Скрюченный домишко. День поминовения — страница 34 из 34

АЙРИС

Казалось мне, что есть покой у мертвых, но нет покоя и у них.

Гпава 1

Полковник Рейс вошел в здание Нового Скотленд-Ярда. Заполнил предложенный ему бланк и через несколько минут уже пожимал руку старшему инспектору Кемпу в кабинете последнего.

Эти двое были хорошо знакомы. Кемп отдаленно напоминал своего бывшего шефа, прошедшего огонь и воды Баттла. Неудивительно: Кемп проработал под началом суперинтенданта Баттла столько лет, что подсознательно перенял многие его манеры. Как и Баттл, он словно был вырублен из одного куска дерева, только деревья были разные. Баттл вызывал ассоциации с тиком или дубом, а главный инспектор Кемп наводил на мысль о чем-то более изысканном: красном дереве или, скажем, старомодном розовом.

— Хорошо, что позвонили нам, полковник, — сказал Кемп. — Любая помощь по этому делу приветствуется.

— Вижу, оно попало в надежные руки, — заметил Рейс. Кемп не стал отвергать комплимент и скромничать. Он давно смирился с очевидным: ему достаются дела либо исключительно деликатные, либо крайне резонансные, либо чрезвычайно важные. Серьезным тоном он ответил:

— Дело имеет отношение к Киддерминстеру. Сами понимаете, тут требуется осторожность.

Рейс кивнул. С леди Александрой Фарради он встречался несколько раз. Одна из этих малозаметных, но совершенно неприкасаемых дам, которая никак не вяжется с какой-то сенсацией. Как-то он слышал ее выступление перед публикой — не сказать, что она была весьма красноречива, но говорила внятно и убедительно, хорошо знала тему и умела ее должным образом раскрыть. О публичной жизни таких женщин трубят все газеты, но их частная жизнь не известна никому, разве что общие бытовые детали.

«Тем не менее, — подумал Рейс, — личная жизнь у этих женщин есть. Им ведомы отчаяние, любовь, муки ревности. В порыве страсти они могут потерять голову и готовы поставить на карту саму жизнь».

С нотками любопытства в голосе он произнес:

— А если виновница торжества именно она, Кемп?

— Леди Александра? Вы думаете, это ее рук дело, сэр?

— Понятия не имею. А что, если все-таки она? Или ее муж? Он ведь тоже живет в тени Киддерминстера.

Глаза старшего инспектора Кемпа, цвета зеленого моря, спокойно встретились с темными глазами Рейса.

— Если кто-то из них совершил убийство, мы приложим все наше профессиональное мастерство для того, чтобы его или ее повесили. Вы это знаете. Убийц в нашей стране никто не боится, к ним никто не благоволит. Но улики должны быть весомыми, этого потребует государственный обвинитель.

Рейс кивнул. Потом добавил:

— Давайте выслушаем факты.

— Джордж Бартон умер от отравления цианидом — как и его жена год тому назад. Вы сказали, что находились в этом ресторане?

— Да. Бартон пригласил меня на его вечеринку. Я отказался. Мне не нравились его намерения Сказал, что я решительно против, и пытался убедить его: если у него есть сомнения по поводу смерти его жены, лучше обратиться к специалистам — к вам.

— Конечно, — Кемп кивнул. — Так ему и надо было поступить.

— Но он настаивал на собственном замысле: заманить убийцу в ловушку. В чем заключается ловушка, он мне не сказал. Вся эта история была мне не по душе — до такой степени, что я решил вчера вечером поехать в «Люксембург» и наблюдать за происходящим. Понятно, что мой столик находился в отдалении — я же не хотел, чтобы меня узнали. К сожалению, я не могу сказать вам ровным счетом ничего. Я не видел ничего, что вызвало бы хоть какое-то подозрение. Кроме официантов и его гостей, к столу не подходил никто.

— Понятно, — сказал Кемп. — Это сильно сужает круг подозреваемых, верно? То есть убийца — либо один из гостей, либо официант, Джузеппе Бальзано. Я снова пригласил его сюда на случай, если поговорить с ним захотите вы, но мне кажется, что он ни при чем. Работает в «Люксембурге» двенадцать лет, хорошая репутация, женат, трое детей, хороший послужной список. Умеет ладить с клиентами.

— Стало быть, остаются гости.

— Да. Те же самые, кто был в вечер смерти госпожи Бартон.

— А что можно сказать насчет ее смерти, Кемп?

— Я вернулся к тому делу, потому что совершенно ясно: между двумя смертями есть связь. Следствие проводил Эдамс. Нельзя сказать, что самоубийство было явным, но такое объяснение лежало на поверхности, а раз ничто не указывало на убийство, остановились на версии о самоубийстве. Что еще нам оставалось? Дел подобного рода у нас, как вам известно, хватает. Самоубийство со знаком вопроса. Общество об этом вопросительном знаке ничего не знает, а мы помним И иногда потихоньку продолжаем поиски. Когда-то какие-то улики появляются, когда-то нет. В этом случае новых улик не было.

— До вчерашнего вечера.

— До вчерашнего вечера. Кто-то намекнул господину Бартону, что его жену убили. Он решил провести собственное расследование, фактически объявил, что вышел на след... насколько это правда, я не знаю, но убийца заволновался — нанес опережающий удар и отправил господина Бартона вслед за женой. Я понимаю обстоятельства именно так — надеюсь, вы со мной согласны?

— О да, в этой части все очевидно. Что за ловушку готовил Бартон, известно только Богу, но я заметил, что один стул за столом пустовал. Возможно, ожидался какой-то неожиданный свидетель. Но этому стулу было суждено сыграть роковую роль. Виновный в первом убийстве — он или она — получил сигнал и понял: нельзя ждать, когда ловушка захлопнется.

— Итак, — подытожил Кемп, — у нас пять подозреваемых. При этом мы вынуждены пересмотреть первое дело — госпожи Бартон.

— Вы считаете, что от первоначальной версии о самоубийстве надо отказаться?

— Да, вчерашнее убийство это подтверждает. Мы приняли версию о самоубийстве, как наиболее вероятную, но едва ли нас следует в этом винить. Определенные улики были.

— Депрессия после гриппа?

На непроницаемом лице Кемпа мелькнула тень улыбки.

— Это было объяснение для коронерского суда. В соответствии со свидетельством врачей, чтобы не будоражить общественное мнение. Такое происходит каждый день. К тому же было недописанное письмо сестре с распоряжением о том, как поступить с ее собственностью — из этого письма следовало, что мысль об уходе из жизни госпожу Бартон занимала. Да, депрессия у бедняжки была, в этом я не сомневаюсь, но в девяти случаях из десяти причина депрессии у женщин — это любовная интрига. У мужчин причина для депрессии обычно другая — деньги.

— Значит, вы знали, что у госпожи Бартон был роман?

— Да, мы это быстро выяснили. Они стремились держать его в тайне, но долго искать правду нам не пришлось.

— Стивен Фарради?

— Да. Они встречались в небольшой квартирке в районе Ирлс-Корт. Роман длился с полгода. Возможно, они поссорились, возможно, она ему надоела, но такое бывает: доведенная до отчаяния, женщина решает свести счеты с жизнью.

— И принимает цианистый калий в ресторане?

— Да, если жаждет мелодрамы, при скоплении народа, прямо у него на глазах. Ведь есть люди, которым важно произвести впечатление. Насколько я смог выяснить, условности госпожу Бартон заботили мало — об осторожности думал он.

— А его жене о происходящем было известно?

— Насколько мы поняли — нет.

— Она вполне могла догадываться, Кемп. Она не из тех женщин, которые выставляют свои чувства напоказ.

— Верно. И оба они — под подозрением. Ее мотив — ревность. Его — боязнь за карьеру. Развод положил бы ей конец. Дело даже не в разводе как таковом, времена изменились, но в случае Фарради клан Киддерминстеров превратился бы в его врагов.

— А секретарша?

— Тоже возможный кандидат. Вполне вероятно, что она тихо обожала Джорджа Бартона. На работе она была его верной помощницей, там считают, что она хотела его заполучить. Не далее как вчера одна из телефонисток сплетничала с подругами: мол, Бёртон держал Рут Лессинг за руку и говорил, что без нее ему не обойтись. За этой болтовней их застала сама мисс Лессинг и уволила телефонистку на месте — заплатила ей за месяц вперед и велела убираться. Как известно, дыма без огня не бывает. Есть и сестра, на которую обрушилось большое наследство, — ее тоже нельзя сбрасывать со счетов. Да, с виду она — милая девушка, но в жизни всякое бывает. Наконец, еще один кавалер госпожи Бартон.

— Мне очень интересно знать, что вам известно о нем?

Взвешивая слова, Кемп произнес:

— На удивление мало — но то, что известно, большой симпатии не вызывает. Паспорт у него в порядке. Он гражданин США, и получить о нем сведения — компрометирующие или какие-то другие — мы не можем. Он приехал сюда, остановился в «Кларидже», завел знакомство с лордом Дьюсбери.

— Мошенник?

— Возможно. Дьюсбери он очаровал, тот предложил ему остаться. А время-то было весьма тревожное.

— Оружие, — подхватил Рейс. — На заводах Дьюсбери как раз испытывали новые танки, и там не все было ладно.

— Именно. Этот Браун дал понять, что интересуется оружием. Вскоре после его появления и случилась эта история с диверсией на заводе — случайное совпадение? Брауну удалось наладить связи со многими дружками Дьюсбери, причем обхаживал он именно тех, кто был связан с производством оружия. В результате ему показали много такого, чего показывать было никак нельзя, так я считаю... в итоге на двух или трех заводах возникли серьезные неприятности — вскоре после того, как там побывал он.

— Интересная личность — господин Энтони Браун.

— Да. Видимо, обаятельный мерзавец, который умеет втираться в доверие.

— И какая ему польза от госпожи Бартон? Ведь Джордж Бартон к оружию отношения не имеет.

— Никакого. Но Браун и госпожа Бартон были достаточно близки. Возможно, он ей что-то выболтал. Вы, полковник, лучше других знаете, сколько интересного может вытянуть из мужчины красотка.

Рейс кивнул, понимая, что старший инспектор намекает на его прошлую работу начальником отдела контрразведки, а не на его, как мог бы подумать дилетант, личные проколы на этом поприще.

Помолчав минуту-другую, полковник спросил:

— Вы добрались до писем, которые получил Джордж Бартон?

— Да. Вчера мы нашли их в его столе. Собственно, их мне передала мисс Марль.

— Эти письма меня очень интересуют, Кемп. Что о них говорят специалисты?

— Дешевая бумага, обычные чернила, отпечатки пальцев Джорджа Бартона и Айрис Марль, а также масса неопознанных отпечатков и оттисков на конверте — видимо, сотрудников почты. Письма напечатаны на машинке, специалисты говорят, что автор — человек образованный и в добром здравии.

— Образованный. То есть не кто-то из прислуги.

— Видимо, так.

— Еще интереснее.

— По меньшей мере это означает, что подозрения были у кого-то еще.

— И этот кто-то не пошел в полицию. Кто-то решил посеять в душе Джорджа подозрения, но остановился на полпути. Это весьма странно, Кемп. А если эти письма написал он сам?

— Все может быть. Только зачем?

— Предварить собственное самоубийство. Но обставить его как убийство.

— Чтобы забронировать Стивену Фарради место на виселице? Интересная мысль. Но тогда он подготовил бы явные улики, доказывавшие, что убийца — именно Фарради. А сейчас против последнего у нас нет ничего.

— А цианид? В чем он был?

— Представьте себе, под столом мы нашли небольшой пакетик из белой бумаги. Со следами кристаллов цианида. Отпечатков пальцев нет. В детективной истории бумага, разумеется, была бы какой-то особенной, по-особому сложенной. Этим авторам детективных романов я прочитал бы курс на основе своей каждодневной работы. Я бы им сказал, что в большинстве случаев ничего отследить невозможно и никто ничего не замечает!

Рейс улыбнулся.

— Ну, это вы хватили. Вчера тоже никто ничего не заметил?

— Я как раз этим занимаюсь. Я коротко допросил всех вчера вечером, потом поехал на Элвастон-сквер с мисс Марль, чтобы осмотреть стол и бумаги Бартона. Сегодня поговорю со всеми основательно, а также допрошу людей, которые сидели за двумя другими столами в алькове... — Он пошелестел бумагами. — Вот они. Джеральд Толлингтон из гренадерского гвардейского полка и достопочтенная Патрисия Брайс-Вудворт. Молодая пара, они обручены. Наверняка не видели ничего, кроме друг друга. И господин Педро Моралес, малопривлекательный тип из Мексики, у него даже белки глаз желтые, а с ним некая мисс Кристин Шэннон, роскошная блондинка в поисках золотого тельца, тупейшее создание, но с нюхом на деньги. Ставлю сто против одного, что никто из них ничего не видел, но на всякий случай я записал их имена и адреса. А начнем мы с официанта, Джузеппе. Он здесь, сейчас я распоряжусь, чтобы его привели.

 Глава 2

Джузеппе Бальзано оказался худощавым мужчиной средних лет, с умным лицом обезьянки. Он нервничал, но его можно было понять. По-английски говорил бегло, потому что, как он сам объяснил, приехал в Англию в шестнадцать лет и женат на англичанке.

Кемп отнесся к нему с пониманием.

— Что же, Джузеппе, давайте послушаем вас — может быть, вам есть чем с нами поделиться.

— Для меня это большая неприятность. Я обслуживаю столик. Я разливаю вино. И люди скажут, что я совсем ополоумел — подсыпать яд в бокал с вином. Ничего я не подсыпал, но люди так скажут. Господин Голдстайн уже предложил мне взять отпуск на неделю, чтобы гости не задавали мне вопросов и не тыкали в меня пальцем. Он человек порядочный и спра-

ведливый, знает, что моей вины тут нет, ведь я в «Люксембурге» работаю много лет, и увольнять меня он не будет, а в другом ресторане вполне могли бы уволить. Наш метрдотель Чарльз тоже человек добрый, но все равно радости в этой истории для меня мало и на душе тревожно. И я спрашиваю себя — может, у меня есть враг?

— И что же, — вопросил Кемп, сама непроницаемость, — он у вас есть?

Печальное обезьянье личико исказила гримаса смеха. Джузеппе простер руки.

— У меня? Враг? Откуда ему взяться? Добрых друзей много, а врагов — нет.

Кемп хмыкнул.

— Вернемся ко вчерашнему вечеру. Что скажете про шампанское?

— «Вдова Клико», 1928 года, очень хороший и дорогой напиток. Господин Бартон был такой — любил хорошо поесть и выпить, только самое лучшее.

— Шампанское он заказал заранее?

— Да. Все было оговорено с Чарльзом.

— А свободное место за столом?

— И об этом договорились заранее. Он сказал и Чарльзу, и мне. Позже это место должна была занять молодая дама.

— Молодая дама? — Рейс и Кемп переглянулись. — А кто она, вам известно?

Джузеппе покачал головой:

— Нет, я ничего о ней не знаю. Она должна была прийти позже, больше я ничего не слышал.

— Вернемся к шампанскому. Сколько было бутылок?

— Две, и третья наготове. Первую выпили довольно быстро. Вторую я открыл незадолго до кабаре. Наполнил бокалы, а бутылку убрал в ведерко со льдом.

— Вы заметили, когда господин Бартон в последний раз пил из этого бокала?

— Когда кабаре закончилось, они выпили за здоровье молодой госпожи. У нее, как я понял, был день рождения. Потом все пошли танцевать. А когда вернулись, господин Бартон выпил, и р-раз — через минуту отправился на тот свет.

— Пока все танцевали, вы подливали шампанское в бокалы?

— Нет, мсье. Когда пили за мадемуазель, бокалы были полны, все только пригубили, сделали несколько глотков. Так что шампанского в бокалах было достаточно.

— А кто-нибудь — хоть кто-нибудь — подходил к столу, пока все танцевали?

— Никто, сэр. Это я говорю ответственно.

— А танцевать ушли все?

— Да.

— И все вместе вернулись?

Джузеппе чуть прищурился, напрягая память.

— Первым вернулся господин Бартон — с молодой госпожой. Он полноват, поэтому долго танцевать не любил, понимаете? Потом пришел этот почтенный джентльмен, господин Фарради, с дамой в черном. Последними пришли леди Александра Фарради и брюнет.

— Вы знаете господина Фарради и леди Александру?

— Да, сэр. Они часто бывают в «Люксембурге». Люди известные.

— Джузеппе, положи что-то любой из них в бокал господина Бартона — вы бы это заметили?

— Ручаться не могу, сэр. На мне еще два столика в алькове, да еще два в основном зале. Моя работа — носить блюда. За столиком господина Бартона я не следил. После кабаре обычно все уходят танцевать, тут у меня затишье, поэтому знаю точно — в это время к их столику никто не подходил. А когда гости расселись, у меня снова дел невпроворот.

Кемп кивнул.

— Но мне кажется, — добавил Джузеппе, — трудно было что-то подсыпать в бокал, чтобы никто не заметил. Только если это сделал сам господин Бартон. Но вы же так не думаете?

И он вопросительно взглянул на Кемпа.

— А вы, значит, думаете именно так? — спросил тот.

— Понятно, я ничего не знаю, но думать думаю. Год назад рассталась с жизнью эта красавица, госпожа Бартон. А вдруг безутешный господин Бартон решил расстаться с жизнью таким же манером? Очень романтично. Ресторану-то от этого плохо, но если джентльмен решил уйти из жизни, что ему думать о ресторане?

Он быстро глянул на того и другого, горя желанием услышать их мнение.

Кемп покачал головой.

— Это было бы слишком просто, — сказал он. Потом задал еще несколько вопросов и позволил Джузеппе уйти.

Когда дверь за ним закрылась, Рейс сказал:

— Не эту ли мысль нам навязывают?

— Безутешный муж сводит счеты с жизнью в годовщину смерти жены? Не совсем в годовщину, но около того.

— Это был День поминовения, — уточнил Рейс.

— Верно, — согласился Кемп. — Возможно, план был именно такой, но злоумышленник не мог знать, что есть письма, что господин Бартон обратился к вам, что письма он показал Айрис.

Он взглянул на часы.

— В половине первого мне надо быть в Киддерминстер-хаус. У нас есть время поговорить с гостями за двумя другими столиками — по крайней мере, с кем-то из них. Составите мне компанию, полковник?

 Глава 3

Господин Моралес снимал номер в «Ритце». В столь ранний час он являл собой прискорбное зрелище, небритый, налитые кровью глаза, налицо тяжелое похмелье.

Господин Моралес являлся гражданином США, и его английский был весьма своеобразен. Он выразил готовность вспомнить все, что в его силах, но его воспоминания о вчерашнем вечере были удивительно туманными.

— Мы были с Кристи, эта малышка — та еще штучка! Она сказала, что в этом кабаке все путем. «Ласточка моя, — сказал я ей, — поедем, куда твоя душенька пожелает». Кабак оказался что надо, согласен, — и содрать с тебя три шкуры они умеют! Только я и видел свои тридцать долларов! А оркестр, между прочим, играл мимо нот, не про то и не туда.

Господина Моралеса попросили оторваться от вечера в узком кругу и вспомнить, что происходило за столиком в середине алькова. Но предложить какую-то полезную информацию он не сумел.

— Ясное дело, был стол, а за ним сидели какие-то люди. Но как они выглядели — не помню. Я вообще на них внимания не обращал, пока один из них не грохнулся. Сначала я решил, что он перебрал. Кстати, я помню одну из его дамочек. С темными волосами, все при ней, я бы так сказал.

— Вы имеете в виду девушку в зеленом платье?

— Нет, другую. Такую стройную. В черном, и формы у нее что надо.

В поле зрения господина Моралеса попала Рут Лессинг.

Он наморщил нос, предаваясь приятным воспоминаниям.

— Я смотрел, как эта крошка танцует — классно, доложу я вам! Я пару раз даже показал ей большой палец — мол, так держать, малышка, но она и бровью не повела, только сквозь меня посмотрела... вы, англичане, это умеете.

Ничего более ценного извлечь из господина Моралеса не удалось, да и сам он откровенно признался, что к началу представления кабаре изрядно нализался. Кемп поблагодарил его и уже собирался с ним распрощаться.

— Завтра я уплываю в Нью-Йорк, — сообщил Моралес. — Или вам нужно, — прибавил он с готовностью, — чтобы я остался?

— Спасибо, но едва ли ваши показания помогут следствию.

— На самом деле мне у вас нравится, и если полиции нужно, чтобы я остался, моя фирма не развалится. Если полиция просит тебя задержаться, значит, надо задержаться. Может, если напрягусь, что-то и вспомню...

Но Кемп отверг эту сомнительную наживку и вместе с Рейсом отправился на Брук-стрит, где их приветствовал типичный холерик, отец достопочтенной Патрисии Брайс-Вудворт.

Кому это пришло в голову, что его дочь — его дочь! — может быть причастна к этой кошмарной истории? Это что же, девушка не может пойти поужинать с женихом в ресторан без того, чтобы не подвергнуться нападкам детективов из Скотленд-Ярда? Куда катится Англия? Да она знать не знает этих людей, как их там, Хаббарды? Бартоны? Тоже мне, белая кость! Выходит, надо смотреть, куда идешь, этот «Люксембург» всегда считался приличным местом, но ведь там уже второй раз такое случается! И дернуло же Джеральда тащить Пэт именно туда — эти молодые думают, что сами с усами и разберутся без старших. Так или иначе, он не позволит, чтобы его дочь донимали, беспокоили и допрашивали — да уж никак не без присутствия адвоката. Он сейчас позвонит старине Андерсону в Линкольн-Инн и спросит его...

