала Юденича. В боях под Петроградом отец был тяжело ранен, и я отвез его в Таллинский госпиталь. Туда же, в Таллин приехала из Москвы и мать, так как отец был в безнадежном состоянии. Перед смертью он завещал мне: «Будь верен присяге, борись за Россию!»
После похорон отца генерал Юденич (он был другом отца) предложил мне и матери выехать с ним в Англию. Но по состоянию здоровья матери, которая тяжело переживала смерть мужа, мы отказались и остались в Эстонии. Мать слегла в больницу, и мне приходилось закладывать фамильные драгоценности и покупать лекарства, а также продукты. Болезнь сердца прогрессировала, и мать понимала, что не выживет. Перед кончиной она повесила мне на шею образок, вручила мне молитву на сохранение воину жизни и попросила похоронить рядом с отцом, а на могилку привезти щепотку земли из родового поместья в Малых Вяземах под Москвой. В одну из долгих зимних ночей мама скончалась у меня на руках.
Оставшись один, я пытался найти работу, но эстонского языка я не знал, а русский и немецкий не были тогда востребованы…
По примеру однополчан я перебрался в Ригу, где скапливалась основная масса эмигрантов. Там я устроился воспитателем и учителем географии в пансионат русских бойскаутов, открытый на пожертвования, а также на оставшиеся средства от армии Юденича. Это дало мне возможность хоть скромно, но существовать материально.
Еженедельно я посещал сходы эмигрантов, слушал там разные речи. Среди злобно-тоскливых стенаний по Родине я пытался своим профессиональным умом аналитика уловить из потока слухов и домыслов крупицы истинной правды о положении в России. Думая о себе и своем месте в борении за новую Россию, я понимал объективную необходимость объединения не только двух с лишним миллионов эмигрантов, но и всех русских, рассыпанных по всему миру. Я отдавал себе отчет, что злобой и ненавистью Советы не одолеешь. А силы, способной сокрушить режим большевиков, я не видел. Большевики, размышлял я, набирают силу, их лозунги, их идеалы заразительно обманчивы, они вооружаются до зубов.
Мне созвучны были речи отдельных ораторов о том, что разбросанные во всех странах русские люди не только объединяются для борьбы с большевизмом, но уже создают свои воинские формирования. Прав атаман Семенов, говорили ораторы, когда заявляет, что у нас нет иного пути, как только честно и открыто идти вместе в союзе с Германией и Японией. Только в союзе с ними, если эмигранты не хотят унавозить чужие земли, можно остановить и победить заразу большевизма.
Уходя с этих сходов, я с болью и горечью думал о Родине и о себе, своем скудном и беспомощном существовании.
С наступлением лета бойскаутов вывозили на Рижское взморье, где после легкого для взрослого человека обеда я уходил к морю и валялся там на нудистском пляже. Я загорал, читая какой-то роман из эмигрантской жизни. По шороху песка я почувствовал, что кто-то прохаживается вокруг меня. Отложив книгу и оглядевшись, я увидел перед собой элегантно одетого господина в темных очках, с тросточкой. Господин, внимательно разглядывая меня, вежливо извинился и на чистом немецком языке заговорил: «Я любуюсь загаром Аполлона. Еще раз простите меня за дерзость, но хотелось бы с вами поговорить. Конечно, не здесь, дабы не мешать вашему отдыху. Вот моя визитная карточка. У меня к вам есть интересное предложение, которое следовало бы обсудить в любой день после 18 часов. Если это вас заинтересует, заранее позвоните мне в Ригу».
Через неделю после встречи и непродолжительных раздумий я согласился и был принят на работу менеджер-партнером в салон красоты и удовольствий госпожи Шнейдер, сорокалетней, неувядаемой красоты немки.
Отъевшись на деликатесных хлебах и продегустировав себя в постели с первой клиенткой — самой хозяйкой, я был зачислен в постоянный штат с хорошим окладом, не считая чаевых и подарков. «Ваша, герр Юрий, привлекательная внешность, светские манеры и сексуальная одаренность, — заявила фрау Шнейдер, — позволяют прирабатывать всем на дополнительных заказах наших клиенток, когда для приемов или переговоров в бизнесе потребуется иметь мужа-партнера».
Наконец я стал жить в том полном достатке, к которому привык с детских лет. Я не голодал, пользовался успехом у женщин, имел своих постоянных клиенток, расширял связи и круг знакомых среди политиков, военных и даже делового мира. Видимо, эти обстоятельства привлекли внимание ко мне резидентуры абвера в Латвии, тем более что салон фрау Шнейдер, как оказалось, был филиалом разведки. Побеседовав со мной несколько раз, резидент абвера капитан Шмидт предложил мне, используя мое хорошее прикрытие — салон, работать на абвер в качестве платного агента по сбору разведывательной информации. От платы я отказался, но согласие свое дал, приняв псевдоним «Евтухович». Со мной провели несколько семинаров и, поставив конкретные задачи, запустили в работу, которая для меня не была новинкой.
Работал я на абвер охотно, старательно и продуктивно, все больше переключаясь с любовных обязанностей в салоне на разведывательную сферу. К 1940 году я уже имел свою сеть агентов, которые добывали ценную информацию не только о внутренних процессах в Латвии, но и о группировке войск Красной Армии в Прибалтике.
С установлением Советской власти в Латвии по рекомендации резидента я вместе с посольством выехал в Германию под фамилией Козловский. В Берлине я числился внештатным сотрудником абвера-2 (саботаж и диверсии) и занимался вербовкой агентуры среди русской эмиграции. Через полгода мне предложили штатную должность офицера абвера-2 с присвоением воинского звания обер-лейтенанта немецкой армии. Из аттестации я узнал, что моя работа в Латвии и Берлине оценена положительно и что, представляя к присвоению воинского звания, меня было бы целесообразно использовать в качестве основного вербовщика за пределами Германии с целью вербовки русских эмигрантов для диверсионно-разведывательных формирований в войне против Советского Союза. Разъезжая для этого по Болгарии, Югославии, Чехословакии, где в основном осела белая эмиграция, общаясь с военными штабами вермахта, я все больше вникал в продуманно спланированную организацию подготовки к войне.
Завоевав почти всю Европу, немцы имели не только сильную, испытанную в боях, находившуюся в боевой готовности армию, не только идеально налаженную работу штабов и отработанное взаимодействие пехоты, артиллерии, танков и авиации, но и превосходство перед СССР в военно-промышленном потенциале, в уровне психологической готовности войск к победе.
Наблюдая и оценивая все это, я еще больше убеждался в той реальной силе, которая может сломить хребет большевизма и восстановить попранную судьбу России и судьбу таких, как я, а также тех, кто согласился при вербовке служить Германии.
В конце мая 1941 года меня откомандировали в Главное управление имперской безопасности, в службу СС и СД, где после тщательной проверки и медицинского обследования меня представили генералу СС штандартенфюреру Зиксу. От него я узнал, что по приказу Гитлера и под руководством Гиммлера он формирует зондеркоманду «Москва» специального назначения. Она должна вместе с передовыми войсками ворваться в Москву, захватить здания и документы высших партийных и государственных органов, а также арестовать их руководителей, не успевших сбежать из столицы. Этими операциями должна будет заниматься группа А зондеркоманды. Группа Б должна взорвать Мавзолей Ленина и Кремль.