ворчит Старший, вколачивая удары в лицо Диковолосого: — Ты… выдохся… но он — выдохся тоже.
— Я… давай я сам! Тебе же больно!
— Больно нам обоим, малыш. Не ссы, он тоже устал и поплыл. Если бы мы с ним были свежими, то каждый такой удар ронял бы на пол, но мы стоим и бьем друг друга как в ирландской народной забаве… а значит сейчас у нас обоих не удары, а шлепки… вот только если так пойдет и дальше, то мы проиграем. Потому что скорость у нас была почти равная, а вот выносливости у тебя нет. У нас нет.
— Аааа! — кричит он, держа Диковолосого за грудки и нанося удар тому в лицо: — На!
— Ора! — кричит в ответ тот и мир снова темнеет в глазах. Все превращается в череду каких-то черно-белых картинок, вымазанных кровью. Вот он стоит и видит, как темный кулак приближается к лицу, а он не может ни шагнуть в сторону, ни поднять руку, только во рту стоит отвратительный, острый привкус железа. Вот Диковолосый падает на колено и выплевывает темный сгусток крови на бетонный пол. Потом сразу же, без всякого перерыва, он видит темные пятна на бетонном полу. Видит их совсем близко, прямо перед глазами. Видит и понимает, что лежит на полу, хлопая глазами и пытаясь вдохнуть воздух. Снова, будто склейка на монтаже, следующий кадр — как Диковолосый встает и мотает головой, его волосы, которые торчали во все стороны словно у Соника, смяты и покрыты пылью. Он трогает свое лицо и разочарованно цыкает, прежде чем поднять глаза на Бон Хва. Потом — снова темнота.
Когда он открывает глаза, он видит незнакомый потолок. Потолок недостроенного здания. Голые бетонные перекрытия скучного серого цвета. Сперва он не понимает, как он тут очутился. Потом — приподнимается, чтобы оглядеться. Тело тут же пронзает боль. Болит все — ноги, руки, колени, локти, но больше всего — голова.
— Живой? — звучит голос и он, морщась от боли, находит взглядом источник голоса. Диковолосый, лидер сорок четвертых, стоит рядом. Руки в карманах, лицо разбито, кровь застыла пугающей маской, одежда вся в пыли, как и его прическа, сбитая набок и покрытая пылью и паутиной.
— Вставай. — бросает Диковолосый и поворачивается к нему спиной. Бон Хва пытается встать на ноги. Это получается далеко не с первого раза. Руки и ноги — словно желе, слабость во всем теле, во рту словно кошки ночевали.
Но нужно встать. Он — встает.
— Сорок четвертая держит слово. — роняет Диковолосый: — Первогодку нужно было поколотить — я его поколотил. У тебя есть претензии, Гванхи?
— Это не так должно было быть! Вы обещали, что каждый ударит его! Как минимум по разу! Что опустите его! Макнете головой в говно! — подает голос Гванхи: — За что я вам деньги плачу?!
— Богачи вечно думают, что все можно купить за деньги… — качает головой Диковолосый и поворачивается к Бон Хва: — Ну что же. Действительно обещали, чего уж… придется тебя всей толпой отмутузить, уж извини.
— Старший?! Мы… я… то есть ты — проиграл?! Как так?!
— Не все бои можно выиграть, малыш. — вздыхает Старший: — Иногда ты проигрываешь, как бы ты ни старался. Что бы ты не делал, какую волю к победе ни проявлял — иногда ты проигрываешь.
— Но… ты же уделал чемпиона!
— Малыш. Я уже говорил, он сам расслабился. Это его подвело. А этот… этот с самого начала был настороже, да еще мы показали все свои козыри, сражаясь против его миньонов. Он быстр и хорошо подготовлен. А у тебя все еще слабое тело. Ты видишь удар, ускоряя восприятие, но не можешь ничего с этим поделать. Заметил, как он бьет? Даже если смещаться в сторону, оверхенд идет по диагонали — все равно попадет. Тут нужно отступать в сторону, а у нас скорости не хватает. Ставить прямой блок — будешь получать сплэш дамэдж. Это как палкой сверху вниз бить, да можно закрыться рукой, и голова не пострадает, но рука-то…
— И что нам сейчас делать?
— Что делать? Горе побежденным, малыш. Постарайся отключиться… нас сейчас могу очень сильно побить. Надеюсь, ничего не сломают.
— Но… ты же обещал!
— Все мы ошибаемся. Это моя ответственность, малыш, закройся и постарайся отключиться. Будет больно. Я могу пообещать, что я все равно достану этого Гванхи в школе. И его и его приспешников. Нельзя же побеждать каждый раз. Выжить сейчас, чтобы драться потом, знаешь ли…
— Ну нет. Я тебя не оставлю. — твердо говорит Бон Хва: — Это не твоя ответственность, а моя! Это я настоял на том, чтобы защитить эту дуру! Это все я! И я не буду прятаться за твой спиной!
— Вот как? Взрослеешь. — Старший поднимает руку и вытирает кровь, текущую из разбитой губы: — Ладно. Тогда — хорошие новости, малыш.
— Хорошие новости? Ты все-таки сможешь им всем навалять?!
— Ну да, ну да. Ты посмотри на наше тело. Ни сил, ни выносливости, руки-ноги дрожат и по ходу правая рука сломана. Ноги… ты ходить-то еле ходишь. Нет, у меня нет волшебного слова или суперспособностей. Но… знаешь, на самом деле проигрыш я ценю больше чем победу.
— Да что ты говоришь! Нас сейчас изобьют!
