О чем они говорили? Внезапное подозрение молнией пронзило волны вины, угрожавшие поглотить его с головой. Он подошел к ним, но они оба замолчали и двинулись прочь.
Они говорили о нем.
О Джеки.
Об их девочке.
О чем-то, чего они не хотели, чтобы он слышал. Не хотели, чтобы он знал.
Чувство вины теперь постепенно таяло, сменяясь чем-то другим.
Действительно ли это было тем, чего никак не удалось бы предотвратить? Каждый раз, когда до этого они ходили к врачу, все было хорошо. Что же произошло сегодня?
Вдруг совершенно внезапно, ни с того ни с сего, припомнился стоящий в дверях начальник. С каких это пор бумажная работа стала настолько срочной? Срочная бумажная работа? Да такого просто не бывает! И этот светофор… Нил припомнил все те бесчисленные дни, когда ездил туда и обратно этой дорогой. Ломался ли этот светофор хоть когда-нибудь? Никогда!
Тогда почему же именно сегодня? Что же такое сегодня произошло?
Тот взгляд, которым смерил его врач… Как будто что-то знал.
Теперь чувство вины полностью рассеялось. Это была не его вина. Нил до конца не понимал, кто несет за это ответственность, – пока что. Но был уверен в одном. Кто-то все-таки виноват. И это не он сам.
Глава 24
Эбби сидела в кресле главного переговорщика, с наушниками на голове. Линия в кабинете директора была все еще занята, равно как и линия секретаря. Эбби пробовала и ту, и другую каждые несколько минут. Если люди внутри не ответят в ближайшее время, то, скорей всего, придется попробовать обратиться к ним через мегафон, попросив их ответить на звонок. Эбби ненавидела громкоговорители. Это сразу придавало агрессивный оттенок всему, что она говорила.
Уилл сидел рядом с ней, вторая пара наушников висела у него на шее. Он перевернул страницу краткой справки, которую Тамми успела составить на Стражей.
– Некоторые теории у них довольно задвинутые, – пробормотал он. – С этим будет трудновато направлять дискуссию.
– Вообще-то совсем ни к чему ввязываться с ними в дискуссию касательно всех этих теорий заговора, – возразила Эбби. – Мы используем эти сведения, чтобы наладить взаимопонимание, создать у них ощущение признания.
– Но теории Стражей изначально основаны на недоверии к полиции. О каком взаимопонимании тут может идти речь?
– Полиция – это нечто большое, ужасающее, абстрактное. Но они будут разговаривать с Эбби и Уиллом, своими друзьями в полиции.
Уилл скептически посмотрел на нее.
– Это тебе не героиновый наркоман, страдающий от галлюцинаций… Это всего лишь теория. Можно попробовать подтолкнуть их к тому, чтобы они поняли ее бессмысленность.
Эбби удивленно подняла брови.
– Зачем?
– А затем, что если мы разрушим такие представления, то дадим им понять, что нет веских причин оставаться там. Причины, по которой они там оказались, больше не существует.
Эбби покачала головой.
– Ты прав в одном. Это не галлюцинация и не бред. Это больше похоже на религию. Не станешь же ты говорить религиозному экстремисту, удерживающему заложников, что его бога не существует?
– Это не религия. – Уилл похлопал по бумагам, которые держал в руке. – Здесь говорится, что Стражи верят, будто Майкл Джексон был убит кликой, потому что пытался разоблачить их. Это не…
Зазвонил телефон. Оба застыли. Эбби взглянула на дисплей. Им удалось заставить компанию сотовой связи перенаправлять все звонки, поступающие на мобильник Джудит Прэтчетт из школы, прямо на линию в фургоне переговорщиков. Звонили из директорского кабинета.
Эбби подождала, пока Уилл наденет наушники, прежде чем ответить.
– Алло?
– Это Эбби? – Тот же голос. Опять Гусеница.
– Да. Гусеница. Я рада, что вы позвонили, – люди здесь уже начали волноваться… Ну как вы там, держитесь?
– У нас все в порядке. – Голос его звучал настороженно, но не так испуганно и маниакально, как раньше. – Пока полиция держится подальше от школы, никто не пострадает.
– Могу это гарантировать. Я очень ценю ваши усилия держать ситуацию под контролем. Я знаю, вы хотите, чтобы люди увидели вашу версию событий, и сделаю все возможное, чтобы объяснить всем, что вы пытались помочь этим детям. Но я беспокоюсь, как все это будет выглядеть, если кто-то пострадает.
– Пока вы де́ржитесь подальше, для этого нет причин.
Эбби секунду выждала, затем произнесла:
– Генри сказал, что Тельма ушибла голову. Поэтому я беспокоюсь о ее безопасности. Без медицинской помощи травма головы чревата серьезными последствиями.
