Перекресток в Ньиредьхазе
Октябрь 1944 года
После штурма и взятия города Орадя на румыно-венгерской границе наш корпус развернули фронтом на север и двинули на Дебрецен. Здесь, в боях за юго-западную окраину города, я впервые увидел схватку наших казаков с немецким кавалерийским полком СС. «И быть сеча велика…» Эсэсовцев раскрошили.
Взяв Дебрецен, кубаноказачий и танковый корпуса штурмовали город Ньиредьхазу.
Уличные бои… не приведи, Господь! Один из перекрестков улиц был надежно перекрыт самоходными артиллерийскими установками немцев. И никак было не достать их моим пушкам. Я их просто не видел! Бьют по нашим конникам, пытающимся проскочить этот чертов перекресток, жгут наши танки, а откуда — не вижу, хотя сменил уже два-три наблюдательных пункта. Наконец уже с четвертого или пятого НП через оконный проем третьего этажа полуразрушенного дома увидел: на перекресток, обходя наши горящие танки, вышел наш очередной «Т-34», тут же ударили по нему две самоходки. Дульный тормоз одной выглядывал из тоннельного входа под домом напротив, ствол другой пыхнул в полумраке первого этажа полуразрушенного дома по диагонали слева за перекрестком.
Одна из САУ промахнулась, другая врезала по тракам гусеницы. «Тридцатьчетверка» крутанулась на выезде на перекресток, подставив корму. Тут же в моторную группу ее вошел третий снаряд. Как огромный спичечный коробок вспыхнул! Тут же откинулась крышка люка башни. Появился командир машины, выскочил почти по пояс… И задергался, заметался, что-то его удерживало там, в люке… А, черт возьми — провод ларингофонного переговорного устройства держал его, как на привязи! А он не догадался сбросить с головы танкошлем. Неопытный, видно. Двое из экипажа, вынырнув из-под машины, уже заскочили в дверной проем близстоящего дома, а этот… дернулся еще пару раз и скрылся в пламени и дыму. Грохнул взрыв (боезапас рванул в танке), и башню подбросило на высоту третьего этажа, на котором я находился.
— Ну, я вам сейчас! — вырвалось у меня.
Вызвав по телефону Дрозда (его взвод был расположен ближе к моему НП и более удобно для задуманного маневра), приказал переместить орудия к дому, в котором я находился. По дворам через проломы пушки вкатили во двор дома. Через окна первого этажа не видно было первую самоходку. Из окна второго — плохо видно правую. Решил: по правой бить с первого этажа, по левой — со второго.
Разместив пушку на первом этаже, почти напротив тоннельного укрытия немцев, второе орудие чуть не на руках с помощью пехотинцев затащили на второй этаж. Дрозд остался при первом орудии, я — при втором.
Договорились: с первого этажа открывают огонь тут же после выстрела со второго.
Если бы фрицы заметили наши приготовления, то описывать это не пришлось бы. Калибр орудий их «фердинандов» был куда как крупнее.
Наводчик второго орудия занял свое место, закрутил маховички поворотно-подъемного механизма. Бить надо было точно, очень точно — чтобы с первого раза…
— Дай я! — не выдержав, оттеснил я наводчика от панорамы (прицела).
Повел перекрестием панорамы по широкому темному проему на первом этаже того дома… Едва угадывался срез дульного тормоза… Значит, чуть левее и чуть-чуть выше… чтобы по более слабой броне, прикрывающей верх самоходки.
— Кумулятивный! — тихо скомандовал я. — Дзынь! — звякнул замок пушки. Нащупал рычаг спуска. — Огонь! — скомандовал сам себе и нажал спуск.
Панорама — не спас и резиновый наглазник — резко ударила меня в глаз, так что я шмякнулся на пол. Левое колесо пушки едва не накатилось на ногу, радужные круги в глазах… Вскочив, рванулся к окну. Ни черта не вижу! Круги расплываются…
— Кранты «фердинанду»! — кричит кто-то.
— Накрылся!..
Внизу под нами — выстрел… два… три. Поднырнув под ствол своей откатившейся пушки, зажав ладонью подбитый глаз, я подбежал к правому окну. Ай молодец наводчик Серега («в миру» — Артист)! Он не только врезал в другую самоходку, но для верности и завалил ее той частью дома, что возвышалась над «Фердинандом». Грохнули подряд два мощных взрыва. Из окон посыпались остатки стекол, разлетелась рама, выбитая кирпичом. Из-под руин тех двух домов валил черный дым, вырывались языки пламени: рванули боекомплекты самоходок.
— Что же ты, скокарь, м…, сошники не закрепил? Гуляет у тебя орудие по всему дому! Без глаза мог меня оставить! — обрушился я на командира орудия, зажимая саднящий глаз.
— Виноват, старший лейтенант. Да мы вот балки под сошники подсували…
— Под задницу себе подсувай такие балки! — сказал я, отпихивая ногой небольшой обломок балки. — А вы, хлопцы, хорошо сработали! Молодцы, гвардейцы! Приготовиться к смене позиции.
На улице лязгали гусеницы, изредка били танковые пушки. Подошел к окну. Через перекресток к центру города проходили танки. По обеим сторонам улицы цепочками шли на рыси казаки.
Сбежал на первый этаж. Пушкари перекуривали. Артист лежал между станинами орудия, положив голову на снарядный ящик, и уже чего-то травил под хохот расчета. Дрозд сидел на подоконнике спиной к улице, снисходительно слушая «баланду».