Тут генерал внезапно умолк и, глядя на Рейса, спросил:

— Я вас где-то видел. Где?

Полковник не замедлил с ответом и, улыбнувшись, произнес:

— Бэддерпор, двадцать третий год.

— Боже правый, — воскликнул генерал. — Да это же Джонни Рейс! А вы-то здесь какого лешего делаете?

Рейс снова улыбнулся.

— Я был рядом со старшим инспектором Кемпом, когда стало ясно, что неплохо бы побеседовать с вашей дочерью. Я сказал: ей будет гораздо приятнее, если инспектор Кемп приедет сюда, а не будет вызывать ее в Скотленд-Ярд. Заодно я решил составить ему компанию.

— A-а, хм, очень мило с вашей стороны, Рейс.

— Разумеется, мы не хотели причинять молодой госпоже неудобства, — добавил старший инспектор Кемп.

В этот момент дверь открылась, в комнату вошла мисс Патрисия Брайс-Вудворт и взяла бразды правления в свои руки со свойственной молодости бесшабашностью и хладнокровием.

— Здравствуйте, — сказала она. — Вы из Скотленд-Ярда? Насчет вчерашнего? Я ожидала, что вы объявитесь. Отец вас утомил? Зачем ты так, папочка? Ты же знаешь, что говорит доктор насчет твоего давления. Не понимаю, зачем ты по любому поводу доводишь себя до такого состояния. Пусть инспекторы пройдут в мою комнату, а я попрошу Уолтерса принести тебе виски с содовой.

Генерал, как и положено холерику, был готов разразиться гневной тирадой, но всего лишь вымолвил:

— Мой старый друг, майор Рейс.

После такого представления Патрисия потеряла к Рейсу всякий интерес и чарующе улыбнулась старшему инспектору Кемпу. По-генеральски она выпроводила их в коридор и завела в свою гостиную, решительно закрыв отца в его кабинете.

— Бедный папочка, — заметила она. — Вечно он кипятится. Но я умею охладить его пыл.

Далее разговор пошел в самых дружелюбных тонах, но особой пользы не принес.

— Конечно, это потрясающе, — заговорила Патрисия. — Наверное, первый и последний раз в жизни я оказалась на месте убийства — это ведь убийство, так? Журналисты писали осторожно, напускали туману, а я сразу сказала Джерри по телефону — это убийство. Надо же — убийство произошло в двух шагах от меня, а я даже не смотрела в ту сторону!

В голосе слышалось искреннее сожаление.

Как и предрекал старший инспектор, было очевидно: молодые люди, обручившиеся всего неделю назад, были заняты только друг другом.

Даже сгорая от желания помочь, Патрисия Брайс-Вудворт почти ничего не помнила.

— Сандра Фарради выглядела безупречно — впрочем, как всегда. На ней было платье от Скиапарелли.

— А вы знакомы? — спросил Рейс.

— Я знаю ее в лицо. А он с виду — жуткий зануда. Надутый индюк, как и все политики.

— А других в лицо вы тоже знаете?

Она покачала головой:

— Нет, никого из них раньше не видела — по крайней мере, так мне кажется. Да я бы и Сандру Фарради не узнала, если бы не платье от Скиапарелли.

— Поверьте мне, — мрачно заметил старший инспектор Кемп, выходя из дому, — молодой господин Толлингтон будет ничуть не лучше, но в его случае не будет даже никакого Сардинелли... надо же, на сардины потянуло, — чтобы привлечь его внимание.

— Да уж, — согласился Рейс, — едва ли покрой костюма Стивена Фарради мог растревожить сердце молодого человека.

— Итак, — подытожил инспектор, — попробуем поговорить с Кристин Шэннон. На этом помощь извне будет исчерпана.

Мисс Шэннон была, как выразился старший инспектор Кемп, роскошной блондинкой. Тщательно уложенные осветленные волосы были гладко зачесаны назад и открывали не отягощенное интеллектом хорошенькое детское личико.

Возможно, мисс Шэннон и была тупейшим созданием, как заметил старший инспектор Кемп, но на нее было удивительно приятно смотреть, а в больших детских глазах бегала хитринка... Иными словами, ее тупость распространялась только на интеллектуальные зоны, а там, где пахло деньгами, Кристин Шэннон проявляла собачье чутье и была абсолютно в своей тарелке.

Мужчин она приняла с крайней учтивостью, настойчиво пыталась угостить их выпивкой, а когда они наотрез отказались, предложила сигареты. Небольшая и скромная квартирка была обставлена в стиле модерн.

— Буду счастлива вам помочь, старший инспектор. Задавайте любые вопросы.

Кемп начал издалека: как вели себя люди за большим столом, какая там была атмосфера?

Вдруг оказалось, что Кристин — девушка весьма наблюдательная и способная к анализу.

— Вечеринка шла вяло — это было сразу видно. Все были как сонные мухи. Я даже пожалела несчастного, который всех собрал. Уж он прямо из себя выходил, чтобы как-то всех расшевелить, и сам нервничал, будто кошка на проводах, да все без толку. Высокая дама по его правую руку сидела поджав губки и на всех — ноль внимания, а девица слева просто с ума сходила, что красавчик-брюнет сидит не рядом с ней, а напротив. А высокий видный мужчина возле нее словно животом мучился — ему кусок в горло не лез, будто боялся, что сейчас подавится и задохнется. Дама рядом с ним изо всех сил старалась, она и так к нему, и сяк, но у нее и самой, видно, нервишки пошаливали.

— Мисс Шэннон, вам удалось увидеть много интересного, — отметил полковник Рейс.

— Так и быть, открою тайну. Я и сама умирала от тоски. Ведь я со своим кавалером кутила уже третий вечер подряд... Как я от него устала! Покажи ему, видите ли, Лондон, особенно, как он сказал, классные места — и ведь был готов раскошелиться! Каждый вечер — шампанское. Сначала сходили в «Компрадур», потом в «Милль Флер», а вчера — в «Люксембург», и каждый раз он радовался, как ребенок. Было в этом что-то трогательное. Но слушать его — тоска смертная. Все про какие-то сделки, которые он провернул в Мексике, да каждую историю — по три раза, а еще зачем-то про своих дамочек мне рассказывал, как они по нему с ума сходили. Я вся извелась от этих его баек, к тому же Педро не бог весть какой красавец — вот я и уплетала за обе щеки да по сторонам глазела.

— С нашей точки зрения, это просто замечательно, мисс Шэннон, — подбодрил ее старший инспектор. — Надеюсь, что-то из того, что вы увидели, поможет нам во всем разобраться.

Кристин покачала светловолосой головкой.

— Кто вырубил этого несчастного — понятия не имею. Ни малейшего. Он просто отхлебнул шампанского, посинел и бухнулся на стол.

— А не помните, когда он пил из своего бокала до этого?

Девушка задумалась.

— Помню — сразу после кабаре. Свет зажегся, он взял свой бокал и что-то сказал, остальные тоже подняли бокалы. Тост, что ли, говорил.

Старший инспектор кивнул.

— А потом?

— Заиграла музыка, они все задвигали стульями, поднялись и, веселые, пошли танцевать. Видно, наконец-то разогрелись. Шампанское расшевелит самую унылую вечеринку.

— Они ушли все вместе, за столом никого не осталось?

— Да.

— И к бокалу господина Бартона никто не прикасался?

— Никто, — ответила она без раздумья. — Абсолютно уверена.

— И пока их не было, к столу никто не подходил?

— Никто — если не считать официанта.

— Официанта? Какого официанта?

— Ну, такой, помощник, в переднике, парнишка лет шестнадцати. Не настоящий официант. А тот — такой услужливый коротышка, похожий на обезьянку, наверное, итальянец.

Кивком головы старший инспектор Кемп дал понять, что подобное описание Джузеппе Бальзано его устраивает.

— И что же он делал, этот молодой официант? Наполнял бокалы?

Кристина покачала головой:

— Вовсе нет. Он ничего на столе не трогал. У одной из дам упала сумочка, когда все пошли танцевать, — вот он ее и поднял.

— Чью сумочку?

Кристин на минуту задумалась. Потом сказала:

— Точно. Это была сумочка девчонки — зеленая с позолотой. У других дам сумочки были черные.

— И что официант сделал с сумочкой?

Кристин удивилась:

— Просто положил обратно на стол, вот и все.

— Вы уверены, что он не прикасался к бокалам?

— Ну да. Он быстро положил сумочку и убежал, чтобы не ругали — на него уже шипел кто-то из настоящих официантов — мол, бегом туда-то, принеси то-то...

— И больше никто к столу не подходил?

— Никто.

— Вы же не наблюдали за столиком постоянно — кто-то мог и подойти?

Но Кристин решительно покачала головой:

— Никто не подходил — это точно. Педро как раз позвали к телефону, так что делать мне было нечего, кроме как глазеть по сторонам да умирать от тоски. Я вообще-то наблюдательная, а глазеть было не на что, только на этот пустой столик.

— Кто вернулся к столику первым? — спросил Рейс.

— Девушка в зеленом и этот несчастный. Они сели, за ними пришли видный мужчина и девушка в черном, а последними — ее чопорное величество и смазливый брюнет. По части танца он хорош. Вот они все расселись, официант суетился, как безумный, разогревал блюдо на спиртовке, а несчастный наклонился вперед и будто бы речь произнес — и все снова взялись за бокалы. Тут все и произошло.

Кристин остановилась, потом добавила оживленно:

— Жуть, да? Я-то сначала решила, что его хватил удар. С моей тетушкой случился удар — с виду все было ровно так. Тут и Педро пришел, я ему и говорю: «Смотри, Педро, человека удар хватил». А тот только бормотал: «Ой, я отрубаюсь, отрубаюсь». Он и вправду отрубался. Пришлось его как следует встряхнуть. В таких местах, как «Люксембург», не любят, когда кто-то отрубается. Поэтому я против латиносов. Стоит им перебрать, весь их лоск как рукой снимает — не знаешь, в какую передрягу попадешь.

Мрачные мысли еще минутку бродили у нее в голове, потом она глянула на эффектный браслет на своей правой руке и заключила:

— Хотя они — народ щедрый, что есть, то есть.

Кемп мягко отвлек ее от тягот и прелестей девичьего существования и еще раз проговорил с ней события вчерашнего вечера.

— Итак, растаяла наша последняя надежда на помощь извне, — сказал он Рейсу, когда они вышли из квартиры мисс Шэннон. — А надеяться было на что, потому что эта девушка — правильный свидетель. Она все видит, все запоминает. И если бы было что видеть, она бы это увидела. Следовательно, видеть было просто нечего. Невероятно. Это какой-то фокус! Джордж Бартон пьет из своего бокала и идет танцевать. Возвращается, снова пьет из того же бокала, к которому никто не прикасался, — а там, откуда ни возьмись, цианид. Что и говорить, занятно. Такого не могло произойти, но вот — произошло.

— Официант. Молодой парень. Джузеппе про него не говорил. Надо этим заняться. Ведь он был единственным, кто подходил к столу, пока все танцевали. Возможно, тут что-то есть.

Рейс покачал головой:

— Положи он что-то в бокал Бартона, девушка бы заметила. От такой ничто не укроется. В голове пусто, вот она и компенсирует глазами... Нет, Кемп, тут должно быть какое-то простое объяснение — надо только додуматься.

— Есть простое объяснение. Цианид в бокал он бросил сам.

— Я уже готов поверить, что все было именно так — других вариантов не вижу. Но в таком случае, Кемп, он наверняка не знал, что это цианид.

— То есть кто-то ему это передал? Сказал, это, мол, от несварения желудка, от давления — что-то в этом духе?

— Вполне возможно.

— Но кто это мог быть? Только не чета Фарради.

— Согласен, это почти исключено.

— Это относится и к господину Энтони Брауну. Остаются двое: любящая сестра жены...

— И преданная секретарша.

Кемп взглянул на него.

— Да, она могла ему что-то такое подсунуть... Мне надо ехать в Киддерминстер-хаус. А вы? Навестите мисс Марль?

— Пожалуй, я навещу другую даму, заеду к ней на работу. Старый друг приехал выразить соболезнования. Может быть, приглашу на ленч.

— Вот, значит, что вы думаете...

— Пока я ничего не думаю. Просто ищу след.

— Но поговорить с Айрис Марль вам все равно нужно.

— Нужно. Но сначала хочу наведаться туда, когда ее не будет дома. Знаете, почему, Кемп?

— Теряюсь в догадках.

— Потому что там есть любительница пощебетать — как птичка. Птичка на хвосте принесла — это была поговорка из моей юности. Знаете, Кемп, — эти щебетуны и щебетуньи могут много чего рассказать, надо только позволить им... пощебетать. 

 Глава 4

Мужчины разошлись. Рейс остановил такси и поехал в Сити, где еще недавно работал Джордж Бартон. Старший инспектор Кемп, помня о бюджетных ограничениях, сел в автобус, идущий в сторону Киддерминстер-хаус, до которого было рукой подать.

С мрачным видом полицейский поднялся по ступеням и нажал кнопку звонка. Он знал, что предстоит нелегкая миссия. Клан Киддерминстеров обладал колоссальным политическим влиянием, которое охватывало всю страну. Старший инспектор Кемп был убежден в беспристрастности английского правосудия. И если Стивен или Александра Фарради причастны к смерти Розмари Бартон или ее мужа Джорджа, их не спасут никакие связи, никакое влияние.

С другой стороны, если они невиновны или улик против них мало для обвинительного приговора, тот, кто проводит расследование, должен действовать весьма осторожно, иначе его вызовет на ковер начальство. Понятно, что в этих обстоятельствах старший инспектор не испытывал особой радости по поводу предстоящего визита. Весьма вероятно, что Киддерминстеры, как он сформулировал для себя, будут «играть жестко».

Но вскоре Кемп выяснил, что в этом своем посыле оказался весьма наивным. Лорд Киддерминстер, опытнейший дипломат, и не думал вести себя «жестко».

Старший инспектор Кемп сообщил о цели своего прихода, и помпезный дворецкий тут же провел его в дальнюю часть дома, в тусклую обрамленную книжными полками комнату, где его уже ждали лорд Киддерминстер с дочерью и зятем.

Хозяин дома сделал шаг вперед, протянул руку для рукопожатия и любезным тоном сказал:

— По вам можно сверять часы, старший инспектор. Хочу выразить вам признательность, что любезно согласились приехать к нам, а не вызывать мою дочь и ее мужа в Скотленд-Ярд. Они, разумеется, были к этому готовы, но благодарны вам за вашу доброту.

Сандра негромко добавила:

— Да, спасибо, инспектор.

На ней было платье из какой-то мягкой темно-красной ткани, из-за спины на нее падал свет через узкое длинное окно, и Кемпу вспомнился витраж с женской фигурой, который он однажды видел в соборе где-то за границей.

Это впечатление дополнялось удлиненным овалом лица и легкой угловатостью плеч. Какая-то святая, объяснили ему в соборе, однако причислить к лику святых леди Александру было никак нельзя. Кстати, эти святые — многие из них — были персонажами довольно занятными: не просто добропорядочные рядовые христиане, а нетерпимые фанатики, жестокие к себе и окружающим — так считал Кемп.

Стивен Фарради стоял рядом с женой. Лицо его было совершенно бесстрастным. Он выглядел так, как ему и положено было выглядеть — официальная персона, назначенный от имени народа законодатель. Человек как таковой был захоронен в нем на большой глубине. Но человек этот был здесь, и старший инспектор прекрасно об этом знал.

Лорд Киддерминстер заговорил, искусно задавая тон беседы:

— Не буду скрывать от вас, старший инспектор, что для нас эта история чрезвычайно прискорбна и болезненна. Второй раз моя дочь и зять оказываются свидетелями насильственной смерти в общественном месте, в том же ресторане, а две жертвы — члены одного и того же семейства. И если при подобных обстоятельствах твое имя попадает в прессу, ущерб очевиден. Огласки, разумеется, не избежать. Мы это понимаем, поэтому моя дочь и господин Фарради готовы оказать вам любую посильную помощь в надежде, что дело быстро прояснится и интерес общества к нему утихнет.

— Спасибо, лорд Киддерминстер. Я благодарен вам за подобную точку зрения. При таком подходе и вам, и мне будет легче.

— Пожалуйста, старший инспектор, — пригласила Сандра Фарради, — задавайте любые вопросы.

— Спасибо, леди Александра.

— Одно уточнение, старший инспектор, — заметил лорд Киддерминстер. — У вас, разумеется, свои источники информации, и от моего друга, вашего комиссара, мне известно, что смерть Бартона считают скорее убийством, нежели самоубийством, хотя по внешним признакам, для стороннего глаза, это было именно самоубийство. Ты ведь думаешь именно так, дорогая Сандра?

Готическая фигура чуть склонила голову. Потом, немного подумав, Сандра сказала:

— Вчера мне это казалось очевидным. Мы были в том же ресторане и даже сидели за тем же столиком, где год назад приняла яд несчастная Розмари Бартон. Летом мы несколько раз встречались с господином Бартоном за городом, и он держался чрезвычайно странно, не был похож на себя, и мы решили, что ему не дает покоя смерть жены. Он ее очень любил и, видимо, после ее смерти так и не оправился. Поэтому мысль о самоубийстве казалась если не естественной, то вполне вероятной... С другой стороны, не могу себе представить, зачем кому-то понадобилось убивать Джорджа Бартона.

Стивен Фарради быстро добавил:

— Я тоже не могу себе этого представить. Бартон был прекрасным человеком. Уверен, никаких врагов у него не было.

Старший инспектор Кемп оглядел три вопрошающих лица, повернутых в его сторону, и чуть обдумал свой ответ. «Надо играть с ними в открытую», — сказал себе он.

— То, что вы говорите, леди Александра, совершенно справедливо. Но есть некоторые обстоятельства, которые, скорее всего, вам пока не известны.

Лорд Киддерминстер тут же вставил:

— Мы не должны ничего навязывать старшему инспектору. Какие факты он нам раскроет — это совершенно на его усмотрение.

— Спасибо, милорд, но я не вижу причин, которые помешают мне внести некоторую ясность. Буду краток. Перед смертью Джордж Бартон сообщил двум людям, что уверен: его жена не совершила самоубийство, как предполагалось, а была отравлена третьим лицом. Он также считал, что вышел на след этого третьего лица, и вчерашний ужин, внешне посвященный дню рождения мисс Марль, на самом деле был частью подготовленного им плана по выявлению убийцы его жены.

В комнате повисла тишина, и в этой тишине старший инспектор Кемп, человек достаточно чувствительный при всей своей непроницаемой внешности, ощутил присутствие некоей субстанции, именуемой страхом. Ни на одном из лиц страх не отразился, но он был — в этом Кемп мог поклясться.

Первым пришел в себя лорд Киддерминстер. Он предположил:

— Да, но сама эта его уверенность — не указывает ли она на то, что бедный Бартон был... не вполне в себе? Мрачные размышления о смерти жены могли довести его до помешательства.

— Вы правы, лорд Киддерминстер, но, как минимум, это говорит об одном: о самоубийстве он и не помышлял.

— Да... готов с вами согласиться.

Снова наступила тишина. Затем резко вступил Стивен Фарради:

— Но откуда Бартону могла прийти в голову такая Мысль? Ведь известно, что госпожа Бартон покончила жизнь самоубийством.

Старший инспектор Кемп окинул его безмятежным взглядом.

— Господин Бартон считал иначе.

— Но полиция была удовлетворена? — снова вмешался лорд Киддерминстер. — Другая версия, кроме самоубийства, не рассматривалась?

— Имевшиеся факты, — спокойно объяснил старший инспектор Кемп, — вполне укладывались в версию о самоубийстве.

Доказательств того, что смерть вызвана некими иными силами, просто не было.

Он знал: человек калибра лорда Киддерминстера прекрасно поймет, что именно стоит за этими словами.

Взяв более официальный тон, Кемп продолжил:

— Могу ли я задать вам несколько вопросов, леди Александра?

— Разумеется.

Женщина повернулась в его сторону.

— Когда умер господин Бартон, вам не пришло в голову, что это убийство?

— Нет, конечно. Я не сомневалась, что это самоубийство. И сейчас не сомневаюсь, — добавила она.

Эту реплику Кемп оставил без внимания. Он продолжил:

— Не получали ли вы, леди Александра, в прошлом году анонимные письма?

Кажется, броню спокойствия удалось пробить — леди Александра изумилась.

— Анонимные письма? О, нет.

— Вы в этом уверены? Подобные письма — штука весьма неприятная, люди предпочитают оставлять их без внимания, но в этом деле они могут быть особенно важны, поэтому хочу подчеркнуть: если вы такие письма получали, мне крайне важно об этом знать.

— Понимаю. Могу лишь заверить вас, старший инспектор, что ничего подобного я не получала.

— Очень хорошо. Вы сказали, что летом господин Бартон вел себя очень странно. В чем это выражалось?

Миссис Фарради задумалась.