– Я думаю, что с ней все в порядке. И звоню я не поэтому. Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
Эбби бросила взгляд на Уилла, испытывая и облегчение, и тревогу. В каждой кризисной ситуации выдвинутые противоположной стороной требования коренным образом меняют направленность разговора. Они дают переговорщику ценную информацию о душевном состоянии объекта. А также указывают на то, что тот смотрит в будущее, а не застрял в ужасающем настоящем. Иногда, когда требования были простыми, их вполне можно было удовлетворить, чтобы продемонстрировать свою добрую волю и наладить отношения… Хотя чаще всего их было трудно выполнить. А в данном случае следовало проявить особенную осторожность.
– Чем я могу помочь в вашей ситуации? – спросила Эбби.
– Помните то сообщение в «Твиттере», о котором я вам рассказывал? То, которое с кодом?
– Помню. Вам и вашим друзьям удалось расшифровать его и догадаться о том, что в этой школе намечается торговля детьми с целью сексуальной эксплуатации. Вот поэтому-то вы и решили помочь этим детям.
– Вот именно. – Голос у него был довольный. – Этот твит разместил шеф детективов Нью-йоркского управления полиции.
– Шеф детективов? – эхом повторила Эбби, подпустив удивления в свой тон.
– Мы требуем от него признания. Мы хотим, чтобы он публично объявил, что это сообщение было отправлено с целью привлечь потенциальных клиентов. Мы хотим, чтобы он признал, что ему было поручено это сделать. Мы хотим разоблачить этих ублюдков раз и навсегда.
Невозможное, безумное требование. Но это определенно было что-то, с чем можно работать. Прежде всего, требовалось сменить тон. Требование прозвучало гневно. Гусеница хотел прижать некую темную клику, которая, как он себе воображал, дергала за все ниточки. Гнев – опасная мотивация, которая заставляет людей замкнуться в себе, не дает им проявлять гибкость. Но Эбби могла зеркально перекинуть его слова обратно к нему, заставить его увидеть свои собственные требования в более позитивном свете.
– Я хочу убедиться, что все правильно поняла. Вы хотите, чтобы шеф детективов признал то, что вы выяснили, – что его твит касался торговли детьми. Потому что, как только он это сделает, люди поймут, что вы поступили правильно и что вы поступили так, как поступили, только лишь для того, чтобы спасти этих детей.
– Да, именно так.
– Если нам удастся пролить на это свет, люди обязательно поймут ваши действия. Особенно если никто серьезно не пострадал.
Небольшая пауза.
– Верно.
– Меня беспокоит то, что если кто-то уже сильно пострадал, а мы не окажем им помощь, это выставит вас в плохом свете. В конце концов, вы ведь пытались спасти человеческие жизни.
– Да. – Он откашлялся. – Тельма… с ней все в порядке. Но здесь есть парень, который и вправду довольно серьезно пострадал. Не по нашей вине. Это был несчастный случай.
– Ладно. Что мы можем по этому поводу сделать? – Если б она сама предложила решение, Гусеница наверняка отказался бы, заподозрив подвох. Ей нужно было, чтобы он сам его предложил.
– По-моему, скоро ему потребуется медицинская помощь. Но сначала я хочу получить это признание.
– Насчет признания… Мне придется предпринять целый ряд шагов, чтобы это произошло. Во-первых, мне понадобятся какие-то дополнительные доказательства, поскольку маловероятно, что он просто признает это, если я от него это потребую. Я, конечно, начну копать, но это означает, что мне придется получить разрешение на изучение полицейской базы данных. Мне нужно будет опросить администрацию школы и нескольких людей, близких к шефу детективов, а также получить постановление суда, чтобы запросить у «Твиттера» информацию об этом твите – например, кто его прочитал, – чтобы сопоставить этот список с известными сексуальными преступниками. И еще я хочу просмотреть форумы, известные своей педофильской направленностью, и посмотреть, не было ли каких-то обсуждений по этому поводу. Но это может означать сотрудничество с ФБР, поэтому для начала мне придется найти там кого-то, кому я могу доверять.
– Э-э… ладно.
Эбби откинулась на спинку кресла. Ее правое ухо словно расплющилось, а придавленные наушниками дужки очков впились в виски. Она поправила гарнитуру.
– Все это займет какое-то время. Мне нужно, чтобы вы набрались терпения и по-прежнему держали себя в руках. А я пока что постараюсь держать здесь все под контролем, если и вы будете держать все у себя под контролем. Я имею в виду не только ваших друзей, но и других людей, которые сейчас находятся рядом с вами. Справитесь?
– Мои друзья согласятся с этим. Они хотят, чтобы люди увидели правду. И с заложниками все в норме. Одна из них сейчас перевязывает Карлоса, и, похоже, у нее хорошо получается. А остальные делают то, что им говорят.
– Это хорошо. А еще мне нужно, чтобы вы держали эту линию свободной, чтобы я могла звонить всякий раз, когда у меня появятся какие-то новости касательно моего расследования.
– Я не хочу, чтобы люди звонили сюда, угрожали нам или пытались уговорить нас сдаться.
– Обещаю, что этого не случится. Это просто для того, чтобы я могла информировать вас, или же на случай если у меня возникнут какие-то вопросы касательно моего расследования.
– Да, договорились.
– Договорились. Меня беспокоит Карлос. Все это может занять некоторое время, а я не хочу, чтобы его состояние усугубилось.