Империй перенял бразды беседы от Ауриэль:
И ЧТО ЗА ДОГОВОР ТЫ ПРЕДЛАГАЕШЬ?
Огромные острые зубы мелькнули там, где должна была находиться голова демона.
— Мы, как и вы, сделали неверные предположения об этом месте, неверные предположения о существах, порождённых обоими нашими видами.
Пылающий красный глаз материализовался и подмигнул Ауриэль, которая совершенно проигнорировала действие.
Со смешком Мефисто добавил:
— Но Санктуарий — гораздо большее, чем мы предвидели! Всё, что вы сказали, — правда, и мы дадим ему расти и посмотрим, к чему это приведёт — к добру ли, ко злу ли, только вмешиваться не стоит.
И МЫ ДОЛЖНЫ ДОВЕРИТЬСЯ ТВОЕМУ СЛОВУ, — усмехнулся Империй.
— Этот мир стоил мне детей, обоих детей, которые боролись за его выживание. Также и во имя их я бы хотел, чтобы он продолжал быть.
Самым странным, во всяком случае, для Мендельна, было то, что он поверил Мефисто. Во всяком случае, отчасти. Разумеется, единственной причиной, по которой Люцион и Лилит пытались сберечь Санктуарий и человечество, было последующее служение людей Пылающему Аду.
Но даже частичная вера демону пугала. Она указывала на незаметное воздействие несметной силы Мефисто.
Вот ангелы, судя по всему, не очень-то верили непрошеному гостю, но Тираэль вдруг встал рядом с Империем:
ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ПЕРЕМИРИЯ, ВЕРХОВНЫЙ ДЕМОН… ОСТАВИШЬ ЛИ ТЫ СВОЮ МЕТКУ ТАМ, ГДЕ Я УКАЖУ?
Мефисто, похоже, колебался.
— Укажи мне, и это случится — но только если я получу кое-что в ответ по праву справедливости, которой ты служишь.
Ангелы переглянулись. Империй кивнул Тираэлю.
ГОВОРИ, ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ, — сказал последний тёмной форме.
И снова когтистая ладонь устремилась вперёд и указала на узника:
— Его… Пусть тот, кто тысячу раз провинился перед вами, теперь ответит мне за мою потерю — и скрепит наше перемирие.
Инарий повёл себя странно, услышав это. Он засмеялся. Он громко смеялся до тех пор, пока Империй нетерпеливым взмахом руки не унял все звуки, исходящие от пленника.
ЕСЛИ МЫ ДАДИМ СОГЛАСИЕ, ТЫ ПОСТАВИШЬ СВОЮ МЕТКУ? — спросил заносчивый ангел.
— На глазах у всех — даже этих, — закончил владыка Мефисто, обратив красное око в сторону группы Мендельна.
Как только демон провозгласил это, зала пропала, и они снова очутились в Санктуарии, но немного в другом месте. Их окружали развалины Собора Света.
— Ангельский юмор, — усмехнулся Мефисто.
Империй указал на центр того, что, как понял Мендельн, было огромной залой, где Пророк, вероятно, читал массам свои проповеди:
ЗДЕСЬ, В ТОЧКЕ ПОТОКА! В ТОЧКЕ, ГДЕ ЭТОТ МИР БЫЛ СШИТ ВОЕДИНО… ТВОЯ МЕТКА.
Брат Ульдиссиана думал, что верховный демон начертит огнём какой-нибудь символ, но Мефисто поднял руку туда, где мелькали его зубы, и укусил собственную конечность.
Чёрное вещество потекло из места укуса, и демон дал ему капать на точку, которую выбрали ангелы. Когда жидкость соприкоснулась с камнем, раздалось шипение и несколько красных рун внезапно материализовались над пятном. Они дважды повернулись кругом и впитались в то, что служило кровью Мефисто. Чёрное вещество растворилось.
От раны тоже не осталось и следа. Мефисто упрятал ладонь в тень.