— Выходит, Артист, ты в Ростове и на Кавказе всех баб…
— Виктор! — обратился я к нему. — Слезай с окна, нечего подставляться. Быстренько готовь взвод к смене огневых — вперед по этой улице. Здесь дело сделано. Сергей, снайпер, молодец! Все — молодцы! Отлично действовали! Vorwarts! (Вперед!)
— Сделаем, товарищ старший лейтенант. А чего это с глазом?.. Эк, разнесло…
— Для симметрии, Виктор. Второе орудие плохо закрепили в сошниках, откатилось…
— Ну, я этому скокарю…
— Хватит, Витя. Я ему уже… За двух «фердинандов» и глаза не жалко. Вперед!
За бои в Ньиредьхазе, за сожженные самоходки всех «солистов» — к наградам! Меня — к ордену Красного Знамени.
В разгар столь удачных для нас боев конно-механизированная группа была рассечена контрударами немцев на две.
Оставив Ньиредьхазу, наш и танковый корпуса втянулись в тяжелые бои за выход из окружения. Спустя неделю прорвались к своим.
После частичной переформировки, получения пополнения нашу военно-механизированную группу, преобразованную в 1-ю Гвардейскую (кмг), перебросили на юго-запад, в район города Сольнок.
«Даешь Будапешт!»
Ноябрь 1944 года
Вблизи понтонной переправы через реку Кёрёш на взгорке всадник в белой черкеске на белом коне. Встав в стременах, бросив повод на луку седла, потрясая кулаком вскинутой правой руки, плетью, зажатой в левой, показывает на тот берег. Зычно призывает:
— Казачки! Вперед! Вперед! Немец уходит! Немец уходит!
То был генерал Исса Плиев, командующий армейской группой.
Форсировав реку, удачно избежав при этом потерь от бомбовых ударов, мы пошли в рейд, рассекая коммуникации немецких и венгерских войск, отходящих на запад из Трансильвании.
Казаки изрядно покромсали пехоту и кавалерию противника, а мы пожгли много боевой техники: танков, бронетранспортеров. Батарее часто приходилось действовать без кавалерийского или пехотного прикрытия. За отвагу в этих боях Карданова и моего командира первого орудия Хамдамова представили к званию Героя. Многих батарейцев наградили орденами и медалями. Меня — третьим орденом Красного Знамени и званием капитана.
Вышли из рейда удачно, с минимальными потерями. Убитых в батарее не было, раненых — несколько человек.
Отвели нас в ближайшие тылы 2-го Украинского фронта на пополнение и отдых.
Казачки расслабились: отъедались, отсыпались, гуляли. Тут (как и потом западнее) все чаще начали встречаться хранилища венгерских вин, окороков и колбас.
В складах, где винные бочки были уложены в четыре-пять рядов, казаки бродили чуть не по колено в вине. Считалось негигиеничным утолять жажду из уже пробитого отверстия. Посему каждый жаждущий пробивал из пистолета или карабина свою, индивидуальную дырку.
Однако никаких ЧП в подразделениях не наблюдалось. В общем-то славяне вели себя пристойно. И отдыха того выпало нам совсем-то немного. Дней через пять ночная тревога! Построение в походную колонну, и — «Ма-а-рш! Ма-а-рш!»
Возвращались форсированным маршем в Сольнок. Часа два под утро артиллерия, танки, авиация наши долбили оборону немцев. Нас пока держали в резерве.
Спозаранку наша конно-механизированная группа была брошена в созданный прорыв. Немцы попытались прикрыть брешь, нанося контрудар с северо-запада. И здесь батарейцы проявили себя молодцом — прямой наводкой расстреляли атакующую группу танков и мотопехоты. Нам объявили, что многих представили к наградам. Меня — к ордену Красного Знамени.
Далее все разыгрывалось не по обычному сценарию. Вместо того чтобы, развернув наши атакующие дивизии на глубине обороны немцев в 30–50 км для удара по тылам на юг и на север, мы… пошли, пошли и пошли, все более удаляясь от линии фронта на северо-запад.
Впервые, намного опережая ход событий на 2-м Украинском фронте, прозвучал призыв «Даешь Будапешт!».
Севернее города Сольнок удачно форсировали реки Тису и Задьва. Взяли городок Абонь западнее Сольнока и — дальше на северо-запад к Будапешту. При форсировании Тисы и Задьвы нам повезло: долговременные оборонительные сооружения врага еще не были завершены. Куда как труднее пришлось частям, двинувшимся по нашей стезе через две-три недели. Им пришлось взламывать эти укрепления.
Брали еще городишки, местечки, по пути к основной цели сметая гарнизоны и части резерва группы армий «Юг». Сообщений Совинформбюро об этом не было. О занятых нами городах не сообщалось по очевидной причине: мы их проскакивали, не задерживаясь. Рвались к Будапешту. В нашу задачу не входило закрепление в этих населенных пунктах. Закрепляться должны были части, которые, как мы полагали, будут продвигаться за нами вслед.
Однако… однако… дверка прорыва за нами давно уже захлопнулась. С питанием людей и коней мы еще обходились сносно, перейдя на упоминавшийся «аттестат Хорти». Со снабжением боеприпасами было гораздо хуже. Приходилось экономить. Помогала наша транспортная авиация, сбрасывая на парашютах боеприпасы и немного питания. Кукурузы на полях еще хватало.