— Что не убивает — делает нас сильнее. Победа ничему не учит. А боль поражения — очень даже учит. Запомни эту боль, малыш. Именно она и сделает тебя сильнее. Стисни зубы и вспоминай ее каждый раз, как тебе захочется пропустить тренировку или поваляться в постели. Каждый удар — это урок. В следующий раз мы сделаем всю домашку, правда?
— Да.
Он поднимает руки, становясь в стойку. Это все, что он сейчас может сделать. Вряд ли у него получится нанести удар и не упасть. И конечно же, это не будет ударом. Все что он может — поднять руки и сжать кулаки.
— Ну что? Ты готов? — усмехается Диковолосый: — Пожалуй начнем с меня. Ты неплохо дрался. И я уважаю тот факт, что ты защищал свою девушку. Правда… задайся вопросом первогодка, так ли она тебе нужна после сегодняшнего. Не думаю, что она того стоит.
— Засунь свое мнение себе в задницу. — огрызается он: — Хочешь драки? Давай!
— Вы из частной школы все такие заносчивые, — качает головой Диковолосый: — но ты сумел меня удивить. Даже среди богатеньких мажоров есть нормальные ребята. Так что… — он делает шаг вперед, по-прежнему держа руки в карманах и Бон Хва думает, что вот сейчас он может ударить его прямо в лицо и тот не успеет ничего сделать. Прямо в нос, основанием ладони. Или боковой хук, смещаясь в сторону, всей массой тела в челюсть. Локтем по дуге — в висок. Ребром ладони — в горло. Вытянутыми пальцами — в глаза. Головой — в переносицу.
Диковолосый делает еще шаг вперед. Он уже совсем близко, на такой дистанции можно воткнуть колено в пах или грудную клетку, можно поднять и опустить ботинок, раздробив хрупкие кости стопы, можно провести бросок назад, сперва схватив его за локтевой сгиб и уведя в сторону, как делают борцы сирым, схватить сзади и… если бросить его прогибом в бетонный пол — он уже не встанет.
Еще один шаг. Они стоят лицом к лицу. Диковолосый поднимает руку и… похлопывает его по плечу. Чувствительно так, но не ударяет, а похлопывает. От хлопков Бон Хва немного перекашивает в сторону.
— Уговор есть уговор. — говорит Диковолосый и отходит в сторону, заложив руки за голову и насвистывая на ходу развеселую мелодию. Бон Хва ничего не понимает и просто стоит, переваривая случившееся. С места встает вихрастый с бейсбольной битой и подходит к нему. Глядит прямо в глаза. Протягивает руку и тоже хлопает его по плечу. Молча. И тут — словно лавина стронулась. Со своих мест у стены или на деревянных ящиках — двинулись все остальные. Они шли и просто хлопали Бон Хва по плечу, кто-то даже взъерошил ему волосы, а он все стоял, подняв руки и только качался на месте, когда хлопки были особенно сильными. Кто-то что-то ему говорил, но в словах не было злости, скорее одобрение и принятие.
Бон Хва ничего не понимал, но чувствовал, что он больше не враг этим людям. Почему? Что случилось? Наконец он остался один на один с последним из них — с Младшеньким Чуном, который горой возвышался над ним.
— Извини. — гудит тот басом и похлопывает его по плечу. Наклоняется и заговорщицким шепотом на ухо сообщает: — По-моему тебе лучше будет найти другую девушку. Я не сильно разбираюсь в отношениях, но даже мне ясно, что она тебя не любит.
— Ээ… спасибо. — говорит он, перестав пытаться понять, что тут происходит.
— Итак. Каждый из нас ударил этого первогодку хотя бы раз. — говорит Диковолосый, повернувшись к Гванхи, чье лицо пошло красными пятнами: — Сорок четвертая держит свое слово.
— Вы! Вы… это не то, о чем мы договаривались! — тычет пальцем Гванхи: — Верните деньги!
— Ну уж нет, — усмехается вихрастый Сон Хун: — все условия выполнены. Каждый из нас ударил его… и некоторые даже несколько раз. Так что никаких возвратов.
— Вот ведь. Тьфу! — Гванхи плюет на пол и разворачивается: — Идем отсюда! Я вам это еще припомню!
— Еще раз тут плюнешь и никуда ты отсюда не уйдешь. — спокойно замечает Диковолосый: — Чего это ты тут расплевался? Сон Хун?
— Слышь, Гванхи, я тебе сейчас расклад дам. — выходит вперед вихрастый и толкает Гванхи в грудь кончиком бейсбольной биты: — За все уплачено, дело закрыто. Теперь нас ничего не связывает. Можем и обидеться. Не, погоди. Уже обиделись. Оскорбились. Ты чего, сорок четвертую решил хаять своим собачьим ртом?
— Да я не… — Гванхи оглядывается по сторонам в поисках поддержки. Никто из его друзей не спешит подавать голос и он бледнеет.
— То есть после того, как сорок четвертая оказала тебе услугу, ты решил ее обругать? Оскорбить всех тут? — наклоняет голову набок вихрастый и снова толкает его в грудь своей битой, на этот раз — сильнее.
— Я не говорил этого! Прошу прощения, если кого задел! — поднимает руки вверх Гванхи: — Просто… сорвалось с языка, вот и все! Я… мы, пожалуй, пойдем…
— Ступай. И радуйся, что… а, погоди. Давай сюда свой бумажник. Чего вылупился? Откупные за оскорбления сорок четвертой. Давай-давай. — вихрастый протягивает ладонь и Гванхи, скрипнув зубами, кладет в эту ладонь кожаный бумажник. Вихрастый споро извлекает оттуда всю наличность и бросает бумажник обратно.