Сначала, когда полиция ворвалась в кабинет, он был уверен, что это конец. Они либо застрелят его на месте, либо отведут куда-нибудь в темную комнату и казнят. Конечно, позже они заявили бы, что он «покончил с собой», как Джеффри Эпштейн или Джонни «Джей»[26]. И даже если люди и заподозрят неладное, у них не будет никаких доказательств. Гусеница просто исчезнет, а истина опять окажется отброшенной в сторону.
Только вот вместо этого его арестовали и посадили в тюрьму… вместе с другими людьми.
Вот тогда-то он и понял, что его вот-вот убьет кто-то из заключенных. Бесконечно пытался определить, кто же из них агент. Тот здоровяк с вытатуированной на шее свастикой? Толстый лысый латиноамериканец, который постоянно пялился на него из угла? Нет – это, скорей всего, тот внешне безобидный худощавый мужичок, дрожащий на койке, который просто присматривается, выжидает подходящего момента.
Гусеница почти не спал, оставаясь начеку и готовясь к неизбежному нападению.
Но кем бы ни был этот убийца, он, должно быть, понял, что его жертва готова достойно встретить его. Нападения так и не последовало.
Гусеница поговорил с Джорджией по телефону. Она хотела, чтобы он нанял адвоката, но зачем ему это? Ему никогда не позволят выйти на свободу. У него не было никаких сомнений, что его будет судить судья, которого выберет Круг, – перед лицом присяжных, которых выберет Круг. Прокурор тоже будет их агентом, и даже его собственный адвокат защиты наверняка окажется прихвостнем Круга.
Нет, лучше приберечь свои деньги для Джорджии, а не тратить их впустую, пытаясь вырваться на свободу в рамках коррумпированной системы.
И вот теперь ему предстояло предстать перед судьей, который официально вынесет ему обвинение. Адвоката ему назначил суд. Какую-то седую тетку, которая разговаривала с ним, неодобрительно поджав губы, – будто заранее знала, что он уже отрезанный ломоть. Как оно, собственно, и было.
Его провели в судебный зал – в наручниках, повсюду вооруженная охрана. Заметив в толпе Джорджию, Гусеница мельком глянул на нее. Глаза у нее опухли, волосы в беспорядке. Сердце у него сжалось, когда он увидел ее такой. Было больно оттого, что ей приходится расплачиваться за дело своего отца, пусть даже дело это правое и справедливое.
Вошел судья, суровый мужчина с родинкой над губой, и все встали. Судья смерил его взглядом, и Гусеница уставился на него в ответ, понимая: каждый из них знает, что представляет собой другой. И вправду ли судья ухмыльнулся, или же это ему просто показалось? Сколько же они ему пообещали, чтобы он засадил Гусеницу на всю оставшуюся жизнь?
Судья зачитал номер дела – серию цифр, которые, как надеялся Гусеница, кто-то успел записать. Кто-нибудь из собратьев-Стражей проверит потом, скрыт ли в этом номере какой-то код или же это просто случайный набор цифр. Объявил, что слушается дело «Государство против Теодора Куинна» – и, наверное, это и в самом деле было так, поскольку противостояла ему маленькая темная кучка людей, заправляющих этим самым государством. На что эта седая адвокатша ответила, что они «отказываются от слушания» – так вот, попросту. Гусеница знал это с самого начала: она была одной из них, и все они работали вместе, чтобы ускорить процесс, заставить его побыстрей исчезнуть.
Гусеница ждал, что судья спросит его, признает ли он себя виновным, но, к его удивлению, все произошло совсем не так, как он ожидал. Судья спросил: «Подсудимый признает себя виновным?», и его собственный адвокат ответила за него, за Гусеницу, сказав, что нет, не признает. И вот они уже обсуждают какие-то сроки, уведомления и ходатайства… Его собирались выпроводить отсюда, не дав произнести ни единого слова.
Он оглядел зал. Народу там было совсем немного, и двое из сидящих на скамьях для публики пристально наблюдали за ним. Одна из них, женщина с кудрявыми каштановыми волосами, в розовом свитере, что-то произнесла одними губами.
«Круг не сможет добраться до нас».
Стражи… Здесь, рядом с ним!
Гусеница прочистил горло.
– Гм… Я пока что не принял окончательного решения.
Судья замолчал и бесстрастно посмотрел на него.
– Ваш адвокат сказала, что вы не признаете себя виновным.
– А сам я что, не имею права голоса?
Теперь седая тетка склонилась к нему, отчаянно шепча что-то ему на ухо. Но он проигнорировал ее слова, уже вставая.
Круг недооценил его. И они пожалеют об этом.
– Система ТСВ подключена к восемнадцати тысячам камер слежения, разбросанных по всему городу, – громко провозгласил Гусеница. – И за последние десять лет полиция Нью-Йорка приобрела шесть беспилотных подводных аппаратов. Но действительно ли одна лишь полиция использует все эти технические средства? И только лишь в Нью-Йорке? Или же аналогичные системы накрывают всю территорию Соединенных Штатов?
Кто-то пытался прикрикнуть на него, адвокатша тянула его за рукав, вооруженный охранник уже направлялся к нему.