— Он был взвинчен, нервничал. Иногда не мог сосредоточиться на том, что ему говорят. — Она повернулась к мужу: — У тебя было именно такое впечатление, Стивен?

— Да, я с тобой вполне согласен. И физически он выглядел не очень. Заметно похудел.

— А его отношение к вам и вашему мужу никак не изменилось? Он не стал, к примеру, менее дружелюбным?

— Нет. Даже наоборот. Он ведь купил дом неподалеку от нас и, казалось, очень благодарен нам за то, что мы для него делали, — познакомили с соседями и все такое. Помочь в этом смысле мы были только рады — и ему, и Айрис Марль, очаровательной девушке.

— Леди Александра, а у вас с покойной госпожой Бартон были дружеские отношения?

— Нет, мы не были близки, — женщина чуть усмехнулась. — Скорее она была подругой Стивена. Она заинтересовалась политикой, и он помогал ей... понять мир политики и наверняка делал это с удовольствием. Она была весьма обаятельна, привлекательна.

«А вы, голубушка, весьма умны, — мысленно похвалил старший инспектор Кемп. — Интересно, много ли вам известно об этой парочке? Боюсь, что много».

Вслух он сказал:

— А господин Бартон никогда не говорил вам, что смерть его жены — не самоубийство?

— Нет. Поэтому я сейчас так удивилась.

— А мисс Марль? Никогда не заводила разговора о смерти сестры?

— Нет.

— Вам известно, почему вдруг Джордж Бартон решил купить загородный дом? Может быть, эту мысль ему подсказали вы или ваш муж?

— Нет. Для нас это было сюрпризом.

— И он всегда держался с вами дружелюбно?

— Да, очень.

— Что вам известно о господине Энтони Брауне, леди Александра?

— Практически ничего. Я пару раз где-то его встречала, вот и всё.

— А вы, господин Фарради?

— Пожалуй, мне о Брауне известно еще меньше, чем жене. Она по крайней мере с ним танцевала. Вроде бы симпатичный парень — кажется, американец.

— Вам в свое время не казалось, что у него особо близкие отношения с госпожой Бартон?

— Об этом мне не известно абсолютно ничего, старший инспектор.

— Я спрашиваю только о ваших ощущениях, господин Фарради.

Стивен нахмурился.

— Они дружили — это все, что я могу сказать.

— А вы, леди Александра?

— Вы спрашиваете о моих ощущениях, старший инспектор?

— Только об ощущениях.

— Что ж, ощущения есть ощущения — мне казалось, что они хорошо знакомы и достаточно близки. Я видела, как они смотрят друг на друга... Конкретных доказательств у меня нет.

— В таких вещах женщины обычно разбираются очень хорошо, — сказал Кемп. Эти слова он сопроводил дурацкой улыбкой, которая наверняка позабавила бы полковника Рейса, будь он рядом. — А что скажете о мисс Лессинг, леди Александра?

— Насколько я понимаю, мисс Лессинг работала у господина Бартона секретаршей. В тот вечер, когда умерла госпожа Бартон, я увидела ее впервые. После этого — еще один раз, когда она останавливалась за городом, и вот вчера.

— Если не возражаете, еще один вопрос на наблюдательность: вам не показалось, что она влюблена в Джорджа Бартона?

— Не имею ни малейшего представления.

— Тогда перейдем к событиям вчерашнего вечера.

Кемп тщательно допросил Стивена и его жену о подробностях трагического вечера. Особых надежд на их показания у него не было — супруги лишь подтвердили то, что ему уже было известно. В главном они были едины: Бартон предложил тост за

Айрис, выпил и сразу позвал всех танцевать. Из-за стола все вышли вместе, Джордж и Айрис вернулись первыми. По поводу пустого стула супруги знали лишь то, что услышали от Джорджа Бартона: этот стул позже займет его старый друг, полковник Рейс. Но инспектору было известно: стул предназначался для кого-то другого. Сандра Фарради сказала, и муж с ней согласился: когда после кабаре зажегся свет, Джордж каким-то особым взглядом смотрел на пустой стул и настолько ушел в себя, что не слышал обращенных к нему слов, но потом взял себя в руки и предложил выпить за Айрис.

Короче, старший инспектор не узнал почти ничего нового, разве что Сандра поделилась содержанием своего разговора с Джорджем в Фэйрхейвене: тот попросил ее с мужем помочь ему с вечеринкой в честь Айрис.

«Это всего лишь предлог, — подумал старший инспектор, — истинные намерения были другие». Он закрыл блокнот, куда внес кое-какие пометки, и поднялся.

— Милорд, я очень благодарен вам, господину Фарради и леди Александре за готовность помочь.

— На дознании присутствие моей дочери требуется?

— Процедура будет чисто формальной. Сначала опознание, показания врачей, дознание будет отложено на неделю. К тому времени, — добавил старший инспектор, чуть изменив тон, — будем надеяться, какие-то результаты появятся.

Он повернулся к Стивену:

— Кстати, господин Фарради, кое в чем мне смогли бы помочь лично вы. Леди Александру можно не беспокоить. Позвоните мне на службу, выберем удобное для вас время. Знаю, вы человек занятой...

Эти слова он произнес в приятной манере и как бы между делом, но для трех пар ушей они прозвучали зловеще.

Стивен, изображая дружескую готовность, произнес:

— Конечно, старший инспектор. — Он взглянул на часы и добавил: — Мне пора в парламент.

Стивен быстро удалился, за ним отбыл и старший инспектор. Лорд Киддерминстер повернулся к дочери и задал ей вопрос в лоб:

— У Стивена с этой женщиной был роман?

После секундной паузы дочь ответила:

— Конечно нет. Я бы знала. И вообще это не его стиль.

— Послушай, дорогая. Упрямиться и бить копытом — последнее дело. Шила в мешке не утаишь. Мы должны знать, на каком мы свете.

— Розмари Бартон дружила с Энтони Брауном. Они везде появлялись вместе.

— Что ж, тебе виднее, — произнес лорд Киддерминстер размеренно.

Дочери он не поверил. Неторопливой походкой вышел из комнаты, на лице — сумрачная озабоченность. Поднялся в комнату жены. Присутствовать на встрече с полицией он ей категорически запретил, прекрасно зная: ее высокомерие их только разозлит, а на этом этапе чрезвычайно важно сохранить с ними хорошие отношения.

— Ну что? — спросила леди Киддерминстер. — Как все прошло?

— С виду все в порядке, — спокойно заговорил ее муж. — Кемп — человек вежливый, обходительный, держался очень тактично, я бы даже сказал, чересчур.

— То есть это серьезно?

— Да, серьезно. Зря мы позволили Сандре выйти за него замуж, Вики.

— Я тебе говорила.

— Говорила, говорила, — признал он ее правоту. — Ты была права, а я ошибся. Хотя она все равно настояла бы на своем. Если Сандра на что-то нацелится, ее не остановишь. Вот и встретила этого Фарради на нашу голову — о его прошлом, о его предках мы не знаем ничего. Попробуй угадай, как такой человек поведет себя в трудную минуту?

— Понимаю, — сказала леди Киддерминстер. — Ты считаешь, что мы допустили в нашу семью убийцу?

— Не знаю. Не хочу выносить ему приговор без доказательств, но, боюсь, именно так думает полиция, а у них хороший нюх. С этой дамой у него был роман — это совершенно ясно. Либо она покончила с собой из-за него, либо он... как бы то ни было, Бартон докопался до истины, собирался все раскрыть и устроить грандиозный скандал. Наверное, допустить этого Стивен не мог и...

— Отравил его?

— Да.

Леди Киддерминстер покачала головой:

— Я с тобой не согласна.

— Надеюсь, ты права. Но кто-то ведь его отравил.

— Хочешь мое мнение? — спросила леди Киддерминстер. — Стивен слабак, он на такое просто не способен.

— Но он зациклен на своей карьере, и он — человек одаренный, из него вполне может получиться серьезный государственный деятель. Когда человека загоняют в угол, трудно сказать, кто на что может решиться.

Она еще раз покачала головой.

— Повторяю — он слабак. Это сделал человек азартный, способный на безрассудные поступки.

Лорд уставился на жену.

— Ты хочешь сказать, что это... Сандра?

— Я совершенно не хочу этого сказать — но какой смысл прятать голову в песок и отказываться смотреть правде в глаза? Она одержима Стивеном, со дня их первой встречи. Что-то в нашей Сандре есть такое... я никогда ее не понимала, всегда за нее боялась. Ведь она ради Стивена готова на все. И будь что будет. И если она до того ополоумела, что пошла на такое мерзкое дело, ее надо защитить.

— Защитить? Что значит «защитить»?

— Защитить ее должен ты. Это наша дочь, кто еще ей поможет? Ради нее ты можешь использовать все свои связи.

Лорд Киддерминстер, не отрываясь, смотрел на жену. Он считал, что хорошо ее знает, но его испугали сила и мужество ее реализма, ее нежелание закрывать глаза на неприятные факты, а также ее неразборчивость в средствах.

— Если окажется, что моя дочь — убийца, я, по-твоему, должен воспользоваться служебным положением, чтобы спасти ее от наказания?

— Именно так, — подтвердила леди Киддерминстер.

— Дорогая Вики! Ты чего-то не понимаешь. Так не поступают. Это же нарушение кодекса чести!

— Чепуха! — отрезала леди Киддерминстер.

Они посмотрели друг на друга — их разделяла такая пропасть, что видеть точку зрения друг друга они были просто не в силах. Так могли смотреть друг на друга Агамемнон и Клитемнестра, когда речь шла о судьбе их дочери Ифигении[21].

— Пусть из правительства надавят на полицию, чтобы расследование закрыли и приняли версию самоубийства. Такое делается, не притворяйся.

— Делается, когда речь идет о публичной политике — в интересах государства. Но здесь дело сугубо личное. Сильно сомневаюсь, что я смогу такое провернуть.

— Сможешь, если проявишь решимость.

Лорд Киддерминстер вспыхнул — было видно, что он рассержен.

— Этого не будет! Злоупотреблять служебным положением не собираюсь!

— А если Сандру арестуют и отдадут под суд, ты ведь наймешь лучшего адвоката и сделаешь все для ее освобождения — не важно, виновна она или нет?

— Разумеется. Но это совсем другое дело. Вы, женщины, не понимаете простых вещей.

Леди Киддерминстер молчала, вспышка мужа не повлияла на нее ни в малейшей степени. К Сандре она была привязана меньше, чем к другим детям, но в эту минуту она была матерью и только матерью, готовой защитить свою кровиночку любыми средствами, пусть и бесчестными. Она будет биться за Сандру не на жизнь, а на смерть.

— В любом случае, — подытожил лорд Киддерминстер, — чтобы обвинить Сандру, нужны убедительные улики. Лично я отказываюсь верить, что моя дочь — убийца. И я удивлен, Вики, что ты хотя бы на минуту считаешь такое возможным.

Его жена ничего не сказала, и лорд Киддерминстер вышел из комнаты с тяжелым сердцем. Вики — ведь она прожила рядом с ним столько лет! И вдруг выясняется, что он и понятия не имеет, сколь темны течения в глубинах ее души... 

 Глава 5

Когда Рейс вошел, Рут Лессинг разбирала бумаги на большом столе. Черный пиджак, черная юбка, белая блузка, действия размеренные и неторопливые. Под глазами черные круги, рот сведен в печальную тонкую линию, но горе свое, если это было горе, она держала в руках, как и прочие свои чувства.

Рейс объяснил, зачем пришел, и она с готовностью откликнулась:

— Хорошо, что вы пришли. Конечно, я знаю, кто вы. Господин Бартон ждал вчера, что вы появитесь, верно? Помню, он об этом говорил.

— Он говорил об этом до вечеринки?

Рут задумалась.

— Нет. Когда все рассаживались за столом. Помню, я даже немного удивилась. — Она умолкла, чуть вспыхнула. — Не тому, конечно, что он пригласил вас. Я знаю — вы старый друг. Он ждал вас на вечеринке и год назад. Меня удивило другое: если должны прийти вы, странно, что господин Бартон не пригласил еще одну даму, для равного количества... Хотя, конечно, если вы должны были появиться позже или не появиться вовсе... — она не закончила фразу. — Что за глупости я говорю. Зачем теперь вспоминать об этих мелочах, какое они имеют значение? Что-то я с утра совсем отупела.

— Но на работу вы пришли, как обычно?

— Конечно, — она удивилась, даже поразилась. — Работа есть работа. Нужно все привести в порядок, обо всем договориться.

— Джордж всегда говорил мне, что полностью полагается на вас, — мягко сообщил Рейс.

Она отвернулась. Едва заметно сглотнула, моргнула глазами. Она хорошо держалась, и это отсутствие эмоций почти убедило его в ее полной невиновности. Почти, но не совсем. Ему доводилось встречать женщин, которые были прекрасными актрисами, чьи покрасневшие веки и черные круги под глазами объяснялись отнюдь не естественными причинами, а искусной игрой.

Не стоит торопиться с выводами, сказал он себе, но в хладнокровии ей не откажешь.

Рут повернулась спиной к столу и спокойно ответила на его последний вопрос:

— Я работала у него много лет, в апреле было бы восемь; конечно, я привыкла к нему, и мне кажется, что он... мне доверял.

— Не сомневаюсь. — Он добавил: — Сейчас время обеда. Может быть, перекусим в каком-нибудь тихом месте? Я бы о многом хотел с вами поговорить.

— Спасибо. С большим удовольствием.

Рейс повел ее в небольшой известный ему ресторан, где столы стояли на удалении друг от друга и можно было спокойно беседовать. Он сделал заказ и, когда официант ушел, посмотрел на спутницу. Гладко зачесанные темные волосы, тонкая линия рта, твердый подбородок — ее вполне можно признать симпатичной.

Пока не принесли еду, они говорили на отвлеченные темы, по его инициативе, и мисс Лессинг проявила себя девушкой умной и здравомыслящей.

Наконец, после паузы, она спросила:

— Вы ведь хотите поговорить о вчерашнем вечере? Пожалуйста, я готова. Все это так невероятно, что мне хочется выговориться. Не случись это на моих глазах, я бы ни за что в это не поверила.

— Вы уже говорили со старшим инспектором Кемпом?

— Да, вчера вечером. С виду человек умный и опытный. — Она помолчала. — Неужели это было убийство, полковник Рейс?

— Это вам сказал Кемп?

— Напрямую нет, но по его вопросам было ясно, что у него на уме.

— Насчет того, было это убийство или самоубийство, у вас может быть свое мнение, мисс Лессинг, как и у всех остальных. Вы хорошо знали Бартона, видимо, провели в его обществе почти весь вчерашний день. Как он держался? Как обычно? Или был обеспокоен, расстроен, возбужден?

Она заколебалась.

— Трудно сказать. Пожалуй, он был и расстроен, и обеспокоен — но на то была причина.

Она рассказала о новых обстоятельствах в связи с Виктором Дрейком, кратко описала карьеру этого молодого человека.

— Хм-м, — произнес Рейс. — Без черной овцы не обходится. И что же, Бартон был из-за него расстроен?

— Трудно объяснить, — медленно произнесла Рут. — Я ведь очень хорошо знала господина Бартона. Эта история всегда его раздражала и тревожила, а тут госпожа Дрейк, как обычно, подлила масла в огонь — и он хотел быстро этот вопрос решить. Но у меня сложилось впечатление...

— Какое, мисс Лессинг? Уверен, ваши впечатления будут точными.

— Мне показалось, он был раздражен как-то иначе, не как обычно, если так можно выразиться. Потому что к этой истории так или иначе приходилось возвращаться. В прошлом году Виктор Дрейк приезжал сюда, у него были неприятности, пришлось посадить его на корабль и отправить в Южную Америку, а в июне он снова прислал телеграмму с просьбой о деньгах. Так что реакция господина Бартона на эти вещи мне была известна. И в этот раз мне показалось: раздражен он был, главным образом, тем, что телеграмма прибыла в неподходящее время — когда он был занят подготовкой вечеринки. Она настолько его захватила, что все другие проблемы вызывали у него недовольство.

— А эта вечеринка, мисс Лессинг, не казалась вам странной?

— Казалась. Она занимала все его мысли. Он ждал ее и был возбужден, как ребенок.

— Вам не приходило в голову, что у этой вечеринки есть некий второй план?

— В смысле, что она точно повторяла вечеринку годичной давности, когда госпожа Бартон ушла из жизни?

— Да.

— Откровенно говоря, сама эта идея мне казалась бредовой.

— И Джордж вам ничего не объяснил, как-то с вами не поделился?

Она покачала головой.

— Скажите, мисс Лессинг, а вы когда-нибудь сомневались в том, что госпожа Бартон совершила самоубийство?

На лице ее отразилось удивление.

— Нет.

— Джордж Бартон не говорил вам, что его жену убили и он в этом убежден?

Рут уставилась на него.

— Джордж был в этом убежден?

— Вижу, для вас это новость. Да, мисс Лессинг, Джордж получил анонимные письма, в которых утверждалось: его жена не покончила с собой, она была убита.

— Вот почему он так странно вел себя все лето! Я не могла понять, что с ним происходит.

— Об анонимных письмах вы ничего не слышали?

— Нет. Их было много?

— Мне он показал два.

— А я об этом ничего не знала!

В ее голосе прозвучала горькая обида. Полковник минуту смотрел на нее, потом спросил:

— Ну, что скажете, мисс Лессинг? Как считаете: мог Джордж совершить самоубийство?

Она покачала головой:

— Нет, не мог.

— Но вы же сказали, что он был возбужден, расстроен?

— Да, но это длилось достаточно долго. Теперь ясно, почему. Понятно и почему он был так взволнован из-за вечеринки. Видимо, вбил себе в голову, что, если повторить условия того вечера, он получит какие-то дополнительные сведения — бедняга Джордж, из-за всего этого он был в полном смятении.

— А что скажете о Розмари Бартон, мисс Лессинг? Все еще считаете, что ее смерть была самоубийством?

Она нахмурилась.

— Никак иначе я эту смерть не воспринимала. Мне казалось, что это естественно.

— Депрессия после гриппа?

— Не только. Ведь она была несчастлива. Это было видно.

— И можно было догадаться о причине?

— Ну... да. Я по крайней мере это видела. Конечно, я могу ошибаться. Но у таких, как госпожа Бартон, все наружу — они и не думают скрывать свои чувства. К счастью, господин Бартон ничего не знал... Да, она была очень несчастлива. И я знаю, что кроме гриппа у нее в тот вечер сильно болела голова.

— Откуда вы об этом знаете?

— Я слышала, как она сказала об этом леди Александре — в гардеробной, где мы снимали верхнюю одежду. Розмари сказала: «Жаль, что у меня нет с собой ничего от головной боли». По счастью, у леди Александры такие пилюли были, она их Розмари и дала.

Рука полковника с бокалом в руке застыла в воздухе.

— И та взяла?

— Да.

Не донеся бокала до губ, Рейс опустил его и посмотрел на собеседницу. Вид у нее был безмятежный, она не придала никакой важности тому, что только что сказала. Но это было важно. Ведь со своего места за столом Сандре было труднее других незаметно положить что-то в бокал Розмари. Теперь стало ясно, что у нее была другая возможность дать Розмари яд. Например, в медицинской пилюле. Обычная пилюля растворяется за несколько минут, но, возможно, эта была какая-то особая, со слоем желатина или какого-то другого вещества. Либо Розмари проглотила ее не сразу, а чуть позже.

— Вы видели, что она ее приняла? — резко спросил он.

— Что-что?

По ее удивленному лицу он понял: мысли ее бродят где-то далеко.

— Вы видели, что Розмари Бартон проглотила пилюлю?

Рут вздрогнула.

— Я... нет, не видела. Она просто поблагодарила леди Александру.

То есть Розмари могла положить пилюлю в сумочку, а потом, во время кабаре, когда головная боль усилилась, опустить ее в свой бокал шампанского и дать ей раствориться. Это, конечно, всего лишь предположение, но пищу для размышлений дает.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

Глаза Рут вдруг сузились, в них замелькали вопросы. А он следил, как ему казалось, за работой ее интеллекта.

Наконец она сказала:

— Я поняла. Поэтому Джордж и купил этот дом — быть поближе к Фарради. Теперь понятно, почему он не рассказал мне об этих письмах. В первую минуту меня это просто поразило — как же так? Конечно, раз он этим письмам верил, получается, что убил ее один из нас — из пяти человек, кто сидел тогда за столом. Этим человеком... вполне могла быть и я!

Рейс спросил, как можно мягче:

— А у вас были причины убивать Розмари Бартон?

Ему показалось, что Рут не услышала его вопроса. Она сидела совершенно неподвижно, опустив глаза к полу.

Но вот она глубоко вздохнула, подняла голову — и решительно посмотрела ему в глаза.

— О таких вещах не принято говорить, — начала она. — Но, наверное, вам следует знать. Я любила Джорджа Бартона. Еще с той поры, когда он даже не встретил Розмари. Скорее всего, он об этом не догадывался и, уж во всяком случае, не отвечал взаимностью. Он был ко мне привязан, даже очень — но это совсем другое дело. И все же я думала, что могла бы стать ему хорошей женой, сделать его счастливым. Он любил Розмари, но счастлив с ней не был.

— А вы, — спросил Рейс мягко, — ее недолюбливали?

