Су Хи сидит напротив него на кухне, сидит напряженная, вцепившись руками в свою юбку, словно он собрался на нее наброситься и съесть как Серый Волк из сказки. Бон Хва мысленно закатывает глаза, шуточка госпожи Мэй наконец доходит до него. Серый Волк, Мистер Люпус, Оками-сама… кушать подано. Мир делится на хищников и овечек? Госпожа Мэй, будь она тут — наверняка так бы и сказала.
— Плохо ты ее знаешь, малыш. — говорит Старший и в его голосе звучит меланхолия: — Хочешь знать, как она бы сказала? Она бы сказала «мир не делится только на волков и овец, Мистер Вульф. Потому что в мире есть еще пастухи и охотники». А потом добавила бы «и мое ружье всегда при мне, Мистер Вульф».
— Такое ощущение, что ты знаешь ее слишком хорошо. — отзывается Бон Хва: — Как-то подозрительно вы друг другу подходите…
— Клевета. Инсинуации. Ладно… вот скажи, ты зачем эту жертву школьного насилия к себе домой приволок?
— А куда? В кафе об этом не поговоришь. А в лав-отель я не пойду!
— Ну и зря. Могли бы провести беседу с ней куда как предметнее. Привязать, намазать хорошенько маслом и…
— Старший!
— Хорошо, хорошо. Не буду. Но позволю себе заметить, что исцеление душевных ран вполне возможно через хороший секс, конечно же под наблюдением специалиста. Опытного и квалифицированного специалиста. Секс — это тебе не на заборе рисовать, это великий уравнитель… в плане гормонов, конечно. Так что, если бы у тебя под рукой был такой специалист… о! Так он у тебя есть! Это ж я! — веселится Старший. Бон Хва искренне не понимает причины его веселья, в конце концов перед ним стоит нелегкая задача — убедить Су Хи принять его сторону. А она пока отказывается. Отрицает что над ней издевались, говорит, что все в порядке и что он неправильно все понял и что эти вот сволочи из клуба — ее друзья. Мол пошутили и все.
— Я же тебе говорю — бесполезно. — вздыхает Старший: — У нее настолько это все в кровь въелось… она привыкла жить со страхом, а этот страх потом трансформировался вот в… это. Смотри, никто не хочет признавать, что он неправ. Или что он трус. Или что идиот. И чем больше человек переносит из-за своего упрямства — тем труднее его переубедить. Эта девушка перенесла такие унижения в течение целого года, что одна только мысль о том, что все было зря, повергает ее в ужас. Не знаю, почему она терпит, но… скорее всего она терпит не из-за себя. Из-за себя так терпеть не будешь. Вся эта жертвенность… зуб отдаю, что она из-за близкого человека. Скорее всего — из-за ее мамы. Она хочет, чтобы та была счастлива и ничего не говорит. Ведь Куоко — дочка хахаля ее мамы. Наверное, она боится, что из-за нее счастье матери будет разрушено.
— Откуда ты это узнал?
— Это не точная наука, малыш, я могу ошибаться. Но я вижу, что она терпит, что она еще не сломлена. Есть люди уже сломленные, которым все равно. Но такие люди — они как куклы. Если бы она была сломлена, ей было бы все равно. А она — отстаивает свой статус-кво, уверяет нас что мы ошиблись, выгораживает своих обидчиков. Со страстью выгораживает, горячо так. Значит считает, что это ей нужно для чего-то. Ее собственной выгоды в этом не видать, одни минусы, значит делает это для кого-то. Первая мысль, которая приходит в голову — ее мама. Больше у нее близких людей нет.
— Значит она терпит, чтобы защитить маму?! Но… это же неправильно!
— Скажи это ей, малыш.
— И что же делать?
— Я уже сказал. Зачем думать? Зачем ее уговаривать? Просто прикажи и все. Скажи что иначе все откроется и… у тебя же есть сведения от Кири, верно? Вот и пригрози, чтобы тебя тоже боялась.
— Это неправильно! Я не могу угрожать ей, она и так уже… разве нет другого пути?
— Самый верный стимул, малыш, это страх. Как правило он превосходит все иные стимулы. Люди — жадные, глупые и коварные, но прежде всего — трусливые. Ты можешь подкупить их, можешь обмануть, можешь использовать их, но проще всего — запугать. Тем более такую как она — она же сама себе страхов напридумывает. Кратчайший путь между двумя точками — прямая, не придумывай себе глупостей.
— … не знаю… давай я все же попробую. — Бон Хва неохота признавать правоту Старшего. Делая так он словно бы перестанет воспринимать Су Хи как личность, как человека, а станет просто еще одним кукловодом, давящим на кнопочки и дергающим за веревочки. Он вздыхает и ловит себя на том, что вздыхает совсем как Старший…
Смотрит на Су Хи. Она — сидит напротив, вцепившись в свою юбку так, что кончики пальцев аж побелели. Она не притронулась к чашке с чаем, которую он ей налил, она не смотрит ему в глаза, она просто сидит. Напряженная так, что притронься — лопнет.
— Су Хи, — говорит он, подыскивая слова: — послушай…
— Мне нужно домой. — говорит она, глядя в пол: — уже поздно.
