— нет полной уверенности в этом, а «удовлетворительно» — надо решать вопрос о посадке. Мы не возлагаем больших надежд на КВ-связь (помехи от радиационных поясов), но решили ее основательно проверить. В 9:30 к нам приехали Королев и Тюлин, оба они остались довольны видом космонавтов и, перебросившись парой шуток, уехали на старт.
В 10:10 я, Гагарин, Николаев и Королев вновь встретились у ракеты. Заправка ракеты топливом шла нормально. В 10:15 подъехал автобус с космонавтами, одетыми в легкие шерстяные костюмы серого цвета, на головах у них были белые шлемофоны. Впервые в космос отправлялись сразу трое космонавтов и впервые — без скафандров. Комаров четко доложил председателю Госкомиссии генералу Г. А. Тюлину: «Экипаж «Восхода» к полету готов. Инженер-подполковник Комаров». Королев, Тюлин, Руденко, Мрыкин, Пилюгин, я и другие члены Госкомиссии обнялись и поцеловались с космонавтами. Первыми к космическому кораблю поднялись на лифте Феоктистов и Егоров, а за ними вторым рейсом — Комаров. Первым в корабль сел Егоров, потом — Феоктистов, последним — Комаров. В 10:35 экипаж закончил посадку в корабль и занялся проверкой оборудования корабля.
По часовой готовности у ракеты остались Королев, Кириллов, Гагарин, я и стартовый боевой расчет. Королев внешне был спокоен, но я-то знал, что он волнуется больше обычного. Видимо, пытаясь отвлечься от сомнений, он дважды обращался ко мне: «Николай Петрович, волнуешься? Что поделаешь, я сам весь дрожу». По пятиминутной готовности мы ушли в бункер. Точно в 12:30 по местному времени (в 10:30 по московскому) ракета с первым трехместным космическим кораблем «Восход» начала подъем. Томительные 523 секунды и… вздох облегчения — корабль вышел на орбиту! Во время выведения Гагарин и Комаров отлично поддерживали связь в УКВ-диапазоне.
…На часах 23:00. Пять часов назад моя оперативная группа приняла дежурство на КП управления полетом «Восхода». В составе моей группы Захаров, Кузнецов, Бабийчук, Гусев, Винокур, Воронин, Даревский, Николаев и еще человек 60 специалистов. Сейчас корабль совершает уже девятый виток. На шестом и седьмом витках мы наблюдали космонавтов по телевидению и имели с ними хорошую радиосвязь на УКВ. Самочувствие экипажа отличное, все параметры кабины в норме. Теперь, до 13-го витка, космонавты не появятся над территорией СССР; мы будем пытаться поддерживать с ними связь только через систему «Сигнал» и по КВ. В данном полете надежно и четко работает только радиосвязь на УКВ, связь на КВ — плохая из-за слабой проходимости волн через радиационные пояса Земли. Шесть витков (с 8-го по 13-й) у нас фактически не будет радиосвязи, и мы не будем иметь данных о состоянии экипажа и обстановке на борту, но оснований для тревоги нет. В начале 7-го витка все параметры воздуха в кабине — давление, температура, влажность, содержание углекислого газа — были в пределах нормы. Я оставил за себя на КП генерала Кузнецова, а сам устроился в кабинете Королева и пытаюсь кое-что записать в дневник об этом напряженном и счастливом дне.
Нам безумно везет. После старта все члены Госкомиссии собрались в кабинете у полковника Кириллова. Всем уже было ясно, что мы одержали новую большую победу в космосе, но каждому хотелось еще и еще раз убедиться, что все идет хорошо. Через час генерал Карась доложил, что орбита «Восхода» почти совпадает с расчетной, а еще через 30 минут мы увидели экипаж по телевидению и переговорили с космонавтами по радио. Доложили о полете Хрущеву, Брежневу, Устинову и Смирнову, отредактировали сообщение ТАСС. По моему настоянию, Вершинин доложил Малиновскому проект приказа о присвоении Комарову звания «инженер-полковник», Егорову — «капитан медицинской службы», а Феоктистову — «капитан запаса». С 15 до 17 часов я немного отдохнул в домике космонавтов, а в 18 часов снова заступил на дежурство. Королев и Тюлин несколько раз звонили и справлялись о ходе полета; я посоветовал им отдыхать и не беспокоиться, так как полет проходил отлично. Были, правда, три момента, которые немного встревожили нас.
1. На седьмом витке у Егорова пульс во время сна снизился до 46 ударов в минуту. Генерал Бабийчук стал пугать меня самыми страшными картинами космической болезни. Я попросил Комарова измерить пульс у Егорова. Комаров доложил: «Пульс — 68», а еще через несколько минут данные телеметрии подтвердили хорошее самочувствие Егорова.
2. Раушенбах высказал неуверенность в исправности системы ориентации. Запрашивали Комарова, более двух часов разбирались в схемах и пришли к выводу, что система ориентации в порядке.
3. Меня беспокоило повышение температуры в кабине корабля, за шесть первых витков она поднялась с 15 до 21 градуса. Мне казалось, что было бы лучше и надежнее держать температуру ниже 20 градусов.
Я ушел с дежурства в 3 часа утра. В третьей смене дежурит Гагарин. Дал ему задание обязательно связаться с экипажем на 13-м витке и уточнить данные о состоянии космонавтов и параметрах кабины. Я попросил Гагарина немедленно звонить мне при малейших сомнениях в нормальном ходе полета.
13 октября.