— Да. Поймите, она была очень красивой, очень привлекательной, на свой манер даже очаровательной. Впрочем, на меня ее чары не распространялись никогда. Да, я ее недолюбливала. Конечно, ее смерть меня потрясла, потрясло и то, как она умерла — но большого сожаления не было. Боюсь, я даже была рада.

Она умолкла.

— Давайте поговорим о чем-то другом.

— Я бы хотел, — быстро ответил Рейс, — чтобы вы подробно рассказали мне все, что помните, о вчерашнем дне, с самого утра, особенно все, что делал или говорил Джордж.

Рут деловито описала события вчерашнего утра: Джордж был раздражен назойливостью Виктора, она по его поручению звонила в Южную Америку, вела необходимые переговоры и, к удовольствию Джорджа, уладила дело. Потом приехала в «Люксембург», где возбужденный Джордж пытался играть роль хозяина. Так она дошла до финального момента трагедии. Ее версия событий во всех отношениях совпадала с тем, что ему уже было известно.

Нахмурившись, Рут заговорила о том, чего не мог взять в толк и он сам.

— Это не было самоубийством, уверена, но откуда взяться убийству? Как его совершить? Ответ — никто из нас отравить его не мог! Значит, кто-то подсыпал в бокал Джорджа яд, пока мы все танцевали? Если так — то кто? Что-то здесь не стыкуется.

— Свидетели говорят, что, пока вы танцевали, к столу никто не подходил.

— Вот видите — не стыкуется! Не мог же цианид попасть в бокал сам!

— Может быть, у вас все-таки есть какие-то мысли — или подозрения — о том, кто мог положить цианид в бокал? Обдумайте еще раз события вчерашнего вечера. Может, было хоть что-то, какая-то мелочь, которая кажется подозрительной, пусть в самой малой степени?

Рейс увидел, что лицо ее изменилось, в глазах мелькнула тень сомнения. После крохотной, бесконечно малой паузы она ответила:

— Ничего.

Но что-то было. Он это почувствовал. Она что-то услышала, заметила, но по какой-то причине решила оставить это при себе.

Давить на нее он не стал — Рут не из тех, с кем подобный метод уместен. Если у нее есть причина что-то утаить, решения она не изменит.

И все же что-то было. Это знание ободрило его, придало уверенности. В окружавшей его непроницаемой стене появилась легкая трещинка.

Рейс распростился с Рут после обеда и поехал на Элвастон-сквер, но мысли были заняты ею.

Могла ли быть виновной она — Рут Лессинг? В общем и целом полковник был на ее стороне. Он видел, что она вела себя искренне, держалась открыто.

Способна ли она на убийство? По правде говоря, на убийство способны многие. Это не значит, что они в душе убийцы — но совершить одно конкретное убийство могут. Поэтому так трудно кого-то сразу вывести за скобки. В этой молодой женщине была некая безжалостность. И мотив, даже не один. Убрав Розмари, она получала реальную возможность стать госпожой Джордж Бартон. На такой брак можно смотреть по-разному — то ли это брак по расчету, то ли по любви, но для реализации этого плана требовалось устранить Розмари.

Просто выйти замуж за богатого — едва ли, не тот случай. Рисковать головой, чтобы стать женой богатого, и только — Рут для такого решения слишком трезва и осторожна. Значит, любовь? Возможно. При всей холодности и отстраненности мисс Лессинг, скорее всего, относилась к типу женщин, которые могут сгорать от страсти к одному человеку.

Допустим, она любила Джорджа и ненавидела Розмари... Что ж, она могла хладнокровно спланировать смерть Розмари — и привести приговор в исполнение. И все прошло без сучка без задоринки; никому и в голову не пришло, что ее убили, — это говорит о подлинных возможностях Рут.

А потом Джордж получил анонимные письма (кто их писал и зачем — эти вопросы с самого начала дразнили его и не давали покоя), стал что-то подозревать. Решил подготовить ловушку. И Рут поняла, что должна заткнуть ему рот... Нет, не получается. На правду не тянет. Причиной его убийства была паника, а Рут Лессинг не похожа на паникершу. У нее голова работает лучше, чем у Джорджа, она без труда обошла бы любую его ловушку.

Видимо, Рут здесь ни при чем. 

 Глава 6

Появление полковника Рейса привело Лусиллу Дрейк в восторг.

Занавески на окнах были опущены, Лусилла появилась в черном, у глаз — платок. Она протянула ему дрожащую руку — нет, она никого не принимает, вообще никого, но придется сделать исключение для старого друга дорогого, дорогого Джорджа... Господи, как это жутко, когда в доме нет мужчины! Ведь без мужчины в доме и не знаешь, к чему и как подступиться! Только и есть, что она — бедная и несчастная вдова, и Айрис, беспомощный ребенок. Все всегда висело на Джордже. Спасибо вам, дорогой полковник Рейс, что пришли, я вам так благодарна, что делать, просто ума не приложу! Конечно, все деловые вопросы решит мисс Лессинг, а ведь еще и похороны надо провести, а тут дознание! Такой кошмар, когда в доме полиция! Нет, конечно, они все в гражданском, все такие обходительные. Но она совершенно ошарашена, и это такая жуткая трагедия, вы, полковник, наверное, тоже считаете, что все это — внушение? Ведь психологи так и говорят — всё от внушения? Несчастный Джордж, в этом ресторане, «Люксембурге», от которого у меня мурашки по коже, за столом все те же, чтобы помянуть бедняжку Розмари, наверное, это накатило на него так внезапно, а послушай он ее, Лусиллу, да принимай прекрасный тоник дорогого доктора Гаскелла, все было бы иначе! Ведь летом довел себя до полного изнеможения, да, до полного изнеможения!

Видимо, тут Лусилла сама довела себя до частичного изнеможения — и Рейс сумел открыть рот.

Он сказал, что глубоко ей сочувствует, что госпожа Дрейк может на него полагаться абсолютно во всем.

Лусилла, успев перевести дух, завела свою песню снова: спасибо за его доброту, а то ведь это настоящий шок — сегодня человек здесь, а завтра нет его, как сказано в Библии, дни человека как трава: утром выросла, а вечером завяла, только тут-то все по-другому, вы же, полковник Рейс, бедную вдовушку понимаете, какое это облегчение, когда есть на кого положиться. Конечно, мисс Лессинг готова помочь, она женщина деловая, да только сочувствия у нее не найдешь, и слишком много берет на себя. Если на то пошло, ей, Лусилле, всегда казалось, что он уж чересчур на нее полагается, она даже в какое-то время забеспокоилась — не дай бог, Джордж сделает страшную глупость и женится на этой мисс Лессинг, та его заездит безо всякой жалости. Она, Лусилла, такие вещи за милю чует. А бедняжка Айрис, она ведь не от мира сего, наверное, полковник Рейс согласится, что если девушка простая и неизбалованная — это хорошо? Айрис ведь совсем еще ребенок, всегда такая тихая, бывает, и представить не можешь, что там у нее на уме. Розмари-то была хорошенькая, веселая, выезжала в свет, а Айрис все слонялась по дому, а хорошо ли оно для девушки? Надо на занятия ходить, учиться готовить, портняжничать. Ведь и не знаешь, когда такие вещи в жизни могут пригодиться. А что она, Лусилла, была свободна и смогла сюда переехать после смерти бедняжки Розмари — это просто милость господня! Надо же было умереть от этого жуткого гриппа, какого-то особого, так доктор Гаскелл сказал. Умный человек, симпатичный такой весельчак.

Она ведь собиралась летом Айрис к нему отправить. А то бедняжка бледнее привидения, ходит как в воду опущенная. Да, полковник Рейс, вот так оно было в том доме. Тишина, сырость, по вечерам какие-то вредные испарения. И зачем только Джордж этот дом покупал, ведь ни с кем не посоветовался! Хотел якобы сделать нам сюрприз, а лучше бы спросил совета у старой женщины. Что мужчины в домах понимают? Мог бы Джордж догадаться, что она, Лусилла, с радостью возьмет часть хлопот на себя. Ведь что у нее за жизнь? Любимый муж бог знает сколько времени в могиле, а Виктор, любимый сынок, перебрался в Аргентину... или в Бразилию? Нет, все-таки в Аргентину. До чего любящий, красивый мальчик!

Полковник Рейс подтвердил: ему известно, что ее сын живет далеко от дома.

Следующие четверть часа она потчевала его подробными рассказами о всевозможных способностях Виктора. Он такой одухотворенный, все ему интересно — тут же следовал список разнообразных увлечений Виктора. Он сама доброта, мухи не обидит.

— И ведь всегда моему мальчику не везло, полковник Рейс. Его не сумел верно оценить заведующий школьным пансионом, а уж власти в Оксфорде повели себя вообще позорно. Люди не понимают, что для толкового мальчика, любителя рисовать, подделать чей-то почерк — это отличная шутка. Естественно, он сделал это не из-за денег, а именно шутки ради. Но для мамы он всегда был хорошим сыном, всегда рассказывал ей о своих передрягах. О чем это говорит? Что он ей по-настоящему доверяет. И ведь что обидно, сколько люди ни помогали ему найти работу, почти всегда эта работа была за пределами Англии. А предложи ему симпатичную работенку, скажем, в Банке Англии, он бы и остепенился. Осел бы где-нибудь в лондонском пригороде, завел себе автомобильчик...

Рассказ обо всех достоинствах Виктора и превратностях его судьбы полковник Рейс выслушивал не менее двадцати минут, и лишь потом сумел отвлечь Лусиллу от собственного чада и перевести разговор на слуг.

Да, он совершенно прав, слугу старой школы теперь не сыщешь. Приходится с этим мириться — а что делать? Нет, она не жалуется, им еще повезло. Госпожа Паунд хоть и туговата на ухо, но женщина замечательная. Конечно, выпечка у нее иногда выходит жестковатой, а то суп переперчит, но, в общем, на нее можно положиться, и хозяйство ведет рачительно.

Она в доме с самой женитьбы Джорджа, предложение переехать летом за город приняла безропотно, хотя другие взбунтовались, а горничная вообще ушла — так оно и к лучшему, дерзкая девчонка, то и дело огрызалась, к тому же шесть винных бокалов разбила, и не по одному, такое случается, а все шесть сразу — надо же быть такой нерадивой! Согласны, полковник Рейс?

— Совершенно с вами согласен.

— Я ей так и сказала. И еще добавила, что обязательно напишу об этом в рекомендательном письме — ведь должен человек исполнять свои обязанности, полковник Рейс! В смысле, нечего вводить людей в заблуждение. Про недостатки тоже надо писать, не только про достоинства. И знаете, что мне сказала эта нахалка? «Ничего, — говорит, — найду местечко получше, а не такой дом, где хозяйку грохнули». Где уж она подцепила это жуткое словечко, не иначе как в кино, кстати, абсолютно неуместное, потому что бедняжка Розмари ушла из жизни сама, хоть и не отвечала тогда за свои действия, как верно подметил коронер, а это жуткое словечко подходит для гангстеров, которые отстреливают друг друга из автоматов. Слава богу, в Англии ничего такого нет. Так вот, я и написала в рекомендательном письме, что Бетти Аркдейл хорошо исполняла свои обязанности горничной, вела себя разумно и честно, но слишком часто била посуду и не всегда была уважительной. На месте госпожи Риз-Тэлбот я бы внимательнее читала между строк и в месте этой нахалке отказала. Но люди теперь хватаются за кого ни попадя и берут на работу девицу, которая на трех последних местах не продержалась и месяца.

Госпожа Дрейк взяла паузу, чтобы перевести дыхание, и полковнику удалось быстро задать вопрос: это не госпожа ли Ричард Риз-Тэлбот? Если она, они были знакомы в Индии.

— Не могу сказать. Адрес помню: Кэдоган-сквер.

— Да, это мои друзья.

Понятно, — закивала Лусилла, — ведь мир-то тесен. А самые надежные друзья — это старые друзья. Вообще, дружба — штука замечательная. Взять хотя бы Виолу и Пола — вот романтическая была история! Дорогая Виола, до чего была очаровательная, сколько мужских сердец покорила... господи, полковник Рейс и понятия не имеет, о ком это я. Что поделаешь, человеку свойственно вспоминать прошлое.

Ну, что вы, — успокоил ее Рейс, — продолжайте — и в ответ на эту учтивость был принужден выслушать историю жизни Гектора Марля, как его вырастила сестра, чем он был замечателен, какие у него были слабости, наконец, — когда внимание полковника Рейса совсем ослабло, — как он женился на красавице Виоле. Она ведь была сиротой, под опекой суда. Далее Рейс узнал, как Виола отказала Полу Беннету, и тот, чтобы как-то справиться с постигшим его разочарованием, из возлюбленного превратился в друга семьи, души не чаял в своей крестной, Розмари, и после смерти оставил ей большое состояние.

— По мне, в их истории это было самое романтичное — огромное состояние! Разумеется, деньги — это далеко не всё. Только подумать, как окончила жизнь бедняжка Розмари!.. Да и из-за Айрис у меня душа не на месте.

Рейс вопросительно посмотрел на нее.

— Ответственность — вот что не дает мне покоя. Ведь то, что она богатая наследница, всем известно. Я, конечно, внимательно слежу, чтобы не объявился какой-нибудь прощелыга, да все ли от меня зависит, полковник Рейс!

Сейчас разве за девушкой углядишь? Не те нынче времена. Айрис с кем-то проводит время, а с кем — неизвестно. Я ей всегда говорю: пригласи их в дом, милочка, но эту нынешнюю молодежь сюда и на аркане не затащишь. Джордж тоже беспокоился. Насчет молодого человека, Брауна. Сама я его ни разу не видела, но знаю, что Айрис с ним встречается. И сдается мне, что могла бы найти кавалера и получше. Джорджу он не нравился — это я точно знаю. Мужчины в других мужчинах ведь лучше разбираются, я всегда так считала. Помню, был такой полковник Пьюзи, один из церковных старост в нашей церкви, вполне обаятельный мужчина; так мой муж всегда старался держаться от него подальше и мне велел — и вот как-то раз, когда этот Пьюзи собирал церковные пожертвования, взял и бухнулся оземь, видно, с перепоя. А уж потом — про такое всегда узнаешь потом, хотя куда лучше было бы заранее, — мы узнали, что из его дома каждую неделю пустые бутылки из-под бренди выносили десятками! Вот ведь беда какая, а религиозный был человек, хоть и с евангелистскими взглядами. Он и мой муж как-то крепко повздорили насчет порядка службы в День всех святых. Господи. День всех святых! Ведь вчера был День всех душ!

Донесся легкий звук — и Рейс через плечо Лусиллы глянул в сторону открытой двери. Айрис он раньше встречал, в Литтл-Прайорз. Но сейчас ему показалось, что он видит ее впервые в жизни. Полковник даже вздрогнул: она вся была как натянутая струна, а в широко распахнутых глазах застыло какое-то знакомое выражение, но прочитать его он не смог.

Лусилла Дрейк, в свою очередь, обернулась к двери.

— Айрис, детка, я и не слышала, как ты вошла. Ты знакома с полковником Рейсом? Он так любезен.

Айрис подошла и со строгим видом протянула руку для приветствия, в черном платье она выглядела тоньше и бледнее образа, запечатленного в его памяти.

— Я пришел выяснить, не требуется ли вам помощь, — объяснил Рейс.

— Спасибо. Вы очень любезны.

Видно было, что она испытала глубокое потрясение и пока не пришла в себя. Неужели Джордж был ей так дорог, что его смерть полностью выбила ее из колеи?

Она перевела глаза на тетю, и Рейс понял, что в них — настороженность. Девушка спросила:

— О чем вы говорили, когда я вошла?

Лусилла порозовела, вспыхнула. Рейс догадался — она не хочет упоминать имя молодого человека, Энтони Брауна.

— Сразу и не вспомню... Ах да! — воскликнула она. — Про День всех святых, а вчера был День поминовения всех душ. «Все души» — какое странное выражение! Бывают в жизни совпадения!

— Ты хочешь сказать, — сказала Айрис, — что Розмари вчера вернулась, чтобы забрать к себе Джорджа?

Лусилла вскрикнула:

— Айрис, милая, не надо! Что за жуткая мысль, совсем не христианская!..

— Почему не христианская? Это же День мертвых. В Париже в этот день люди кладут цветы на могилы.

— Знаю, дорогая, но они католики!

По губам Айрис пробежала едва заметная улыбка. Потом она сказала без обиняков:

— Наверное, вы говорили об Энтони — Энтони Брауне.

— Если честно, — щебет Лусиллы взлетел на пару октав и стал совсем похож на птичий, — мы вскользь его упомянули. Я просто сказала, что мы про него ничего не знаем...

— А почему, — жестко прервала ее Айрис, — ты о нем что-то должна знать?

— Нет, дорогая, конечно, не должна. Хотя было бы лучше, если бы я о нем что-то знала, правда же?

— Скоро узнаешь, — ответила Айрис, — потому что я выхожу за него замуж.

— Айрис! — то ли взвыла, то ли заблеяла Лусилла. — Такие вещи не делаются в спешке, ведь сейчас ничего нельзя решить.

— Я уже все решила, тетя Лусилла.

— Милая, как можно говорить о женитьбе, когда человека еще не похоронили? Это просто неприлично. И еще это кошмарное дознание, куча других хлопот... К тому же, Айрис, боюсь, наш дорогой Джордж такое решение не одобрил бы. Он господина Брауна недолюбливал.

— Знаю, — сказала Айрис, — Джордж бы этого не одобрил, Энтони он недолюбливал — ну и что? Это же моя жизнь, а не Джорджа — тем более что его больше нет...

Госпожа Дрейк снова взвыла.

— Айрис, Айрис, что на тебя нашло? Как можно быть такой жестокой?

— Прости, тетя Лусилла, — голос девушки звучал устало. — Может, это и прозвучало жестоко, но ничего такого я не имела в виду. Я только хочу сказать, что Джордж перешел в мир иной и может больше обо мне и моем будущем не беспокоиться. Теперь я все должна решать сама.

— Вздор, дорогая, поднимать такой вопрос сейчас нельзя, это будет в высшей степени неуместно. Об этом не может быть и речи.

Айрис хмыкнула.

— А он уже поднят. Перед нашим отъездом из Литтл-Прайорз Энтони сделал мне предложение. Он предлагал мне на другой день поехать в Лондон и там вступить с ним в брак, никому не сообщая. Жаль, что я этого не сделала.

— Любопытное предложение, — мягко вставил полковник Рейс.

Айрис посмотрела на него с вызовом.

— Вполне здравое. Обошлись бы безо всяких хлопот. И почему я ему не доверилась? Он просил меня довериться ему, а я отказалась. Все равно я выйду за него, как только он захочет.

Лусилла заверещала что-то бессмысленное в знак протеста, ее пухлые щеки затряслись, глаза наполнились влагой.

Полковник Рейс мгновенно перехватил инициативу:

— Мисс Марль, позвольте с вами поговорить, прежде чем я уйду. Исключительно по делу...

Чуть вздрогнув, девушка пробормотала слова согласия и направилась к двери. Она прошла мимо полковника, и он быстро вернулся к Лусилле:

— Не переживайте так, госпожа Дрейк. Слова словами, а дело делом. Вот и попробуем что-то сделать.

Лусилла слегка успокоилась, а полковник проследовал за Айрис, и та через холл провела его в небольшую комнату, окно которой выходило на задворки дома — там печально расставалось с последней листвой плоское дерево.

Деловым тоном Рейс заговорил:

— Хочу лишь сказать, мисс Марль, что старший инспектор Кемп — мой давний друг, и я не сомневаюсь, что он окажет вам всю возможную помощь и будет к вам добр. Обязанность у него малоприятная, но он исполнит ее с крайней деликатностью, ни секунды в этом не сомневаюсь.

Минуту она молча смотрела на него, потом резко спросила:

— Почему вчера вечером вас не было с нами, ведь Джордж вас ждал?

Полковник Рейс покачал головой.

— Джордж меня не ждал.

— Но он так сказал.

— Может, и сказал, но это неправда. Джордж отлично знал, что я не приду.

— Но этот пустой стул... Для кого он предназначался?

— Во всяком случае, не для меня.

Она прикрыла глаза, побледнела.

— Для Розмари... Теперь понятно... Это был стул для Розмари...

Айрис была на грани обморока. Быстро подойдя к девушке, полковник взял ее за плечи, потом подвел к креслу и заставил сесть.

— Успокойтесь...

Едва слышно, она произнесла:

— Все в порядке... Просто я не знаю, что делать... Не знаю, что делать.

— Я могу помочь?

Айрис взглянула на него снизу вверх. Ее глаза были полны печали и тоски.

— Мне нужно во всем разобраться, — наконец заговорила она. — Выстроить все, — она сделала руками жест, будто хотела что-то ухватить, — в последовательности. Во-первых, Джордж был уверен, что Розмари себя не убивала — что ее убили. Он так считал из-за этих писем. Кто их написал, полковник Рейс?

— Не знаю. Никто не знает. А что об этом думаете вы?

— Даже представить себе не могу. Во всяком случае, тому, что в них написано, Джордж верил, потому и собрал вчерашнюю вечеринку, и поставил пустой стул, и это был День поминовения, то есть день мертвых... в этот день дух Розмари мог вернуться — и сказать ему всю правду.

— Не надо давать волю фантазии.

— Но я тоже чувствую Розмари, иногда совсем рядом, я ведь ее сестра... по-моему, она хочет мне что-то сказать.