— Я… я оплачу тебе такси. Послушай, так дольше продолжаться не может. Все уже видят что происходит, даже госпожа Мэй из студсовета что-то подозревает… а, хотя о чем я. Знает она. Все знают. Пожалуйста помоги мне помочь тебе. Без твоей помощи я не смогу это сделать. Я могу гарантировать, что они тебя больше и пальцем не тронут, а тронут — так пожалеют. Но тебе нужно перестать плясать под их дудку. Иначе я не смогу тебя защитить, если ты примешь их сторону. Мне даже не нужно, чтобы ты давала показания или обращалась в полицию, понимаешь? Просто будь на моей стороне.
— Мне нужно домой. — упрямо наклоняет голову Су Хи.
— Послушай, — говорит Бон Хва, подыскивая слова: — я… тоже был в такой ситуации. В младшей школе. Это очень тяжело — быть совсем одному. Вот потому я и предлагаю тебе помощь. Но если ты не встанешь на мою сторону, вернее на свою сторону… да если не попытаешься защитить сама себя, то толку не будет.
— Ты тоже был в такой ситуации? — тихо произносит Су Хи, так тихо, что ему приходится напрягать слух, чтобы разобрать что она говорит.
— Тоже? Твоя мама тоже так сделала? Да?! Нет. Ты меня не понимаешь и не поймешь. — говорит она, отводя взгляд: — Я не могу ничего сделать! И ты тоже ничего не можешь сделать!
Ее лицо раскраснелось, она тяжело дышит, глядя в пол и вцепившись в свою юбку, тиская ее нещадно, так, словно та была ее злейшим врагом. Бон Хва признается себе самому, что потерпел неудачу. Он действительно ничего не может здесь сделать. Для нее он — всего лишь чужак со стороны. Он уже рассказал ей, что Студсовет на ее стороне, что у него есть знакомый адвокат и заключен договор с детективным агентством, что они вместе могут набрать достаточно материала для полиции, так что руководству школы придется считаться с этим. Что если дать делу ход и подсветить в интернете, то родители ее мучителей срочно надают своим же деткам по голове и заставят извиниться. Что он может защитить ее от нападок и физического насилия — просто провожать ее домой после уроков. Для этого им нужно будет сделать вид, что между ними что-то есть. Удивительно, но раньше при одной этой мысли он бы стал стесняться и чувствовать себя неловко, однако сейчас не испытывал такой неловкости. Соен он объяснит, что и как, а вот остальные… с остальными будет сложнее.
— На мнение остальных можешь спокойно плевать. — замечает Старший.
— Как это — плевать? — спрашивает Бон Хва.
— Как?Слюной. Как плевали до эпохи исторического материализма. — усмехается Старший: — Ну все? Убедился в том, что это проигранный случай? Ее не переубедить. Она будет цепляться за свои страхи до последнего.
— И остается только приказать? Да? Неужели нет способа убедить ее? Изменить ее мнение?
— Есть конечно, — Старший как будто бы пожимает плечами: — способ есть всегда. Вот только цена за него… и это будет не самый эффективный способ.
— Все равно. Что нужно сделать?
— Перестать говорить, малыш.
— Что? Я не понял…
— Перестать говорить. Эта девушка слышала много слов и давно перестала им верить. Взрослые говорили ей что «не стоит поднимать шум», взрослые говорили ей «это всего лишь дружеские разборки» или «детские шалости одноклассников». Ровесники говорили ей что она «делает из мухи слона» и «тебе никто не поверит». Студсовет во главе с госпожой Мэй тоже не собирается пачкать руки, верно? А ведь госпожа Мэй на вступительной церемонии говорила, что «моей целью является благополучие всех учащихся и здоровая атмосфера в школе», а еще — «как заместитель главы Студсовета я обещаю, что приложу все усилия для этого». Нет, словам эта девушка уже не поверит. Прекрати говорить, малыш и начни действовать. Она поверит только тогда, когда увидит, как ты стараешься. Для начала — продолжи гнуть свою линию. Защищай ее несмотря ни на что, продолжай делать это изо дня в день и однажды… кто знает, может она услышит тебя.
Я… понял тебя, Старший. — Бон Хва смотрит на Су Хи и вздыхает. Что же…
— Извини, что я настоял на нашем разговоре, это было невежливо. Я провожу тебя домой. — говорит он, вставая.
— Н-не надо! Я и сама могу… — вскакивает с места Су Хи и поспешно кланяется: — спасибо за гостеприимство!
— Сейчас уже поздно и… — но Су Хи уже стоит в прихожей, надевая туфли. Кланяется, бормочет скороговоркой принятую формулу прощания и открывает дверь наружу. Бон Хва — спешит за ней, на ходу натягивая обувь, уже поздно и он не может отпустить ее домой одну…
Су Хи останавливается сразу за дверью. Бон Хва поворачивает голову по направлению ее взгляда и видит Чон Джа, которая прислонилась к стенке сразу за дверью. Она в своем мотоциклетном комбинезоне, в руке — шлем. Она курит свою длинную коричневую сигарету, выдыхая дым вверх.
— О, — говорит она, отлипая от стены: — уже все? Не хотела прерывать ваш разговор. Давай я подвезу девушку домой.
— Н-не надо! — мотает головой Су Хи: — Я сама!