– Как эти сети наблюдения связаны со школой имени Христофора Колумба? – Теперь Гусеница уже кричал. – Почему полиция подожгла ее? Подумайте о ее точном местоположении! Почему они устроили засаду на двух Стражей? Да-да, именно на двух Стражей, потому что третий был двойным агентом! Что связывает все это воедино?
Его уже тащили к выходу, и он нацелился взглядом на скамьи в задней части зала – на Джорджию и своего сотоварища-Стража.
– Проведите свое собственное исследование! – выкрикнул он. – Кому выгодно? Какова конечная цель? Не верьте мне на слово! Проведите свое собственное исследование!
Кто-то крепко прихлопнул его к стене, но ему было все равно. Даже если они его сейчас убьют, будет уже слишком поздно. Уже через час его собратья-Стражи поймут то, что понял он. Насколько далеко простирается тайная власть Круга. И они сделают все, что в их силах, чтобы разоблачить Круг, остановить его раз и навсегда.
«Круг не сможет добраться до нас…»
Когда Гусеницу наконец вывели из зала, он ухмыльнулся и пробормотал:
– И не сможет остановить то, что надвигается!
Глава 67
Была очередь Стива проводить выходные с детьми, и, не видя их почти целый день, Эбби уже чувствовала себя резиновой лентой, натянутой до предела – вот-вот порвется. Конечно, она уже дважды звонила Сэм: один раз потому, что якобы не могла найти пульт от телевизора, а пару часов спустя даже и не пыталась выдумать какой-нибудь предлог – просто позвонила, чтобы услышать ее голос, убедиться, что все в порядке.
Но это было совсем не то же самое, что находиться рядом с ними. Видеть их своими собственными глазами.
Сэм уже жаловалась, что Эбби смотрит на нее «как какая-то стрёмная чудила». И она наверняка даже не знала, что Эбби иногда прокрадывалась ночью в ее комнату – просто чтобы убедиться, что дочь в полной безопасности в своей постели. Потому что так оно и было: Эбби и вправду была какой-то стрёмной чудилой, преследовавшей свою собственную дочь.
Но теперь ее дети находились в одном из тех мест в Нью-Йорке, куда Эбби не могла явиться без приглашения. В доме ее бывшего мужа. Конечно, можно было бы и напроситься в гости, но перспектива выслушивать от Стива всякие покровительственные комментарии удерживала ее от этого шага. Он уже дважды поучал ее по поводу ПТСР[27] и даже предложил ей сходить к психотерапевту, чтобы обсудить случившееся, – «просто для полной уверенности». Естественно, когда она спросила его, обращался ли он сам к психотерапевту, Стив лишь недоуменно уставился на нее.
Сидеть дома тоже было тяжело, потому что в комнатах детей было так пусто… Если не считать собаки, паука, змеи, хамелеона и вивария со сверчками. Но торчать в полном одиночестве в четырех стенах Эбби и не собиралась.
Так что отправилась к Карверу.
Какая-то часть ее по-прежнему предпочитала не торопить события, держать его на расстоянии вытянутой руки. За последние пару месяцев ей столько пришлось пережить, что уже казалось, будто ее разум растоптало стадо буйволов. Эбби сказала себе, что просто собирается поужинать с ним и вообще немного расслабиться.
После ужина, когда они уже сидели на диване, Джонатан открыл бутылку вина, и она выпила бокал. А потом пригубила еще один. Третий означал бы, что она не сможет сесть за руль, чтобы поехать домой.
– Знаешь, – сказал Карвер, – моя сестра рассказала мне сегодня одну удивительную историю о китах.
– Какая сестра? – спросила Эбби. – У тебя же их, типа, миллион.
– У меня четыре сестры. Но когда я говорю, что разговаривал со своей сестрой, то всегда имею в виду Холли.
– А что бы ты сказал, если б разговаривал, гм… – Она попыталась вспомнить имена других. – С Даной?
– Я сказал бы, что разговаривал с Даной.
– Почему? Холли – твоя любимая сестра?
Карвер нахмурился.
– Нет, я просто разговариваю с ней чаще всего… Но дай досказать.
– Прости. – Эбби осушила второй бокал.
– Ладно. В общем, они общаются на разных частотах.
– Твои сестры?
– Что? Да нет же! Киты. Киты общаются на разных частотах. – Его губы изогнулись в едва заметной улыбке, и Эбби на мгновение отвлеклась на красивую форму его рта, на морщинки в уголках глаз, которые придавали его лицу теплое выражение. Карвер был всего в паре дюймов от нее, и исходящий от его тела жар касался ее кожи. На нем был свитер из тонкой шерсти, кажущийся восхитительно мягким. Ее колено коснулось его бедра, юбка у нее чуть задралась.
Эбби потребовалось мгновение, чтобы осознать, что именно он на самом деле сказал и что она не сводит с него глаз.
– Ну да, киты.
В глазах у него плясали веселые огоньки.
– Они зовут друг друга с расстояния в десятки миль – вот как они находят друг друга в океане. Разные виды китов используют разные частоты, чтобы их каналы связи не пересекались. Короче, один кит зовет, а другие такие же ему отвечают.