— Не волнуйтесь, Айрис.

— Я не могу об этом молчать. Джордж выпил за здоровье Розмари — и умер. Может быть, она пришла и забрала его.

— Дорогая, души умерших не подсыпают в бокал шампанского цианистый калий!

Эти слова слегка отрезвили Айрис. Более спокойным тоном она сказала:

— Это просто в голове не укладывается. Джорджа убили — да, убили. Так считает полиция, и я с ними согласна. Потому что других вариантов нет. Но тут что-то не стыкуется.

— А мне кажется, стыкуется. Если Розмари убили, и Джордж кого-то заподозрил...

Она его перебила:

— Да, но Розмари никто не убивал. Поэтому и не стыкуется. Джордж верил этим дурацким письмам, в том числе и потому, что депрессия после гриппа — не очень убедительная причина для самоубийства. Но причина у Розмари была. Сейчас я вам покажу.

Айрис выбежала из комнаты и через пару минут вернулась со сложенным письмом в руке. Сунула письмо ему:

— Почитайте. Поймете все сами.

Он развернул чуть помятый листок.

— «Дорогой Леопард...»

Он прочитал текст дважды, потом вернул его Айрис.

— Видите? — спросила та возбужденно. — Она была несчастна, страдала. Не хотела больше жить.

— Кому адресовано письмо, знаете?

Айрис кивнула:

— Стивену Фарради. Не Энтони. Она любила Стивена, а он был к ней жесток. И вот она взяла яд в ресторан, приняла его с шампанским — и умерла прямо у него на глазах. Может, она решила его так наказать.

Рейс задумчиво кивнул, но ничего не сказал.

Потом, после паузы, спросил:

— Когда вы это нашли?

— С полгода назад. Оно лежало в кармане старого халата.

— И Джорджу вы письмо не показали?

— Как я могла ему это показать? — возбужденно воскликнула Айрис. — Как? Розмари была моей сестрой. Как я могла выдать ее тайну Джорджу? Он ведь считал, что она его любит. Как я могла это показать после того, как она умерла? Он думал совсем другое, но как я могла сказать ему правду? И я не знаю, что мне теперь делать. Вот я показала это письмо вам как другу Джорджа. Инспектору Кемпу тоже показать?

— Конечно. Обязательно. Это улика, вещественное доказательство.

— Значит, письмо зачитают в суде?

— Не обязательно. Это может и не потребоваться. Сейчас расследуют смерть Джорджа, и не имеющее отношения к делу предаваться огласке не будет. Давайте, я заберу письмо с собой.

— Пожалуйста.

Она проводила полковника до парадной двери. Рейс собрался выйти, как вдруг Айрис спросила:

— Ведь из письма следует, что Розмари покончила жизнь самоубийством?

— Из него, безусловно, следует, — уточнил Рейс, — что у нее были причины уйти из жизни.

Айрис глубоко вздохнула. Полковник спустился по ступенькам. Обернувшись, он увидел: девушка стоит в дверном проеме и смотрит ему вслед. 

 Глава 7

Мэри Риз-Тэлбот приветствовала полковника Рейса восторженным вскриком.

— Боже мой, мы не виделись с тех пор, как вы загадочно исчезли из Аллахабада![22] Что вас привело к нам сейчас? Наверняка не желание просто со мной повидаться. Светских визитов вы не наносите. Сейчас же сознавайтесь, обойдемся без дипломатии.

— С вами, Мэри, дипломатия — это чистая потеря времени. Я всегда говорил: вы видите человека насквозь лучше любого рентгена.

— Оставим пустую болтовню болтунам, друг мой; говорите, с чем пожаловали.

Рейс улыбнулся.

— Вашу служанку, которая меня впустила, зовут Бетти Арк-дейл? — поинтересовался он.

— Вот оно что! Только не говорите, что это лондонская простолюдинка — известная шпионка из Европы, все равно не поверю.

— И близко нет.

— И не говорите, что она из нашей контрразведки — тоже не поверю.

— Правильно сделаете. Она всего лишь горничная.

— С каких пор вас интересуют простые горничные? Впрочем, Бетти не такая уж простушка — скорее я назвала бы ее плутовкой.

— Думаю, — заметил полковник Рейс, — ей есть что мне сказать.

— Если хорошенько попросить? Возможно, вы правы. У нее доведен до блеска метод: быть поближе к двери, когда происходит что-то интересное. Итак, какова функция Мэри?

— Мэри любезно предлагает мне выпить, вызывает звоночком Бетти и дает ей соответствующее задание.

— Бетти приносит виски, а дальше?

— Мэри к тому времени успевает ретироваться.

— Чтобы подежурить у двери самой?

— Если пожелает.

— В итоге я стану обладательницей тайных сведений о последнем кризисе в Европе?

— Увы. К политике мой визит отношения не имеет.

— Ах, какая досада! Ладно, будь по-вашему.

Госпожа Риз-Тэлбот, оживленная темноволосая дама сорока девяти лет от роду, позвонила в звонок и велела своей симпатичной горничной принести полковнику Рейсу виски с содовой.

Когда Бетти Аркдейл принесла на подносе стаканчик с напитком, госпожа Риз-Тэлбот уже стояла около двери в собственную гостиную.

— У полковника Рейса к тебе несколько вопросов, — сказала она и ушла.

Бетти с вызовом посмотрела на седовласого полковника, однако в глубине ее глаз читалась тревога. Рейс взял стакан с подноса и улыбнулся.

— Газеты сегодня читали? — спросил он.

— Да, сэр, — она смотрела на него настороженно.

— Вам известно, что вчера вечером в ресторане «Люксембург» умер Джордж Бартон?

— О да, сэр, — в глазах Бетти мелькнул огонек удовольствия по поводу публичного скандала. — Ужас, да?

— Вы ведь работали у него?

— Да, сэр. Ушла прошлой зимой, вскоре после смерти госпожи Бартон.

— Она тоже умерла в «Люксембурге».

Бетти кивнула.

— Забавное совпадение, да, сэр?

Ничего забавного Рейс тут не видел, но истинный смысл слов понял. И строго произнес:

— Вижу, вы девушка неглупая. Соображаете, что к чему.

Бетти хлопнула в ладоши, решив особенно не церемониться.

— Так его тоже грохнули? А в газете не написано.

— Что значит «тоже»? Решением коллегии присяжных при коронере смерть госпожи Бартон была признана самоубийством.

Уголком глаза она глянула на него. Подумала: «Уже в возрасте, но мужчина видный. Достойный такой. Настоящий джентльмен. Такие, когда помоложе, дают на чай золотой соверен. Интересно, а я и соверена-то в глаза не видала! Так что его сюда принесло?»

— Да, сэр, — застенчиво сказала она.

— Но вы не думали, что это самоубийство?

— Верно, сэр. Не думала. Нет.

— Это очень интересно, очень интересно. Почему же вы так не думали?

Она заколебалась, пальцы принялись заплетать передник.

— Прошу вас, скажите. Это может быть очень важно.

Полковник сказал это строгим голосом, но как-то мило. Сразу чувствуешь себя важной, и хочется такому помочь. Ведь кое-что насчет смерти Розмари Бартон ей известно. А ее даже ни разу не допрашивали!

— Ее грохнули, верно, сэр?

— Это вполне возможно. Но вы-то почему так решили?

— Видите ли, — Бетти заколебалась, — просто я кое-что слышала.

— Что же? — приободрил ее он.

— Дверь была неплотно закрыта. Так-то я никогда не подслушиваю. Не люблю этого, — сказала Бетти, показывая свою добродетельность. — Я просто шла по коридору в столовую с подносом, а они говорили в полный голос. Она, то есть госпожа Бартон, говорила, что Энтони Браун — это не его настоящее имя. И тут этот господин Браун прямо взбеленился. Вот уж не подумала бы, что он способен на такое — с виду-то вполне симпатичный и в разговоре обходительный. Кричал, мол, я тебе лицо изуродую — у-ххх! — да еще прибавил, мол, не сделаешь, как я велю — на тот свет отправлю! Прямо так и сказал! Дальше я не слышала, потому что на лестнице как раз появилась госпожа Айрис... Я тогда этому разговору значения не придала, а уж потом, когда все стали твердить про самоубийство на вечеринке... А ведь он тоже там был! Тут у меня прямо мурашки по коже побежали!

— Но вы ничего не предприняли?

Девушка покачала головой.

— Зачем мне связываться с полицией? Да и что я там такого знала? Ничего. А скажу что-нибудь — так еще и меня на тот свет отправят. Или застращают до полусмерти.

— Понятно. — Рейс помолчал, а потом елейным голоском продолжил: — И вы решили написать анонимное письмо господину Джорджу Бартону?

Горничная уставилась на него. Он не обнаружил на ее лице следов вины, угрызений совести — только изумление.

— Я? Написала господину Бартону? Близко такого не было.

— Не бойтесь мне об этом рассказать. Идея, вообще говоря, неплохая. Его вы предупредили, а себя не выдали. Очень тонкий ход с вашей стороны.

— Да не писала я, сэр. Даже в голову не приходило. Написать господину Бартону, что его жену грохнули? Нет, и в мыслях не было.

Бетти отрицала это так искренне, что полковник Рейс был вынужден усомниться в своей теории. А ведь это казалось таким естественным — письма написала она, горничная. Но Бетти настойчиво это отрицала, без ярости, без надрыва, без неуместных протестов, а вполне трезво. И, вопреки своему желанию, полковник ей поверил. И решил зайти с другой стороны:

— Вы кому-то об этом рассказывали?

Она покачала головой.

— Никому. Честно скажу, сэр, я испугалась. Решила — лучше помолчу. Вообще хотела про это забыть. Только один раз не сдержалась, когда сказала госпоже Дрейк, что ухожу, — она ведь жизни никакой не давала, любое терпение лопнет! Так еще решила меня в глубинку отправить, в жуткую глушь, туда даже автобусы не ходят! А потом давай гадости говорить насчет моей рекомендации — мол, я и то расколотила, и это, ну, а я ее поддела: найду, мол, себе местечко получше, где людей на тот свет не отправляют. Сказала — и тут же струхнула, но она вроде особого внимания не обратила. Может, и надо было сразу полиции рассказать, да как-то не решилась. А вдруг это какой-то розыгрыш? Мало ли кто чего болтает? А господин Браун — он приветливый и пошутить мастер, так что откуда мне было знать, понимаете, сэр?

Рейс согласно кивнул — неоткуда. Потом добавил:

— Госпожа Бартон сказала, что Браун — не его настоящее имя. А настоящее она назвала?

— Да. Потому что он сказал: «Про Тони... забудь». Какого-то Тони. Что-то связанное с вишневым джемом.

— Тони Вишинг? Вишноу?

Она покачала головой.

— Посмешнее. Кажется, на «М». И фамилия на слух вроде как иностранная.

— Ничего, потом вспомнится. Тогда дайте мне знать. Вот моя карточка с адресом. Вспомните фамилию — напишите по этому адресу, — Рейс передал ей карточку и купюру.

— Хорошо, сэр, спасибо.

«Вот это — настоящий джентльмен, — думала она, сбегая по ступеням. — Не десять шиллингов дал, а целый фунт. А ведь были времена, когда золотые соверены давали...»

В комнату вернулась Мэри Риз-Тэлбот.

— Успешно?

— Да, но есть одна загвоздка. Призываю на помощь вашу фантазию. Придумайте фамилию, как-то напоминающую вишневый джем.

— Какое удивительное предложение!

— Подумайте, Мэри. Я домашнее хозяйство не веду. А вы знаете, как готовить джем, в частности вишневый.

— Вишневый джем — большая редкость.

— Почему?

— Потому что он засахаривается — разве что брать особый сорт вишни, Морелло.

— Вот! Наверняка это мне и нужно. До свидания, Мэри, я вам бесконечно благодарен. Можно, я позвоню в звонок, и ваша девушка проводит меня к выходу?

Рейс торопливо направился к выходу из комнаты, и госпожа Риз-Тэлбот окликнула его:

— Это просто черная неблагодарность! Вы мне не скажете, о чем речь?

— Скажу позже, — отозвался он, — когда вся мозаика сложится.

— От вас дождешься, — пробормотала госпожа Риз-Тэлбот.

Внизу Рейса ждала Бетти — с его шляпой и тростью в руках.

Поблагодарив ее, полковник направился к выходу. У самой двери остановился.

— Кстати, — спросил он, — фамилия случайно не Морелли?

Лицо Бетти засияло.

— Точно, сэр. Она самая. Тони Морелли — это имя он велел ей забыть. И еще сказал, что сидел в тюрьме.

Рейс с улыбкой сошел по ступеням.

Из ближайшего телефона-автомата он позвонил Кемпу. Они обменялись краткими, но полными значения репликами.

— Я сейчас же пошлю телеграмму, — сказал старший инспектор. — Надеюсь, ответ не заставит себя ждать. Если вы правы, я вздохну с облегчением.

— По-моему, я прав. Одно вытекает из другого. 

 Глава 8

Старший инспектор Кемп пребывал в мрачном расположении духа. Последние полчаса он пытался что-то вытрясти из перепуганного белого кролика шестнадцати лет от роду, который по протекции своего дяди Чарльза осваивал азы профессии — стремился стать официантом высокого класса, какой требовался в ресторане «Люксембург». А пока он и еще пять загнанных лошадок мелкого калибра носились по ресторану в передниках — чтобы отличаться от высшей касты, — мальчиками на побегушках, виноватыми во всех мелочах, они разносили булочки и кружочки масла, время от времени на них шикали по-французски, по-итальянски и иногда по-английски. Чарльз, как и положено великому человеку, никак не благоволил к кровному родственнику и шикал на него и поругивал его еще больше, чем остальных. Но Пьер поставил себе цель — стать в далеком будущем, как минимум, старшим официантом в одном из шикарных ресторанов.

Однако сейчас над его карьерой нависла угроза: судя по всему, его подозревали — ни много ни мало — в убийстве.

Кемп вытряс из парня все, что было возможно, и с отвращением сказал себе: «Парень сделал лишь то, о чем заявил с самого начала, а именно поднял дамскую сумочку с пола и положил ее рядом с ее тарелкой».

— Я тащу соус мсье Роберу, а он уже и так меня подгоняет, тут дама пошла танцевать и смахнула сумочку со стола, я ее подобрал и положил на стол и бегом дальше, потому что мсье Робер мне уже рукой машет — мол, что мешкаешь! Вот и всё, мсье.

Это и вправду было все. Кемп, чувствуя себя отвратительно, отпустил его, горя желанием сказать ему вдогонку: «Чтобы больше такого не делал!»

От мрачных раздумий его отвлек сержант Поллок: звонят от дежурного и говорят, что его спрашивает дама, вернее, не лично его, а сотрудника, который ведет дело о смерти в ресторане «Люксембург».

— Кто она?

— Мисс Хлоя Уэст.

— Скажите, чтобы пропустили, — Кемп отстраненно махнул рукой. Десять минут на нее есть. Потом приходит господин Фарради. Если что, немножко подождет, большой беды не будет. Пусть немного понервничает.

Когда в комнату вошла мисс Хлоя Уэст, Кемпу сразу показалось, что он ее где-то видел. Но минуту спустя это ощущение исчезло. Нет, эту девушку он раньше не встречал. Просто она на кого-то похожа — только на кого?

Высокая хорошенькая брюнетка лет двадцати пяти. Мисс Уэст следила за своим голосом, но скрыть тревогу не могла.

— Мисс Уэст, чем могу быть полезен? — деловито обратился к ней Кемп.

— Я прочитала в газете про случай в «Люксембурге» — там умер человек.

— Господин Джордж Бартон? Да? Вы его знали?

— Не совсем. Вернее, его я совсем не знала.

Кемп внимательно посмотрел на нее — и от своих первоначальных выводов отказался. Хлоя Уэст с виду была особой весьма утонченной и до серьезности добродетельной.

Он дружелюбно произнес:

— Давайте начнем с вашего точного имени и адреса, чтобы знать, на каком мы свете.

— Хлоя Элизабет Уэст, Мерриваль-корт, 15, Майда-Вейл. Я актриса.

Кемп взглянул на нее внимательнее и решил — она говорит правду. Наверное, работает в театре и, несмотря на внешний облик, производит впечатление честного человека.

— Да, мисс Уэст?

— Я прочитала о смерти господина Бартона, о полицейском расследовании, и решила кое-что вам рассказать. Я говорила об этом с подругой, она тоже посоветовала мне прийти к вам. Не знаю, насколько это важно, но...

Мисс Уэст смолкла.

— Ну, мы уж сами решим, — подбодрил ее Кемп. — Говорите, не стесняйтесь.

— Я сейчас не играю, — объяснила мисс Уэст.

«Не заняты», — хотел было добавить инспектор Кемп — показать, что знаком с профессиональной терминологией, но сдержался.

— Но мое имя есть в списках агентств, в «Спотлайте» есть фото... Видимо, там господин Бартон его и увидел. Короче, он связался со мной и объяснил, что ему от меня нужно.

— Что же?

— Он сказал, что организует ужин в «Люксембурге» и хочет устроить гостям сюрприз. Показал мне фото и попросил загримироваться как на снимке. Сказал, что у меня примерно та же цветовая гамма.

Тут Кемпа осенило. Он же видел фотографию Розмари на столе у Джорджа на Элвастон-сквер! Вот кого ему напомнила девушка! Она походила на Розмари Бартон, сходство не было уж очень сильным, но типаж, общие черты совпадали.

— И одежду принес, она у меня сейчас с собой. Платье из серовато-зеленого шелка. Велел сделать прическу как на снимке (фотография цветная), подчеркнуть сходство косметикой. Я должна была прийти в «Люксембург» во время первого выступления кабаре и сесть за столик господина Бартона на свободное место. Он сводил меня туда на обед, показал столик.

— Почему же вы не пришли, мисс Уэст?

— Потому что около восьми часов вечера кто-то... господин Бартон — позвонил мне и сказал, что ужин переносится. Когда он его назначит, скажет мне завтра. А наутро в газете я прочитала о его смерти.

— Какая же вы молодец, что пришли к нам, — любезно похвалил гостью Кемп. — Большое вам спасибо, мисс Уэст. Одну загадку мы с вашей помощью разрешили — загадку свободного места за столом. Кстати, вы сначала сказали «кто-то», а уже потом добавили «господин Бартон». Почему?

— Потому что сначала мне показалось, что звонит не он. Голос звучал по-другому.

— Но это был мужчина?

— Да, так мне показалось — по крайней мере, голос был хриплым, будто человек простужен.

— Это все, что он сказал?

— Все.

Кемп задал еще пару вопросов, но ничего нового не узнал.

Отпустив девушку, он обратился к сержанту:

— Вот в чем заключался его «знаменитый» план. Теперь понятно, почему после кабаре он рассеянно смотрел на пустой стул, будто чем-то был разочарован — об этом сказали все гости. Его гениальный план не сработал.

— Думаете, ей звонил не он?

— Абсолютно уверен. А вот звонил ли мужчина — тут есть сомнения. Хрипотцой в телефоне можно многое скрыть. Что ж, это уже кое-что. Пригласите господина Фарради.

 Глава 9

Внешне хладнокровный и непроницаемый, Стивен Фарради прибыл в Скотленд-Ярд, полный дурных предчувствий. На душе была невыносимая тяжесть. А ведь в то утро казалось, что все идет гладко. Почему же инспектор Кемп пригласил его сюда с таким значением? Ему что-то известно, он что-то подозревает? Если подозрения и есть, то только смутные. Надо не терять самообладания и ни в чем не признаваться.

Без Сандры он чувствовал себя потерянным и одиноким — как странно! Когда в лицо опасности они смотрели вместе, эта опасность пугала вдвое меньше. Вместе они были сильнее, смелее, могущественнее. А один он — ничто, меньше, чем ничто. Интересно, а каково сейчас Сандре? Сидит в Киддерминстер-хаус — молчаливая, сдержанная, горделивая, при этом трясется от страха?

Инспектор Кемп принял его дружелюбно, но строго. За столом сидел одетый по форме сотрудник с карандашом и стопкой бумаги. Кемп предложил Стивену сесть и заговорил нарочито официальным тоном:

— Я намерен, господин Фарради, получить ваши показания. Они будут записаны, я попрошу вас прочитать и подписать их, после чего вы будете свободны. В то же время я обязан вам сказать: от дачи показаний вы можете отказаться, а если пожелаете, имеете право на присутствие вашего адвоката.

Такое начало Стивена ошеломило, но он не подал вида. Ему удалось выжать из себя улыбку.

— Звучит как-то грозно, старший инспектор.

— В таких делах, господин Фарради, нужна полная ясность.

— Все, что я скажу, может быть использовано против меня, так?

— Мы не делаем ударение на слове «против». Все, что вы скажете, может быть использовано в качестве улики.

— Это понятно, — спокойно заметил Стивен, — но не представляю, инспектор, зачем вам какие-то дополнительные показания? Утром я уже все сказал.

— Наша встреча была неофициальной, предварительной, если угодно. К тому же, господин Фарради, есть некоторые факты, которые, как мне кажется, вам удобнее обсудить здесь. Все, что не имеет отношения к делу, предано огласке не будет, но правосудие есть правосудие. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

— Боюсь, что нет.

Старший инспектор Кемп вздохнул.

— Скажу. С покойной госпожой Розмари Бартон вы состояли в интимных отношениях...