В 8 часов утра наша опергруппа провела совещание. После анализа обстановки на борту, состояния здоровья экипажа, метеоусловий в районе приземления и условий передачи команд на спуск мы решили доложить Госкомиссии, что посадку «Восхода» целесообразно произвести в начале 17-го витка. Орбита корабля и ресурсы системы жизнеобеспечения позволяли летать трое суток, но программа полета рассчитывалась на одни сутки. Главная цель полета — испытание нового трехместного корабля — была достигнута; лишний день полета (экипаж просил продлить полет еще на сутки) ничего не мог прибавить к одержанной победе. Госкомиссия утвердила все наши предложения о посадке «Восхода».
В 9 часов по московскому времени на командном пункте управления полетом остались Тюлин, Королев, Руденко, я, Гагарин, Николаев, Кузнецов, Бабийчук и несколько связистов. Все остальные члены Госкомиссии, конструкторы, военные специалисты остались в кабинете Кириллова и в зале заседаний Госкомиссии. В обоих помещениях были установлены радиоприемные устройства, и каждый мог слушать и наши команды, и донесения о ходе посадки. Первые сообщения о прохождении команд мы могли получить от Комарова телеграфом по КВ, но из-за плохой проходимости коротких волн этот канал связи не работал.
Несколько минут с экипажем не было вообще никакой связи, но потом стал слабо прослушиваться сигнал «ПО» (контрольный сигнал прохождения команды на отделение спускаемого аппарата от приборного отсека — Ред.). Через 2–3 минуты ИПы доложили о прохождении команд «Спуск-1» и «Спуск-2». Наши морские суда, стоящие у восточного и западного берегов Африки, сообщили о прохождении команд на включение ориентации и ТДУ, однако эти сообщения запаздывали и не давали полной уверенности в нормальном ходе спуска. Когда спускались Николаев и Быковский, они сообщали нам о прохождении всех команд по КВ-каналу, теперь же в ходе спуска было много неясного. Все мы, и особенно Сергей Павлович, волновались и, напрягая слух, с нетерпением ждали сигналов, но все ИПы и радиопеленгаторы молчали. Напряжение росло, по времени ТДУ уже сработала и, если все идет нормально, то корабль, замедляя скорость, спускается уже в плотных слоях атмосферы. В 10:22:30 Москва сообщила, что слышит сигнал «СА», — это означало, что ТДУ сработала, спускаемый аппарат корабля отделился от приборного отсека и пошел на посадку. Через 3–4 минуты наши мощные радиопеленгаторы «Круги» «поймали» «Восход» над Кавказом и сопровождали его до посадки. «Корабль пролетел Каспийское море… Пролетел Аральск… Подходит к району Кустаная… Отстрелилась крышка парашютного люка…» — следовали доклады генерала Кутасина с КП ВВС.
…По времени должны уже раскрыться парашюты, и антенна в стропах парашюта должна излучать сигнал для пеленгации корабля. Но сигнала нет! Пеленгов нет! В лучшем случае произошел отказ передатчика или порыв антенны, а в худшем — мог не раскрыться парашют, и тогда неминуема гибель экипажа. Каждая секунда кажется вечностью, все затаили дыхание — воцарилась тревожная, гнетущая тишина… Но вот в эфире голос Кутасина: «50-й, я 52-й. Летчик Михайлов на самолете Ил-14 в 40 километрах восточнее Марьевки видит в воздухе объект». Я облегченно вздохнул, для меня стало ясно, что спуск идет нормально. Но этот доклад Кутасина не удовлетворил Королева, он вырвал микрофон у радиста и, сильно волнуясь, запросил: «52-й, я — 20-й. Скажите, видит ли Михайлов парашюты и сколько парашютов — один или два?» Кутасин ответил: «Михайлов видит объект с двумя куполами парашютов». Теперь оставалось ждать, как приземлится корабль: сработает тормозной движок скорость приземления будет почти нулевой; если откажет движок, то «Восход» соприкоснется с Землей на скорости 7–8 метров в секунду. В последнем случае могут быть травмы у членов экипажа.
Но вот опять докладывает Кутасин: «Летчик Михайлов видит объект на земле и около него трех человек, машущих руками». Последние слова доклада заглушил гром аплодисментов. Наконец-то все ясно — полет благополучно завершен. Королев тихо шепчет: «Неужели все кончено, и экипаж вернулся из космоса без царапин? Никогда бы никому не поверил, что из «Востока» можно сделать «Восход» и трем космонавтам слетать на нем в космос». Да, у всех у нас было много сомнений и тревог, но теперь все волнения позади. Наша Родина одержала еще одну выдающуюся победу в космосе.
По моему предложению Госкомиссия приняла такое решение: с места посадки доставить космонавтов самолетом не в Куйбышев, как это делалось до сих пор, а в Тюра-Там. Здесь лучше можно организовать их медицинское обследование, все конструкторы смогут послушать доклад экипажа о полете, и меньше будет всяких встреч и шумихи. На место посадки еще вчера вылетели генералы Горегляд и Войтенко. Я поставил им задачу: как можно быстрее доставить космонавтов на полигон и оградить их от восторженной толпы и лобзаний местных руководителей.
В 18:30 по местному времени самолет Ил-18 приземлился на аэродроме полигона, на нем из Кустаная прилетел экипаж «Восхода» (с места посадки, в 60 километрах восточнее Марьевки, экипаж был доставлен вертолетом Ми-6 в Кокчетав, а оттуда самолетом Ил-14 — в Кустанай). Феоктистов и Егоров выглядели очень хорошо, а Комаров — немного утомленным.