— А теперь… Его черёд, не правда ли?
Члены Совета Ангирис все как один посмотрели вниз на Инария, который не переставал безумно хохотать.
ТЫ САМ НАВЛЁК НА СЕБЯ ЭТО, БРАТ… — провозгласил Тираэль.
Из тени вырвалось два десятка чернильных щупалец. Они охотно обвились вокруг мятежного ангела. Без усилий они потащили его обратно во тьму.
Исполненным довольства голосом Мефисто прошептал:
— А пещера и находка внутри?
Империй дёрнулся, словно рассердился. Тираэль ответил:
ПО ПОВОДУ ТОГО, ЧТО ДЕЛАТЬ С ЭТИМ, ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗАКЛЮЧЁН ОТДЕЛЬНЫЙ ДОГОВОР.
— Согласен, — око снова обратилось к людям и Ратме. — А теперь?
Ахилий потянулся за ножом. Серентия крепко стиснула копьё, и даже Мендельн опустил руку к кинжалу. Ратма стоял, не шелохнувшись.
Вмешалась Ауриэль:
ВО ИМЯ ЕГО ЖЕРТВЫ ИМ ДОЛЖНО БЫТЬ ДОЗВОЛЕНО ПОМНИТЬ.
НЕ БЫВАТЬ ЭТОМУ, — объявил Империй.
— Нет, — согласился Мефисто, которому, похоже, доставило удовольствие наблюдать реакцию Империя, когда тот осознал, что они сошлись во мнении. — Этот перворождённый, — добавил он, подразумевая Ратму, — и ему подобные пусть помнят, ведь их мало и их время ушло. А вот остальные… Если им дано расти, то пусть растут с самого начала.
ОН ПРАВ, — отозвался Итераэль с заднего ряда.
Ауриэль собралась спорить, но её товарищи явно сходились во мнении.
ОНИ ДОЛЖНЫ НАЧАТЬ ЗАНОВО, — согласился Тираэль.
— Они планируют заставить нас всё забыть, — выдохнула Серентия. — Они планируют отнять у нас наши силы и память об Ульдиссиане!
— Так нельзя! — добавил Ахилий.
Мендельн лишь стиснул кинжал в ожидании того, чего он и его друзья не могли предотвратить. Однако в голове в это время он рисовал брата и непрестанно повторял имя Ульдиссиана.
НАЗАД К ИСТОКАМ, — твердил Тираэль. — ТАМ МЫ ПРЕДОСТАВИМ ИХ СВОЕЙ СУДЬБЕ, БУДЬ ТО ДОБРО ИЛИ ЗЛО, И ТАК БУДЕТ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ДЕРЖИТСЯ ПЕРЕМИРИЕ.
— До тех пор, пока оно держится, — повторил Мефисто.
Мендельн подскочил — верховный демон отвлёк его от стремления сберечь память об Ульдиссиане. Мефисто уже замышляет обойти договор. Если ему это удастся…
Прежде чем Мендельн успел отреагировать как-либо ещё, Тираэль воздел ладонь над троими людьми.
О НЁМ БУДУТ ПОМНИТЬ, — сказал Ангел Справедливости им… Но обращался он конкретно к Мендельну. — БУДУТ.
Изумительный белый свет объял их.
Глава двадцать третья
Эпидемия была ужасной — когда она прошла, то забрала отца Серентии и некоторых других, в том числе проповедников какой-то безымянной секты. Путешественники, побывавшие в более крупном городишке под названием Парта, рассказали, что там она свирепствовало особенно сильно: почти половина населения погибла, их тела были сожжены. Другим местностям повезло больше, и, судя по тому, что разузнали старейшины, кризис миновал.
Мендельн пришёл на торговую станцию как раз вовремя, чтобы застать там Ахилия с кипой зайцев, которых ему позволило изловить его исключительное умение. Охотник начал ему улыбаться, но улыбка замерла на устах, когда он обратил внимание на лошадь, на которой ехал его друг, и навьюченного мула позади.