— У вас есть доказательства?

Кемп наклонился к своему столу и взял в руки лист с машинописным текстом.

— Это копия письма, которое было найдено в вещах покойной госпожи Бартон. Оригинал у нас — его передала нам мисс Айрис Марль, которая узнала почерк своей сестры.

— «Дорогой Леопард...», — прочитал Стивен.

Его замутило.

Голос Розмари... полный мольбы... Неужели прошлое никогда не умрет, не согласится с погребением?

Он взял себя в руки и посмотрел на Кемпа.

— Возможно, вы правы, что письмо написано госпожой Бартон — но из чего следует, что оно адресовано мне?

— Вы будете отрицать, что арендовали квартиру на Молланд-Мэншнз, 21, в районе Ирлз-Корт?

Им все известно! И, наверное, уже давно!

Он пожал плечами.

— Вы хорошо осведомлены. Позвольте спросить: почему мои личные дела вы хотите сделать достоянием общества?

— Такая надобность возникнет лишь в одном случае — если они имеют отношение к смерти Джорджа Бартона.

— Понятно. Вы хотите сказать, что сначала я был любовником его жены, а потом убил его самого.

— Господин Фарради, буду с вами откровенен. Вы с госпожой Бартон были близки — и расстались по вашей инициативе, а не по ее. Из этого письма следует, что она угрожала вам неприятностями. Но в итоге умерла — вовремя для вас.

— Она покончила жизнь самоубийством. Наверное, моя вина в этом есть. Я могу себя корить, но это не имеет отношения к закону.

— Возможно, это было самоубийство, а возможно, и нет. Джордж Бартон склонялся ко второму варианту. Он начал собственное расследование — и умер. Такая последовательность событий наводит на определенные размышления.

— Я не вижу, почему вы должны... валить это на меня.

— Вы согласны, что смерть госпожи Бартон случилась в очень удобное для вас время? Скандал, господин Фарради, серьезно повредил бы вашей карьере.

— Никакого скандала не было бы. Госпожа Бартон прислушалась бы к голосу разума.

— Замечательно! А ваша жена о вашем романе знала, господин Фарради?

— Конечно, нет.

— Вы в этом уверены?

— Да. Моя жена понятия не имеет о том, что между мной и госпожой Бартон было нечто большее, чем просто дружба. Надеюсь, ничего другого она не узнает.

— Ваша жена, господин Фарради, — женщина ревнивая?

— Вовсе нет. Не ревновала меня никогда. Она — человек здравый.

Эту реплику инспектор оставил без внимания. Он просто спросил:

— Имелся ли у вас в течение прошлого года цианид, господин Фарради?

— Нет.

— Но в вашем загородном доме цианид есть?

— Возможно, у садовника. Но мне об этом ничего не известно.

— Сами вы никогда его не покупали — в аптеке либо для фотографии?

— В фотографии я не разбираюсь и повторю еще раз — цианид я никогда не покупал.

Кемп задал еще несколько неприятных вопросов, после чего отпустил Фарради.

Своему подчиненному он задумчиво сказал:

— Как-то он чересчур быстро заявил, что жена про его роман с этой Бартон ничего не знает. С чего бы это?

— Наверное, сэр, трясется от страха — не дай бог, она про это узнает.

— Возможно, но у него хватает мозгов понять: если жена была не в курсе, она могла бы здорово ему насолить, узнай о его романе. Значит, у него есть дополнительный мотив, чтобы заставить Розмари Бартон молчать. И сейчас, чтобы отвести от себя подозрения, он должен был бы сказать: жена более или менее в курсе и решила закрыть на эту историю глаза.

— Видно, не подумал об этом.

Кемп покачал головой. Стивен Фарради — далеко не дурак. Он сообразителен, голова работает ясно. И вдруг он со страстью доказывает инспектору, что Сандре ничего не известно.

— Что ж, — заключил Кемп, — полковник Рейс разрабатывает другую версию и, судя по всему, своими результатами доволен. Если он прав, Фарради не при чем — и он, и она. Буду этому рад. Лично мне Фарради симпатичен. Не думаю, что он убийца.

Стивен вернулся домой, открыл дверь в гостиную и окликнул жену:

— Сандра?

Она подошла к нему из темноты, прижалась, положила руки на плечи.

— Стивен?

— Почему ты сидишь в темноте?

— Свет был для меня мучителен. Говори.

— Они все знают, — ответил он.

— Про Розмари?

— Да.

— И что у них на уме?

— Что у меня был мотив... Дорогая, во что я тебя втянул!.. Это все моя вина. После смерти Розмари мне надо было обрубить концы, уехать, оставить тебя свободной — по крайней мере, ты не имела бы отношения к этой кошмарной истории.

— Нет, только не это... Не оставляй меня... никогда.

Она вцепилась в него, заплакала, слезы потекли по щекам. Ее била дрожь.

— Стивен, ты — моя жизнь, вся жизнь — не оставляй меня...

— Ты так меня любишь, Сандра? Я и не догадывался...

— Я не хотела, чтобы ты знал. Но теперь...

— Да, теперь... Эта беда — наша общая, Сандра... Но мы справимся с ней вместе. Что бы ни случилось — вместе!

Они стояли, обнявшись в темноте, объединенные новой силой. Наконец Сандра решительно воскликнула:

— Мы не дадим этой истории разрушить наши жизни! Не дадим! Не дадим!

 Глава 10

Энтони Браун взглянул на карточку, которую протянул ему маленький коридорный. Нахмурился, пожал плечами. Потом сказал мальчику:

— Хорошо, приведи его сюда.

Когда полковник Рейс вошел, Энтони стоял у окна, и над его плечом искрились косые солнечные лучи. Он обернулся — перед ним стоял высокий, с военной выправкой человек, загорелое лицо посечено морщинами, копна пепельных волос. Энтони об этом человеке много слышал и даже видел его, но это было в давно ушедшие времена. Рейс же увидел темный стройный силуэт, правильной формы голову. Приятный изнеженный голос произнес:

— Полковник Рейс? Я знаю, вы были другом Джорджа Бартона. Он говорил о вас в свой последний вечер. Закуривайте.

— Спасибо, не откажусь.

Энтони чиркнул спичкой и сказал:

— Вы в тот вечер были загадочным гостем, который так и не появился — к лучшему для вас.

— Ошибаетесь. Пустой стул предназначался не для меня.

Брови Энтони взлетели вверх.

— Правда? Но Бартон сказал...

Рейс перебил его:

— Может, Джордж Бартон это и сказал. Но его план ко мне не имел никакого отношения. Этот стул, господин Браун, должна была занять актриса Хлоя Уэст — когда погаснет свет.

Энтони уставился на него.

— Хлоя Уэст? Впервые слышу. Кто она такая?

— Молодая малоизвестная актриса, обладающая некоторым сходством с Розмари Бартон.

Энтони присвистнул.

— Любопытно.

— Она получила фотографию Розмари — чтобы сделать соответствующую прическу; ей также прислали платье, которое было на Розмари в ее последний вечер.

— Так вот что задумал Джордж... Свет зажигается — и всех охватывает сверхъестественный ужас. Розмари вернулась с того света. И виновник ее смерти трясущимися от страха губами бормочет: «Да, да, ее убил я». — Чуть помолчав, он добавил: — Тухлая идея, даже для такого осла, каким был бедняга Джордж.

— Боюсь, я вас не понял.

Энтони ухмыльнулся.

— Будет вам, сэр. Закоренелый преступник не станет вести себя как истеричная школьница. Если кто-то хладнокровно напоил ядом Розмари Бартон и готовился той же дозой цианида отправить к праотцам Джорджа Бартона — у такого человека крепкие нервы. Вид актрисы, одетой под Розмари, такого — или такую — расколоться не заставит.

— Если помните, Макбет — безусловно, закоренелый преступник — изрядно струхнул, когда на празднике увидел призрак Банко[23].

— Да, но Макбет увидел действительно призрака! А не какого-то актеришку, одетого под Банко! Готов признать — настоящий призрак мог бы навеять мысли о потустороннем мире. Скажу честно, что верю в привидения, стал верить в последние полгода — в одно конкретное привидение по крайней мере.

— Правда? Чье же?

— Розмари Бартон. Можете смеяться, если хотите. Я ее не видел, но ощущал ее присутствие. По какой-то причине бедняжке Розмари неуютно в мире мертвых.

— Могу предложить объяснение.

— Потому что ее убили?

— Или, выражаясь более идиоматично, грохнули. Что скажете, господин Тони Морелли?

Наступила тишина. Тони сел, смял сигарету о решетку пепельницы, зажег другую. Потом спросил:

— Как вы узнали?

— Вы признаете, что вы — Тони Морелли?

— Какой смысл отрицать — это просто трата времени. Понятно, что вы связались с Америкой, и вам слили всю информацию.

— Вы признаете также, что когда Розмари Бартон узнала, кто вы на самом деле, вы пригрозили ее грохнуть, если она не будет держать язык за зубами?

— Я сделал все, чтобы застращать ее и заставить держать язык за зубами, — с милой улыбкой согласился Энтони.

Полковника Рейса охватило какое-то странное чувство.

Эта беседа разворачивалась не так, как ему хотелось. Он смотрел на человека, развалившегося перед ним в кресле, и не мог отделаться от ощущения, что где-то его уже видел.

— Рассказать, что именно мне о вас известно, Морелли?

— Послушаю с любопытством.

— За попытку организовать диверсию на авиационном заводе Эриксена в Штатах вас приговорили к тюремному заключению. Отсидев положенное, вы вышли на свободу, и власти потеряли вас из виду. Потом вы объявились в лондонском отеле «Кларидж» под именем Энтони Брауна. Вам удалось завязать знакомство с лордом Дьюсбери, через него вы вышли на нескольких известных производителей оружия. Вы останавливались в доме лорда Дьюсбери, и как его гостю, вам удалось увидеть такое, чего видеть вы были совершенно не должны! Интересное совпадение, Морелли: после ваших визитов на оружейные заводы и фабрики всякий раз там случались какие-то сбои, необъяснимые случаи, едва не приводившие к крупным катастрофам.

— Совпадения, — заметил Энтони, — порой совершенно необъяснимы.

— Наконец, еще через некоторое время вы появились в Лондоне снова и возобновили знакомство с Айрис Марль, но приезжать к ней домой под разными предлогами отказывались, чтобы ее семья не догадалась, в сколь близких отношениях с девушкой вы состоите. Наконец, вы попытались уговорить ее тайно выйти за вас замуж.

— Знаете, — заметил Энтони, — просто поразительно, как вам удалось все это выяснить. Я сейчас не про оружейный бизнес, а про мои угрозы Розмари и про всякие нежности, которые я нашептывал на ушко Айрис. Насколько я понимаю, ничего противозаконного в этом нет?

Рейс быстро глянул на него.

— Вам предстоит многое объяснить, Морелли.

— Ошибаетесь. Даже если все ваши факты верны — что они доказывают? Я отбыл срок в тюрьме. Потом завязал полезные связи. Влюбился в очаровательную девушку и, вполне естественно, жажду на ней жениться.

— И эта жажда гонит вас вступить с ней в брак до того, как ее семья что-то узнает о вашей прошлой жизни. Айрис Марль — очень богатая молодая женщина.

Энтони согласно кивнул:

— Знаю. Когда речь идет о деньгах, семьи обычно проявляют безмерное любопытство. И самой Айрис о моем темном прошлом не известно ровным счетом ничего. Откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы она оставалась в неведении.

— Боюсь, ей все станет известно.

— Жаль, — заметил Энтони.

— Видимо, вы не понимаете...

Энтони перебил его смешком:

— Ха! Давайте я все расставлю по местам. Розмари Бартон знала о моем преступном прошлом, поэтому я ее убил. Джордж Бартон стал меня в этом подозревать — и я убил его тоже. А теперь я хочу прикарманить денежки Айрис. Очень симпатичная версия, и все сходится — только у вас нет ни единого доказательства!

Рейс некоторое время внимательно смотрел на него. Потом поднялся.

— Всё в моей версии — чистая правда, — заговорил он. — И в то же время эта версия не работает.

Энтони с прищуром посмотрел на него.

— Что же в ней не работает?

— Вы, — Рейс неторопливо зашагал по комнате. — Все прекрасно сходилось, пока я не увидел вас. Но вот я вас вижу и понимаю — не то. Вы не мошенник. А раз так, вы — один из наших. Я прав?

Энтони молча смотрел на него, на лице постепенно расплывалась улыбка. Потом он негромко замурлыкал:

— «Но девица О’Грейди полковничьей леди родной оказалась сестрой»[24]. Да, удивительно, но рыбак рыбака видит издалека. Поэтому я и избегал встречи с вами. Боялся, что вы сразу распознаете, кто я. Было важно, чтобы этого никто не знал — вплоть до вчерашнего вечера. Но теперь, слава богу, шарик улетел! Мы создали диверсионную сеть в разных странах. Я выполнял это задание три года. Посещал какие-то встречи, занимался агитацией среди рабочих, приобретал нужную репутацию. Наконец было решено, что я устраиваю диверсию, за что и попадаю в тюрьму. Все по-настоящему, чтобы никаких сомнений на мой счет не было.

Когда я вышел на свободу, дела стали набирать обороты. Постепенно я оказался в центре событий — в центре большой международной сети, которой управляли из Центральной Европы. В качестве их агента я и приехал в Лондон и поселился в «Кларидже». Мне нужно было завязать отношения с лордом Дьюсбери, по легенде я играл роль светского повесы. Эдакий привлекательный гуляка, которого встретишь и там, и тут... Так я и познакомился с Розмари Бартон. Вдруг, к своему ужасу, я узнаю, что ей известно: я сидел в тюрьме в Америке, и зовут меня Тони Морелли! Мне стало за нее страшно. Ведь если люди, с которыми я работал, всего лишь заподозрят, что она обо мне что-то знает, — они убьют ее безо всяких колебаний. Я постарался как следует запугать ее, чтобы не болтала лишнего, но гарантировать, что она будет молчать, я не мог. Розмари — прирожденная болтушка. Я решил, что самое надежное для меня — исчезнуть, и тут увидел, как по лестнице спускается Айрис... И я поклялся себе — как только задание будет выполнено, я вернусь и женюсь на ней.

Когда дело мое в основном было сделано, я вернулся и стал встречаться с Айрис, но от ее дома и близких держался подальше — знал, что они начнут допытываться, кто я и что я, а раскрыть себя я пока не мог. Да и за Айрис беспокоился. Вид у нее был болезненный, словно чего-то боялась, а Джордж Бартон вообще вел себя очень странно. Я предложил ей уехать и выйти за меня замуж. Да, она отказалась. Возможно, правильно сделала. А потом меня затащили на эту вечеринку. И когда мы уже сидели за столом, Джордж сказал, что скоро должны появиться вы. Я тут же заявил, что встретил в городе знакомого, и мне придется уйти пораньше. Я и вправду встретил человека, которого знал в Америке, — Манки Коулмена, хотя он меня не помнит, — но на самом деле мне хотелось избежать встречи с вами. Задание еще не было до конца выполнено.

Что было дальше, знаете сами — Джордж умер. Я к его смерти — как и к смерти Розмари — не имею никакого отношения. И кто их убил, не знаю.

— И никаких мыслей на этот счет?

— Ну, это либо официант, либо кто-то из сидевших за столом пяти гостей. Официант — едва ли. Не я, не Айрис. Сандра Фар-ради — возможно, равно как и Стивен Фарради; не исключено также, что они это провернули вместе. Но я бы поставил на Рут Лессинг.

— Чем-то можете подкрепить это предположение?

— Нет, Просто она — самая подходящая кандидатура на роль убийцы... но как она это сделала — ума не приложу! И в случае первой трагедии, и в случае второй она сидела на таком месте за столом, что подсыпать что-то в бокал шампанского не могла просто физически... Чем больше я думаю о вчерашнем, тем больше прихожу к выводу: отравить Джорджа вообще было невозможно... тем не менее он был отравлен! — Энтони сделал паузу. — И еще одно меня мучает: вы выяснили, кто написал анонимные письма, из-за которых всполошился Джордж?

Рейс покачал головой:

— Нет. Мне показалось, что выяснил, но я ошибся.

— Ведь что это означает? Кто-то знает, что Розмари убили — и этот кто-то, если не принять меры предосторожности, вполне может стать следующей жертвой!

 Глава 11

Из телефонного разговора Энтони узнал, что Лусилла Дрейк в пять часов уходит из дома — выпить чашку кофе со старой приятельницей.

Добавив время на непредвиденные обстоятельства (вернуться за кошельком, в последнюю минуту решить, что надо захватить зонт, или заболтаться на ступеньках после выхода), Энтони прикинул, что приехать на Элвастон-сквер нужно ровно в двадцать пять минут шестого. Ведь он хотел увидеть Айрис, а не ее тетушку. И если он попадется Лусилле на глаза, спокойно поговорить со своей дамой ему едва ли удастся.

Дверь открыла горничная (лишенная налета наглости, свойственного ее предшественнице — Бетти Аркдейл) и сказала:

— Мисс Айрис только что вернулась и сейчас в кабинете.

— Не беспокойтесь, дорогу найду, — сказал Энтони с улыбкой и прошел мимо нее к двери в кабинет.

При его появлении Айрис нервно вздрогнула.

— A-а, это ты.

Он быстро подошел к ней.

— Что случилось, дорогая?

— Ничего. — Она помолчала, потом быстро заговорила: — Ничего. Я только что чуть под машину не попала. Сама виновата, о чем-то задумалась и шла через дорогу, будто во сне; тут из-за угла вылетела машина и едва меня не сбила.

Энтони нежно встряхнул ее.

— Так нельзя, Айрис. Я беспокоюсь о тебе не потому, что ты чудом не попала под колеса автомобиля, а из-за того, что заставляет тебя переходить дорогу, будто во сне. В чем дело, дорогая? Тебя что-то тревожит?

Айрис кивнула. Подняла на него свои печальные, большие и потемневшие от испуга глаза. Браун сразу понял, что в них написано, и тут она произнесла:

— Мне страшно.

Эти слова Энтони встретил спокойной улыбкой. Он сел рядом с Айрис на широкую кушетку и сказал:

— Что ж, выкладывай.

— Знаешь, Энтони, не хочу тебе об этом рассказывать.

— Послушай, глупышка, не веди себя как героиня третьесортного детективного романа, которая в первой главе заявляет о какой-то тайне, по непонятной причине не подлежащей разглашению, разве что сбить с толку главного героя и растянуть действие на триста страниц.

Она вяло улыбнулась.

— Я хочу тебе рассказать, Энтони, но не знаю, что ты об этом подумаешь... поверишь ли...

Браун поднял руку и начал загибать пальцы.

— Первое — незаконный ребенок. Второе — шантажист-любовник. Третье...

Она прервала его с негодованием:

— Нет, конечно, ничего похожего.

— Ну, тогда приди мне на помощь, дурочка, — сказал Энтони. — Карты на стол.

Лицо Айрис снова заволокла дымка.

— Ничего смешного тут нет. Это... про вчерашний вечер.

— Что именно? — голос его чуть зазвенел.

— Ты был сегодня утром на дознании... и слышал...

— Очень мало, — перебил ее Энтони. — Полицейский врач подробно говорил, что такое цианиды в целом, как цианистый калий повлиял на Джорджа в частности; был зачитан отчет полиции, который составил не Кемп, а инспектор со щегольскими усиками, который приехал в «Люксембург» первым и взял дело в свои руки. Потом было опознание тела Джорджа его старшим администратором. А еще толковый следователь отложил расследование дела на неделю.

— Я как раз про инспектора, — сказала Айрис. — Он нашел под столом бумажный пакетик со следами цианистого калия.

В глазах Энтони мелькнул интерес.

— Конечно. Тот, кто подсыпал яд в бокал Джорджа, просто бросил пакетик под стол. Самое простое. Не мог же он — или она — положить пакетик к себе в карман.

Он с удивлением увидел, что Айрис всю затрясло.

— Нет, Энтони, нет — все было не так.

— Что ты хочешь сказать, дорогая? Тебе-то что об этом известно?

— Пакетик под стол бросила я, — призналась Айрис.

Тут Браун искренне изумился.

— Энтони, ты помнишь, как Джордж выпил шампанское и что было дальше?

Он кивнул.

— Это было ужасно, как дурной сон. Главное, в эту минуту я уже считала, что все прошло, все хорошо. Когда после кабаре зажгли свет — у меня словно камень с души свалился. Ведь год назад Розмари нашли мертвой как раз в эту минуту, и я боялась, сама не знаю почему, что это произойдет снова... Зажгут свет — и вот она лежит на столе, мертвая...

— Дорогая...

— Знаю, это все нервы. Так или иначе, но мы сидели за столом, ничего ужасного не произошло, и мне уже показалось, что весь этот кошмар кончился, и наконец-то можно... даже не знаю, как объяснить... можно все начать сначала. Я пошла танцевать с Джорджем, и на душе было легко, а потом мы вернулись к столу. И тут Джордж неожиданно заговорил о Розмари, предложил выпить за ее память — и умер, и весь кошмар вернулся! Меня словно парализовало. Я стояла и тряслась. Ты подскочил, чтобы взглянуть на него, я чуть отодвинулась, прибежали официанты, кто-то вызвал врача. А я все это время стояла, как статуя. К горлу подкатил ком, по щекам потекли слезы, я открыла сумочку — достать носовой платок. Стала искать его на ощупь, потому что перед глазами стояла пелена, вытащила — и почувствовала, что внутри платка что-то есть. Это был пакетик из белой бумаги — в таких дают порошки в аптеке. Но когда я выходила из дома, пакетика в сумочке не было, Энтони! Сумочка вообще была пустая, когда я стала складывать в нее свои вещи — пудру, помаду, платок, расческу в футляре, шиллинг и кое-какую мелочь. Значит, кто-то этот пакетик мне подбросил — а как иначе? Я тут же вспомнила — такой пакетик нашли в сумочке Розмари после ее смерти, а в нем — цианистый калий! Я перепугалась, Энтони, перепугалась до смерти.

Пальцы ослабли, пакетик выскользнул из платка и улетел под стол. Я не стала его поднимать. И никому ничего не сказала. У меня от страха поджилки тряслись. Кто-то хотел представить дело так, что Джорджа убила я, а я его не убивала.

Энтони издал протяжный свист.

— Это кто-нибудь видел? — спросил он.

Айрис заколебалась.

— Точно сказать не могу, — медленно произнесла она. — Кажется, Рут заметила. Но она тоже оцепенела, поэтому не знаю, то ли заметила, то ли просто смотрела на меня, ничего не видя.

Энтони еще раз присвистнул.

— Ну, дела! — заметил он.

— Представляешь, каково мне? Я боюсь — вдруг они узнают?

— Почему на пакетике нет твоих отпечатков пальцев? Полиция наверняка проверила его на отпечатки.

— Наверное, потому, что я держала его через платок.

Энтони кивнул:

— Тут тебе повезло.

— Но кто мог мне его подбросить? Сумочка все время была при мне.

— Ну, возможности наверняка были. После кабаре ты пошла танцевать, а сумочку оставила на столе. Кто-то мог подсунуть пакетик в тот момент. Потом — женщины. Расскажи, как женщины ведут себя в дамской комнате. Это как раз то, что мне не известно. Собираетесь в кучку и болтаете — или расходитесь к разным зеркалам?

Айрис задумалась.

— Мы все подошли к одному столу — большому, длинному, со стеклянным верхом. Положили на него сумочки и стали смотреться в зеркало. Понятно?

— Не совсем. Продолжай.

— Рут стала пудрить нос, Сандра чуть пригладила волосы и заколола их заколкой, я сняла мою лисью накидку и передала служительнице, заметила, что у меня руки испачканы, чем-то вымазаны — и подошла к раковине.

— А сумочку оставила на стеклянном столе?

— Да. Потом вымыла руки. Рут все еще работала над лицом, Сандра ушла отдать свой плащ, потом вернулась к зеркалу, Рут пошла мыть руки, а я снова подошла к столу и поправила прическу.

— То есть ты могла не заметить, что одна из них что-то положила тебе в сумочку?

— Могла, но не думаю, что Рут или Сандра на такое способны.

— Ты очень хорошего мнения о людях. Сандра из тех готических персон, которые в Средние века сжигали своих врагов на костре, а Рут вполне годится на роль безжалостной и практичной отравительницы, каких свет не видывал.

— Если это Рут, почему она не сказала, что пакетик выпал у меня, — она же видела это своими глазами?

— Тут ты права. Если цианид подбросила Рут, она бы позаботилась, чтобы избавиться от него тебе не удалось. Значит, это не Рут. Вообще-то, самый подходящий кандидат — это официант. Официант! Будь он какой-то чудаковатый, со странностями, нанятый только на этот вечер... Но у нас есть Джузеппе и Пьер, а они в эту рамку не вписываются...

Айрис вздохнула.

— Я рада, что сказала тебе... Никто про это не узнает, правда? Только ты и я?

Энтони взглянул на нее с некоторым смущением.

— Айрис, так не получится. Все наоборот — мы берем такси и едем к старине Кемпу. Такое скрывать нельзя.

— Нет, Энтони. Они решат, что Джорджа убила я.

— Они это решат, если потом узнают, что ты скрыла от них такую улику! И тогда твое объяснение будет очень неправдоподобным. А если все выложишь сама, прямо сейчас, есть вероятность, что тебе поверят.

— Прошу тебя, Энтони...

— Айрис, я знаю, положение твое серьезное. Но, кроме всего прочего, есть такая вещь, как правда. Нельзя просто заботиться о своей шкуре, когда речь идет о правосудии.

— Энтони, зачем такие громкие слова?

— Это, — заметил Энтони, — по-настоящему коварный удар. Но мы все равно едем к Кемпу. Сейчас же!

Без большого желания она вышла с ним в коридор. Ее пальто валялось в кресле, Энтони поднял его и помог Айрис одеться.

В ее глазах читались и неповиновение, и страх, но Браун не стал с этим считаться. Он сказал:

— На площади берем такси.

Они уже подошли к входной двери, и тут внизу зазвонил звонок.

— Ой! — воскликнула Айрис. — Совсем забыла! Это Рут. Она сказала, что приедет — заняться подготовкой к похоронам Они послезавтра. Я решила, что мы обо всем договоримся сами, без тети Лусиллы. С ней одна неразбериха.

Энтони решительно шагнул вперед и открыл дверь, опередив горничную, которая уже бежала на звонок из подвального этажа.

— Все в порядке, Эванс, — остановила ее Айрис, и девушка покорно вернулась вниз.

Рут выглядела усталой, слегка взъерошенной; в руках большой портфель.

— Извините, что задержалась, но в метро настоящая толпа, и пришлось пропустить три автобуса, а такси, как назло, сквозь землю провалились.

«Подобные извинения, — подумал Энтони, — совершенно не в стиле деловой Рут. Еще один признак того, что смерть Джорджа нанесла сильный удар по этой почти беспредельной деловитости».

— Я не могу сейчас никуда ехать, Энтони, — объявила Айрис. — Нам с Рут надо заняться делом.

— Боюсь, — твердо сказал Браун, — у нас есть дело важнее... Мисс Лессинг, мне очень жаль, что приходится выдергивать Айрис, но причина серьезная, поверьте.

— Ничего страшного, господин Браун, — тут же согласилась Рут. — Я сделаю все необходимое вместе с госпожой Дрейк, когда она вернется, — она едва заметно улыбнулась. — Скажу честно — мне удается с нею справиться.

— Вы, мисс Лессинг, справитесь с кем угодно, — с восхищением произнес Энтони.

— Айрис, есть какие-то особые пожелания?

— Нет. Я предложила все организовать без тети Лусиллы, потому что она меняет свое решение каждые две минуты и будет вам обузой. У вас и так работы по горло! Но как пройдут похороны, мне все равно. Тетя Лусилла похороны любит, а я — терпеть не могу. Конечно, людей хоронить нужно, но устраивать из этого суету — невыносимо! Тем более что самим умершим это не надо. Они уже в другом мире. Мертвые не возвращаются.

Рут не ответила, и Айрис с неуместной настойчивостью повторила:

— Мертвые не возвращаются!

— Идем, — поторопил Энтони и увлек Айрис на улицу.

По площади медленно ехало такси. Энтони махнул рукой, помог Айрис сесть в машину.

— Скажи, моя красавица, — обратился он к девушке, велев водителю ехать к Скотленд-Ярду, — чей дух явился тебе в коридоре и заставил громогласно заявлять, что мертвые есть мертвые? Джорджа или Розмари?

— Ничей! Ничей, правда! Просто терпеть не могу похороны, вот и всё.

Энтони вздохнул.

— Не иначе, — заметил он, — как у меня нелады с психикой.

 Глава 12

За небольшим круглым столом с мраморной крышкой сидели трое.

Полковник Рейс и старший инспектор Кемп пили густой бурый чай, насыщенный танином. Перед Энтони стояла традиционная английская чашечка кофе. Особой любовью к кофе Браун не отличался, но на чашку пришлось согласиться — быть на равных с двумя другими мужчинами. Старший инспектор Кемп тщательно изучил все «верительные грамоты» Энтони и согласился признать в нем коллегу.

— Мое мнение, — заговорил старший инспектор, опуская несколько кусочков сахара в черное варево и размешивая его, — это дело до суда не дойдет. У нас нет улик и никогда не будет.

— Вы так считаете? — спросил Рейс.

Кемп кивнул и с удовольствием отхлебнул свой чай.

— Единственной возможностью было выяснить, кто из этих пяти покупал цианид или имел к нему доступ. Я попытался это сделать — результат нулевой. Это тот случай, когда тебе известен убийца, но ты не можешь это доказать.

— Вам известен убийца? — Энтони взглянул на Кемпа с интересом.

— Да, я практически уверен. Это леди Александра Фарради.

— Вот каков ваш выбор, — сказал Рейс. — А причины?

— Могу изложить. Во-первых, она дьявольски ревнива. К тому же — властолюбива. Как королева — Элеонора не помню какая; та выследила прекрасную Розамунду и предложила ей выбор: умереть от кинжала либо от отравы[25].

— Только в нашем случае, — вставил Энтони, — прекрасной Розмари выбора никто не предлагал.

— Некто сеет подозрения в душе господина Бартона. Он начинает кого-то подозревать, мне кажется, кого-то конкретно.

Едва ли он купил бы загородный дом просто так — ему хотелось оказаться поближе к Фарради. О своих намерениях он заявил Александре достаточно ясно: он устраивает вечеринку, настаивает на их присутствии. Она не из тех, кто будет сидеть сложа руки и ждать. Женщина властная — она наносит опережающий удар! Вы скажете, все это теория, которую я начертал рукой безумца, пока ее допрашивал. Будь это так, меня бы давно поместили в больницу с диагнозом «графомания».

— Возможно, старший инспектор, — вмешался Энтони, — вы правы, говоря, что до суда дело не дойдет, но таким результатом удовлетвориться нельзя, и есть еще один вопрос, который остается открытым: кто написал Джорджу Бартону о том, что его жену убили? Тут у нас вообще нет никаких идей.

— А ваше подозрение, Браун, — спросил Рейс, — остается при вас?

— Рут Лессинг? Да, моим кандидатом остается она. Вы сказали, что она была влюблена в Джорджа, сама вам в этом призналась. И Розмари, как ни крути, отравляла ей жизнь. Допустим, внезапно она увидела возможность избавиться от Розмари, а без Розмари перед ней прямая дорога к браку с Джорджем.

— Тут я целиком с вами согласен, — признал Рейс. — Рут Лессинг — дама спокойная, расчетливая и деловитая, вполне способная на то, чтобы выносить план убийства и воплотить его на практике; не исключено, что ей недостает жалости, которая в немалой степени есть плод фантазии. Если говорить о первом убийстве, эта версия почти безупречна. Но я не понимаю, зачем Рут Лессинг совершать убийство номер два? Ударилась в панику и отравила человека, которого любит и за которого мечтает выйти замуж? Есть и еще обстоятельство, которое выводит ее за скобки: почему она не сказала, что видела, как Айрис бросила под стол пакетик с цианидом?

— Она могла этого и не видеть, — с сомнением произнес Энтони.

— А я уверен — видела, — возразил Рейс. — Во время допроса мне показалось, что она что-то скрывает. Да и Айрис Марль показалось, что Рут все видела.

— Ваша очередь, полковник, — сказал Кемп. — Выкладывайте вашу версию. Ведь она у вас есть?

Рейс кивнул.

— Давайте. Играем по-честному. Вы выслушали наши версии, высказали свои возражения...

Задумчивый взгляд Рейса переместился с лица Кемпа — и застыл на лице Энтони. Брови последнего поднялись.

— Только не говорите, что все еще считаете главным злодеем меня.

Рейс неспешно покачал головой:

— Не вижу ни одной причины, по которой Джорджа Бартона могли убить вы. Но мне кажется, что имя его убийцы — равно как и убийцы Розмари Бартон — мне известно.

— Назовите.

Рейс, словно говоря сам с собой, произнес:

— Любопытно, что все мы роль подозреваемого отвели женщинам. Я не исключение. — Он помолчал и спокойно заключил: — Я считаю, что убийцу зовут Айрис Марль.

Энтони подскочил со стула, заставив тот издать стреляющий звук. На мгновение лицо его налилось кровью, но, сделав над собой усилие, Браун взял себя в руки. Когда он заговорил, в голосе слышалась легкая дрожь, но непринужденная ирония осталась при нем.

— Что ж, давайте обсудим и эту версию, — предложил он. — Почему Айрис Марль? А если это она, зачем ей по своей воле говорить мне, что она уронила под стол пакетик с цианидом?

— Затем, — объяснил Рейс, — что у нее была свидетельница — Рут Лессинг.

Энтони, чуть склонив голову, обдумал этот ответ. Потом кивнул.

— Принимается, — сказал он. — Едем дальше. Почему вы ее вообще заподозрили?

— Мотив, — произнес Рейс. — Розмари оставили громадное состояние, а Айрис не получила ничего. Вполне возможно, многие годы она жила с ощущением несправедливости. При этом знала: если Розмари умрет бездетной, все деньги достанутся ей. И вот подходящий момент: у Розмари депрессия, она несчастна и опечалена, измотана гриппом — и версия о самоубийстве принимается безо всяких возражений.

— Правильно! — вскричал Энтони. — Давайте сделаем из девочки монстра!

— Не монстра, — возразил Рейс. — Но для моих подозрений была еще одна причина, и вам она покажется притянутой за уши — Виктор Дрейк.

— Виктор Дрейк? — Энтони внимательно посмотрел на Рейса.

— Дурная наследственность. Я не зря провел задушевную беседу с Лусиллой Дрейк. И о семье Марль мне известно все. Виктор Дрейк — не столько слабак, сколько очевидный злодей. Его матушка не блещет умом, не способна сосредоточиться. Гектор Марль — человек без стержня, жертва пороков, алкоголик. Розмари — подвижная психика. Вся история семьи — слабость, порок, отсутствие стержня. Это серьезные предпосылки.

Энтони зажег сигарету. Руки его дрожали.

— Вам не кажется, что здоровый цветок может вырасти и на каменистой, неплодородной почве?

— Конечно, может. Но назвать Айрис Марль здоровым цветком я не готов.

— Мое мнение не в счет, — с расстановкой произнес Энтони, — потому что я в нее влюблен. Джордж показал ей эти письма, она запаниковала и решила отправить его на тот свет? Так вы это видите?

— Именно. В ее случае состояние паники вполне объяснимо.

— Как она подсыпала яд в бокал шампанского?

— Это, скажу честно, мне неизвестно.

— Слава богу, хоть что-то вам неизвестно. — Энтони взялся за спинку стула, качнул его назад, потом вперед; глаза его горели опасной злобой. — Как у вас хватило смелости сказать об этом мне?

— Хватило, — спокойно ответил Рейс. — Я решил, что скрывать свои мысли не должен.

Кемп, храня молчание, с интересом наблюдал за этим диалогом и отстраненно помешивал ложечкой чай.

— Замечательно, — Энтони выпрямился на стуле. — Правила игры поменялись. Мы больше не сидим за дружеским столом, попивая мерзкие напитки и жонглируя умозрительными теориями. Это дело нужно раскрыть. Мы должны преодолеть все узкие места и добраться до истины. Эта работа выпала на мою долю, и я постараюсь с ней справиться. Нам надо постичь то, чего мы еще не знаем, — и тогда мозаика сложится в общую картинку... Зайдем с другой стороны. Кто знал, что Розмари убили? Кто написал об этом Джорджу? С какой целью? . Теперь сами убийства. Первое пока оставим в покое. Дело было давно, мы толком не знаем, что именно там произошло. Но второе убийство случилось у меня на глазах. Я все видел. И должен знать, как это случилось. Подсыпать цианид в бокал Джорджу удобнее всего во время кабаре, но этого не было — сразу после кабаре он выпил из своего бокала. Это точно. Потом никто ему в бокал ничего не подсыпал. Никто не прикасался к его бокалу, но когда он выпил в следующий раз, там был цианид. Получается, что отравить его просто не могли — и все же отравили! Цианид в его бокале был — но положить его туда никто не мог. Я понятно говорю?

— Нет, — ответил старший инспектор Кемп.

— Правильно, — продолжал Энтони. — Потому что мы попали в зону магии или, если угодно, спиритизма. Сейчас я изложу мою теорию из области аномальных явлений. Пока мы танцевали, около бокала Джорджа возник призрак Розмари и опустил туда своевременно материализованный цианид — любой призрак может сделать цианид из эктоплазмы. Джордж возвращается, пьет за ее здоровье и... о, господи.

Двое других смотрели на него с очевидным любопытством. Энтони стиснул руками голову. Покачался взад-вперед, стараясь заставить мозг активно работать. Потом произнес:

— Да... конечно... сумочка... официант...

— Официант?

Кемп насторожился.

— Нет, я совсем не о том, о чем вы думаете. Мне уже приходила в голову мысль, что нам нужен официант, который вовсе не официант, а фокусник — официант, которого наняли за день до этого. Но у нас есть официант со стажем плюс маленький официант с официантской родословной, эдакий официант-херувим — абсолютно вне подозрений. Он и сейчас вне подозрений — но свою роль он сыграл! Господи, конечно же — он сыграл главную роль!

Энтони окинул собеседников пристальным взглядом.

— Не понимаете? Официант в принципе может подсыпать яд в шампанское — но не в нашем случае. К бокалу Джорджа никто не прикасался, но Джорджа отравили. Бокал Джорджа — это одно. Джордж — совсем другое. И деньги — очень много денег! Возможно, свою роль сыграла и любовь. Что вы смотрите на меня, будто я сумасшедший? Идемте, я вам все покажу. — Оттолкнувшись от стула, он подскочил на ноги и схватил Кемпа за руку: — Идемте.

Старший инспектор с сожалением посмотрел на чашку недопитого чая.

— Надо заплатить, — пробормотал он.

— Не надо, мы через минуту вернемся. Пошли, нам нужно на улицу. Идемте, Рейс.

Едва не опрокинув стол, Энтони увлек их за собой в вестибюль.

— Видите телефонную будку?

— И что?

Браун стал рыться по карманам.

— Черт, двухпенсовика нет... Бог с ним, сделаем по-другому. Пошли назад.

Они вернулись в кафе — первым Кемп, за ним Рейс, которого под руку держал Энтони.

Нахмурившись, Кемп сел на свое место и достал трубку. Тщательно ее продул, потом начал чистить, достав из жилетного кармана шпильку для волос.

Рейс, явно озадаченный, искоса посматривал на Энтони. Потом откинулся на стуле, взял свою чашку и допил остававшуюся там жидкость.

— Черт! — гневно воскликнул он. — Откуда тут появился сахар?

Он посмотрел на сидевшего напротив Энтони — тот во весь рот улыбался.

— Эй! — удивился и Кемп, отхлебнув из своей чашки. — Это еще что такое?

— Кофе, — сказал Энтони. — Боюсь, вам не понравится. Мне не понравилось.

 Глава 13

От Брауна не укрылась искра, мелькнувшая в глазах обоих его спутников — дошло!

Но радовался он недолго, потому что его поразила другая мысль, да так сильно, будто ему нанесли удар. Из горла его вырвался громкий вопль:

— Господи! Машина! — он снова вскочил на ноги. — Какой я идиот! Айрис сказала, что ее чуть не сбила машина — а я пропустил это мимо ушей! Поехали, быстро!

— После Ярда она собиралась прямо домой, — припомнил Кемп.

— Да. Мне надо было ехать с ней.

— А кто сейчас дома? — спросил Рейс.

— Была Рут Лессинг, ждала прихода госпожи Дрейк. Вполне возможно, они по сию пору обсуждают похороны!

— Или всё на свете, насколько я знаю госпожу Дрейк, — вставил Рейс. И быстро добавил: — А другие родственники у Айрис Марль есть?

— Насколько я знаю, нет.

— Кажется, мне удается следить за ходом вашей мысли. Но... разве это физически возможно?

— Думаю, да. Мы безоговорочно поверили одному человеку, а ведь его слова ничем не подкреплены.

Кемп расплатился по счету. Все трое заторопились к выходу, и полицейский спросил:

— Вы считаете, есть серьезная опасность? Для мисс Марль?

— Да.

Энтони выругался сквозь зубы и остановил такси. Втроем они сели в машину и велели водителю мчаться на Элвастон-сквер.

Кемп медленно произнес:

— Я пока вижу картину в самых общих чертах. Получается, что Фарради ни при чем.

— Да.

— Слава богу. Но неужели возможно еще одно покушение — так скоро?

— Чем скорее, тем лучше, — заметил Рейс. — Пока мы не успели взять верный след. По принципу «Бог троицу любит». Айрис Марль, — добавил он, — сказала мне в присутствии госпожи Дрейк, что выйдет за вас, как только вы ей это предложите.

Они говорили урывками, потому что таксист, поняв их распоряжение буквально, срезал углы и маневрировал в потоке с огромным энтузиазмом. Последний рывок — машина вылетела на Элвастон-сквер и, скрипнув тормозами, застыла перед домом.

На Элвастон-сквер было непривычно тихо.

Энтони, стараясь вернуть присущую ему непринужденность, пробурчал:

— Как в кино. Примчался — и чувствуешь себя дураком.

При этом он взлетел по ступенькам и нажал кнопку звонка; за ним поднимался Кемп, а Рейс платил за такси.

Дверь открыла горничная.