— Ты сказал, что собираешься сделать это… И, видимо, не шутил.
— Да. Ферма распродана, и всё, что имею, я взял с собой, — Мендельн взглянул за плечо собеседника — туда, где Серентия отчитывала крепкого мальчугана. Хотя и не уступала в проворстве братьям, ей всё же непросто было держать их в узде.
Она перестала выговаривать брату и повернулась к двум мужчинам. Когда она подбежала к ним, лицо черноволосой женщины приняло такое же выражение, как у её новоиспечённого мужа.
— Ты уезжаешь! Ох, Мендельн, как же так!
Он собрался с духом.
— После того, как Ульдиссиан умер от эпидемии, у меня нет желания оставаться на ферме… И оставаться в Сераме я не могу — воспоминания слишком свежи.
Со щеки Серентии покатилась слеза, но она кивнула. Ахилий опустил на землю свою добычу и положил руку ей на плечо.
— Пошли нам весточку, как сможешь, — пробормотал Ахилий, прекрасно зная, что, вероятно, они никогда не услышал о нём снова. Мир огромен; два дня пути — и связаться с Серамом будет практически невозможно.
— Постараюсь, — с кивком ответил Мендельн. Он даже спешиваться не стал — хотел покончить со всем, прежде чем сдадут его нервы.
Серентия подошла сбоку и взяла его за руку, Ахилий присоединился к ней.
— Пусть ваша жизнь будут простой и счастливой, — добавил брат Ульдиссиана.
— Здесь, в Сераме, с простотой проблем не будет, — усмехнулся Ахилий. Он снова обнял новоиспечённую жену. — А в моём случае — и со счастьем!
Она слегка поцеловала лучника, и они в последний раз пожали руку Мендельну. Сын Диомеда развернул лошадь к лесу.
— Собираешься ехать старым охотничьим путём? — спросил Ахилий.
— Да… Парта так пострадала, что я намерен держаться подальше, хоть они и говорят, что угрозы эпидемии больше нет.
— Ну и правильно. Ну что ж, прощай!
— И вы прощайте.
Пара махала ему вслед. Мендельн удерживал на них взгляд, сколько мог… А когда это стало невозможно, подстегнул лошадь и мула, добившись быстрейшего хода, на какой они были способны.
Охотничий путь был старым маршрутом, который в полумиле от Серама превращался в густой лес. Ахилий предположил, что Мендельн последует логике и свернёт к югу, когда это случится, ибо на востоке и севере его животным будет трудно пройти. Тем не менее, когда достиг конца пути, Мендельн остановился и пристально взглянул на деревья прямо по курсу.
По коротком размышлении он достал из-под полы своего дорожного плаща костяной кинжал.
— Я уже здесь.
Оглянувшись, брат Ульдиссиана увидел Ратму стоящим на стволе поваленного дерева. У закутанной фигуры всё ещё имелись проседи в волосах и морщины на лице, заработанные в битве, но в целом он остался таким, каким Мендельн помнил его.
— Спасибо за то, что сохранил мою память, — сказал он Древнему.
— Мне это было не под силу. Траг сделал это.
Мендельн кивнул.
— Он в порядке?
— Он всё ещё в раздражении оттого, что ему пришлось укрывать себя, пока ангелы и демоны обсуждали конец Санктуария, но в остальном — в порядке. Да, он восстановил силы, что бросил на попытку удержать войско в стороне от мира. Ещё он сожалеет о твоей потере, но воздаёт хвалу решению Ульдиссиана… Как и я.
Крепко стиснув кинжал, Мендельн пробормотал:
— Я видел это, Ратма. Он позволил мне. Я видел, как он вложил всё, что и имел, и всё, чем был, в то, что за пределами Санктуария! Я видел, что в конце он был счастлив, потому что знал, что становится частью чего-то… Чего-то прекрасного. Прости, что не могу объяснить лучше, но мне самому до конца не понять!