— Мисс Айрис вернулась? — резко спросил Энтони.

Эванс немного удивилась.

— Да, сэр. Уж с полчаса будет, как вернулась.

Браун облегченно вздохнул. В доме стояла привычная тишина, и Энтони стало стыдно — что за мелодраму он устроил?

— Где она?

— Наверное, в гостиной, с госпожой Дрейк.

Энтони кивнул и побежал по лестнице, преодолевая несколько ступенек сразу. Рейс и Кемп старались не отставать. В гостиной, в приглушенном свете абажура, безмятежно сидела Лусилла Дрейк, с сосредоточенностью терьера шарила по ящичкам стола и бормотала себе под нос:

— Боже правый, куда я сунула письмо госпожи Маршэм? Куда оно запропастилось?

— Где Айрис? — разорвал тишину голос Энтони.

Лусилла обернулась и тупо уставилась на вошедшего:

— Айрис? Она... Я не совсем понимаю! — она подобралась и подтянулась. — Вы кто, собственно говоря, такой?

Из-за спины Энтони вышел Рейс — и лицо Лусиллы прояснилось. Она еще не видела старшего инспектора Кемпа, который вошел в комнату третьим.

— Боже, полковник Рейс! Как чудесно, что вы здесь! Жаль, что не пришли немного пораньше, я бы посоветовалась с вами насчет похорон — совет мужчины всегда ценен, к тому же я так расстроена, что мысли просто разбегаются, я так и сказала мисс Лессинг, кстати, она хоть раз в жизни проявила настоящее сочувствие и сказала, что готова сделать все, чтобы снять бремя с моих плеч, но, как она верно заметила, кому, как не мне, знать, какие церковные гимны Джордж любил больше всего... вообще-то, я этого не знаю, потому что, боюсь, в церковь Джордж захаживал редко, но как жене священника, вернее, вдове, мне известно, что для такого случая подходит...

Рейс воспользовался секундной паузой и сумел задать вопрос:

— Где мисс Марль?

— Айрис? Недавно вернулась. Сказала, что у нее болит голова, и отправилась к себе в комнату. Девицы нынче, знаете ли, пошли слабые, надо есть побольше шпината, и она наотрез отказывается говорить о похоронах, но кто-то ведь должен все организовать, понятно, что все надо сделать как положено, с должным уважением к усопшему... по правде говоря, я никогда не считала уместным погребальный автомобиль, куда лучше лошади с длинными черными хвостами, но, конечно, я сказала, что не против автокатафалка, и Рут — я называла ее Рут, а не мисс Лессинг — вместе со мной прекрасно управилась, а уж остальное мы сделаем сами.

— Мисс Лессинг уехала? — спросил Кемп.

— Да, мы отдали все нужные распоряжения, и мисс Лессинг уехала десять минут назад. Взяла с собой объявления для газет. От цветов мы решили отказаться, не те обстоятельства, а службу проведет каноник Уэстбери...

Не прерывая словесного потока Лусиллы, Энтони потихоньку выбрался из комнаты. Лусилла, однако, его уход заметила, оборвала себя на полуслове и спросила:

— Кто этот молодой человек? Я сначала и не поняла, что он пришел с вами. Решила, что он один из этих кошмарных журналистов. Покоя нам не дают.

Энтони уже бежал вверх по лестнице. Услышав за собой шаги, он обернулся, и на лице его вспыхнула улыбка — его преследовал старший инспектор Кемп.

— Тоже не выдержали? Бедняга Рейс, ему за всех отдуваться!

— В таких делах он большой мастер. Него не могу сказать о себе, — пробурчал Кемп.

Они поднялись на второй этаж и уже ступили на лестничный пролет, ведущий на третий этаж, но тут Энтони услышал легкий звук шагов — сверху кто-то спускался. Он затащил Кемпа в туалетную комнату — тут же, на лестничной площадке.

Кто-то прошел мимо них вниз по лестнице.

Энтони выскочил из туалета и побежал наверх. Он знал, что у Айрис маленькая комната в тылу дома. Тихонько постучал в дверь.

— Айрис!

Ответа не последовало. Браун еще раз постучал, еще раз окликнул девушку. Потом взялся за ручку — заперто.

Тогда он стукнул в дверь более решительно.

— Айрис! Айрис!

Подождав секунду-другую и не получив ответа, Энтони посмотрел вниз. Под ногами у него был старомодный шерстяной коврик — такие подкладывают перед дверью снаружи, чтобы избежать сквозняков. Коврик плотно прилегал к двери, и Энтони отшвырнул его ногой. Щель под дверью оказалась достаточно широкой — видимо, когда-то нижнюю часть двери подрезали, чтобы легче было положить ковер поверх паркета.

Он глянул в замочную скважину, ничего не увидел, но вдруг поднял голову и повел ноздрями. Потом лег на пол и прижал нос к дверной щели. Тут же вскочил на ноги и закричал:

— Кемп!

Но старший инспектор не отозвался. Энтони кликнул его снова.

На его зов, однако, прибежал полковник Рейс. Не дав раскрыть ему рта, Энтони живо объяснил:

— Газ! Пахнет газом! Придется ломать дверь!

Рейс был мужчиной крупным. Разделаться с препятствием для них не составило большого труда. Треск, скрежет — и замок был выломан.

Они отшатнулись, но Рейс тут же распорядился:

— Она у камина. Я вбегаю и открываю окно, а вы — к ней.

Айрис Марль лежала возле газового камина, рот и нос — на газовой горелке, а краник повернут до отказа.

Еще через минуту, задыхаясь и кашляя, Энтони и Рейс положили потерявшую сознание девушку на лестничную площадку и распахнули ближайшее окно.

Энтони метнулся вниз, и Рейс крикнул ему вслед:

— Не беспокойтесь, она сейчас придет в себя. Мы поспели вовремя.

В прихожей Энтони лихорадочно набрал номер телефона и стал говорить в трубку, а за его спиной кудахтала Лусилла Дрейк. Наконец он повесил трубку и произнес с облегчением:

— Дозвонился. Он живет тут же, на площади. Будет через пару минут.

— Объясните, что случилось! — взвыла Лусилла. — Айрис заболела?

— Она была в своей комнате, — объяснил Энтони. — За запертой дверью. Голова в газовом камине, газ включен на полную мощность.

— Айрис? — пронзительно вскрикнула госпожа Дрейк. — Айрис совершила самоубийство? Не может быть! Не верю!

На лице Энтони появилась привычная ухмылка.

— Правильно делаете, что не верите, — сказал он. — Она жива. 

 Глава 14

— Тони, пожалуйста, можешь мне все рассказать?

Айрис лежала на софе, а отважное ноябрьское солнце за окнами дома Литтл-Прайорз давало прощальную гастроль.

Энтони посмотрел на сидевшего на подоконнике полковника Рейса и добродушно усмехнулся:

— Не буду скрывать, Айрис, я давно ждал этой минуты. Ведь, хоть лопни, охота кому-то рассказать, каким я оказался проницательным. Так что на скромность в моем рассказе можешь не рассчитывать. Это будет бессовестное самовосхваление с паузами на то, чтобы ты имела возможность воскликнуть: «Ах, Тони, какой ты умный!», или «Тони, как чудесно!», или что-то в этом духе. Итак — представление начинается. Поехали!

В целом все выглядело достаточно просто. То есть причинно-следственная связь просматривалась со всей очевидностью. Смерть Розмари, которую признали самоубийством, таковым не была. Джордж что-то заподозрил, начал свое расследование, видимо, подобрался к истине и готов был сорвать маску с убийцы — и тут убили его самого. Последовательность событий, если так можно выразиться, вполне понятна.

Но сразу возникают явные противоречия. Например: а — отравить Джорджа не могли, б — Джордж был отравлен. Далее: а — к бокалу Джорджа никто не прикасался, б — в бокал Джорджа подсыпали яд.

На самом деле из поля моего зрения выпала одна важная вещь — притяжательный падеж, и как им пользоваться. Чей, чья! Например, Джорджево ухо. Это, бесспорно, ухо Джорджа, потому что оно — часть его головы, его не удалить без хирургического вмешательства. Теперь возьмем Джорджевы часы — те, что он носил на руке. Тут уже возможен вопрос: а чьи это часы? Его или он их у кого-то одолжил? У нас на повестке дня Джорджев бокал или, допустим, Джорджева чашка чая — получается, что мое определение весьма туманно. Я лишь хочу сказать, что говорю о бокале или чашке, из которой Джордж недавно пил, но этот бокал и чашка ничем не отличаются от других точно таких же чашек и бокалов.

В подтверждение такого взгляда я провел небольшой эксперимент. Рейс пил чай без сахара, Кемп пил чай с сахаром, а я пил кофе. Цвет у этих трех жидкостей более или менее одинаков. Мы сидели за круглым столиком с мраморной крышкой, рядом еще несколько таких же столиков. Я сделал вид, что в голову мне пришла какая-то гениальная мысль, и заставил моих спутников подняться и выйти в вестибюль, по дороге расталкивая стулья.

При этом трубку Кемпа, что лежала возле его тарелки, мне удалось незаметно передвинуть к моей тарелке. Когда мы оказались на улице, я все отменил, и мы вернулись к столику — Кемп шел чуть впереди других. Он пододвинул к столику стул и сел рядом с тарелкой, у которой лежала его трубка — он ее с собой не взял. Рейс сел справа от него, как и сидел, а я — слева. Что же произошло? Еще одного противоречие между а и б! А — в Кемповой чашке был чай с сахаром, б — в Кемповой чашке оказался кофе. Эти утверждения противоречат друг другу, но оба являются истиной! Кемпова чашка — вот слова, которые привели к противоречию. Кемпова чашка, когда он отошел от столика, и Кемпова чашка, когда он к столику вернулся — не одно и то же.

Именно это, Айрис, и произошло в «Люксембурге» в тот вечер. После кабаре все пошли танцевать — и ты уронила свою сумочку. Ее подобрал официант — не тот, что обслуживал ваш столик и знал, кто где сидит, а загнанный мальчишка, которого все шпыняют, который бегает с соусами, — и вот он быстро наклонился, поднял с пола сумочку и положил ее рядом с тарелкой — но не с твоей, а слева от твоего места. Вы с Джорджем вернулись первыми, и ты, не раздумывая, заняла место, помеченное твоей сумочкой — как Кемп занял место, помеченное его трубкой. А Джордж сел справа от тебя — как он полагал, на свое место. И вот он предлагает тост в память о Розмари и пьет, как ему казалось, из своего бокала — но на самом деле это был твой бокал! А уж твой бокал можно было отравить без особых фокусов, потому что единственным человеком, который после кабаре не отпил из своего бокала, была ты, за чье здоровье пили остальные!

При таком раскладе положение принципиально меняется: предполагаемая жертва — это ты, а не Джордж. А беднягу Джорджа с его вечеринкой решили просто использовать! Ведь пойди все по плану убийцы, как на эту историю взглянул бы окружающий мир? Повторение вечеринки годичной давности — и повторение самоубийства! Что ж, сказали бы люди, это у них семейное — кончать жизнь самоубийством. А в сумочке у тебя — пакетик с остатками цианида. Все ясно! Бедная девочка так и не оправилась после смерти сестры. Грустно, конечно, — но у этих богатых девиц часто пошаливают нервишки...

Айрис прервала его и воскликнула:

— Но кому понадобилось убивать меня? Зачем? Зачем?

— Ангел мой, причина хорошо известна — деньги! Денежки, большие денежки! После смерти Розмари ее деньги перешли к тебе. Теперь представь — ты умираешь, мужа нет. Что будет с этими деньгами? Они переходят к ближайшим родственникам — к твоей тете, Лусилле Дрейк! Насколько я знаю эту милую даму, на роль главной злодейки она не тянет. Но, может быть, на эти денежки претендует кто-то еще? А ведь есть такой. Его зовут Виктор Дрейк. Если деньги достаются Лусилле, можно считать, они достаются Виктору, уж за этим он проследит! Он всегда умел вертеть собственной матушкой. А Виктор в роли главного злодея — вполне могу себе такое представить. Тем более что фигура Виктора в этом деле маячила где-то на горизонте с самого начала. Он всегда был где-то поблизости, в тени — эдакая второстепенная, но зловещая фигура.

— Но Виктор в Аргентине! Он уже больше года как в Южной Америке!

— Ты в этом уверена? Мы подходим к тому, что, как известно, лежит в основе любого сюжета. «Она встречает Его!» Наш сюжет начался, когда Виктор встретил Рут Лессинг. Он ее околдовал. Видимо, она влюбилась в него по уши. Именно такие спокойные, уравновешенные, законопослушные женщины часто покупаются на чары злодеев и проходимцев.

Задумайтесь на минуту — и окажется, что все сведения о пребывании Виктора в Южной Америке исходят от одного человека — Рут. Никто эти сведения никогда не проверял — в этом не было надобности! Рут сказала, что Виктор отплыл на океанском лайнере «Сан-Кристобаль» незадолго до смерти Розмари. Рут предложила позвонить в Буэнос-Айрес в день смерти Джорджа, — а потом уволила телефонистку, которая могла случайно проболтаться, что такого звонка не было.

Конечно, проверить все это теперь не составило труда. Виктор Дрейк прибыл в Буэнос-Айрес на судне, которое ушло из Англии на следующий день после смерти Розмари год назад. В день смерти Джорджа Огилви из Буэнос-Айреса о Викторе Дрейке с Рут по телефону не говорил. А несколько недель тому назад Виктор отправился из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк. Он легко мог договориться, чтобы в определенный день от его имени отправили телеграмму, одну из хорошо известных, с просьбой о деньгах — вот и доказательство, что он за много тысяч миль от Англии. Между тем...

— Что, Энтони?

— Между тем, — продолжил Энтони, с явным удовольствием приближаясь к кульминации, — он сидел в «Люксембурге» за соседним с нами столиком с не самой глупой блондинкой!

— Этот жуткий тип? Не может быть!

— Пожелтевшая с пятнами кожа, воспаленные налитые кровью глаза — это легко делается с помощью грима и меняет человека до неузнаваемости. Из сидевших за нашим столом я был единственным (не считая Рут Лессинг), кто раньше видел Виктора Дрейка, но я знал его под другим именем! В любом случае я сидел к нему спиной. Когда мы входили в ресторан, мне показалось, что в салоне для коктейлей я увидел человека, которого знал в тюрьме, — Манки Коулмена. Но поскольку я теперь веду респектабельный образ жизни, встреча с ним мне была ни к чему. Мне и в голову не приходило, что Манки Коулмен может иметь отношение к преступлению за нашим столом, тем более что он и Виктор Дрейк — одно и то же лицо!

— Хорошо, а как он подсыпал яд в бокал с шампанским?

Рассказ подхватил полковник Рейс:

— Простейшим в мире способом. Во время кабаре он вышел позвонить и прошел мимо нашего стола. Дрейк ведь в прошлом актер; мало того, в прошлом он еще и официант! Для актера загримироваться и сыграть роль Педро Моралеса — сущий пустяк. А для бывшего официанта, с отработанной походкой и поступью, привыкшего наполнять бокалы, обладающего определенной техникой и знаниями, не составляло труда незамеченным пройти мимо стола. Любое неловкое движение сразу привлекло бы ваше внимание, но официанта — пусть бывшего — никто из вас не заметил. Вы все следили за кабаре и прозевали официанта — часть ресторанной мебели!

— А Рут? — с сомнением в голосе спросила Айрис.

— Пакетик с цианидом в твою сумочку подложила, конечно, она, — объяснил Энтони. — Может быть, в гардеробной, в начале вечера. Точно так же, как год назад подложила такой же Розмари.

— Мне всегда казалось странным, — призналась Айрис, — что Джордж ничего не сказал Рут про эти письма. Ведь он обо всем с ней советовался.

Энтони хмыкнул.

— Конечно, он ей сказал — первым делом. Она и не сомневалась, что скажет. Потому и написала их. А потом, вызвав у него подозрения, составила для него план действий. И все прекрасно подготовила для самоубийства номер два. Что подумает Джордж? Ты убила Розмари, а потом тебя замучили угрызения совести либо охватила паника, и ты решила уйти из жизни! При таком раскладе Рут в проигрыше не будет.

— А ведь она мне нравилась, очень нравилась! Я даже хотела, чтобы она вышла замуж за Джорджа...

— Возможно, она стала бы ему хорошей женой, но тут на ее пути возник Виктор, — заключил Энтони. — Мораль: любая женщина-убийца когда-то была хорошей девочкой.

Айрис поежилась.

— И все ради денег!

— Эх ты, невинное дитя... Естественно, ради денег! Про Виктора и говорить нечего. Рут же — частично ради денег, частично ради Виктора, частично, мне кажется — из ненависти к Розмари. Конечно, дорога к убийству была длинной — и вот она уже пытается сбить тебя машиной, а потом прощается в гостиной с Лусиллой, хлопает входной дверью — и поднимается к тебе в спальню. Как она выглядела? Была взволнована?

Айрис задумалась.

— Вроде бы нет. Она постучала в дверь, вошла, сказала, что все распоряжения сделаны, спросила, как я себя чувствую. Я ответила, что нормально, правда, слегка устала. Тогда она подняла мой отделанный каучуком электрический факел, сказала, вот какой замечательный факел... и после этого я ничего не помню.

— Ясно, что не помнишь, — сказал Энтони. — Потому что она замечательно треснула тебя по затылку — слава богу, не очень сильно — твоим замечательным факелом. Потом положила тебя поудобнее возле газового камина, закрыла окна, включила газ, вышла, заперла дверь, ключ сунула в комнату через щель, щель закрыла шерстяным ковриком, чтобы не было сквозняка, — и преспокойно пошла вниз по лестнице. Мы с Кемпом успели укрыться в туалете. Я помчался к тебе, а Кемп проследовал за ничего не подозревавшей мисс Рут Лессинг до места, где она оставила свою машину; я, кстати, сразу заподозрил неладное, когда она пыталась нас убедить, что приехала на метро и на автобусе!

Айрис содрогнулась.

— Как ужасно сознавать, что кто-то жаждет тебя убить... Неужели она меня так ненавидела?

— Вряд ли. Просто мисс Рут Лессинг — женщина очень деловая. Ведь она — соучастница двух убийств, и что же — все это впустую? Лусилла Дрейк наверняка выболтала ей, что ты готова в любую минуту выйти за меня замуж, и Рут поняла — медлить нельзя. Ведь если мы поженимся, твоим ближайшим родственником стану я, а не Лусилла.

— Бедняжка Лусилла... Мне так ее жаль.

— Нам всем ее жаль. Добрая душа, безобидное существо.

— Виктора арестовали, да?

Энтони взглянул на Рейса, тот кивнул и сказал:

— Сегодня утром, когда он прилетел в Нью-Йорк.

— И что, он собирался жениться на Рут — потом?

— Она так хотела. Думаю, и это дело довела бы до конца.

— Энтони... что-то мне неуютно с моими деньгами.

— Хорошо, милая, давай пустим эти деньги на доброе дело. Какие-то средства у меня есть — на жизнь, на уют для любимой жены хватит. А твои пусть идут на благие дела — на детские дома, на бесплатный табак для престарелых, на то, чтобы по всей Англии лучше варили кофе...

— Немного оставлю себе, — сказала Айрис. — Пусть у меня тоже что-то будет — вдруг когда-нибудь захочется от тебя уйти?

— Едва ли это правильно, Айрис, — с таким настроением начинать семейную жизнь. Кстати, ты же сама любишь говорить: «Тони, как замечательно!», «Тони, какой ты умный!».

Полковник Рейс улыбнулся и встал.

— Собираюсь заехать к чете Фарради на чай, — объявил он. Чуть подмигнув Энтони, добавил: — Не хотите составить компанию?

Энтони покачал головой, и полковник вышел из комнаты. В дверях остановился, обернулся и сказал через плечо:

— Прекрасно сыграно.

— Это, — заметил Энтони, когда дверь за полковником закрылась, — высшая форма одобрения по-британски.

Айрис негромко спросила:

— Он думал, что это я?

— Не надо держать на него зла, — сказал Энтони. — Он знал стольких прекрасных шпионок, которые похищали тайные формулы и выуживали секреты у генералов, что стал испытывать к женщинам неприязнь и видеть мир в искаженном свете. Он считает, что в любом преступлении должна быть замешана красивая женщина.

— Но как ты мог знать, что я ни при чем, Тони?

— Любовь подсказала, — отшутился Энтони.

Вдруг лицо его изменилось, посерьезнело. Он взял вазочку, в которой одиноко стоял серо-зеленый стебелек, увенчанный розоватым цветком.

— Почему он цветет в такое время года?

— Бывает, когда осень мягкая. Такое вот растение.

Энтони достал стебелек из вазы, прижал на миг к щеке. Прикрыл глаза и увидел густые каштановые волосы, смеющиеся голубые глаза, чувственные розовые губы... И сказал, как бы между прочим:

— Ее с нами больше нет, верно?

— Кого?

— Ты знаешь, о ком я. Розмари... Наверное, Айрис, она знала, что тебе угрожает опасность.

Он прикоснулся к прозрачной зелени стебелька губами — и легким движением выбросил его за окно.

— До свидания, Розмари, спасибо тебе...

Айрис сказала негромко:

— Вот розмарин, таит в себе воспоминанья...

И совсем тихо добавила:

— Молись, люби и помни...