— Ты то откуда знаешь?
— Жертвы сексуального насилия ведут себя иначе. Вспомни, когда мы стояли в кругу — она стояла у стены и держала портфели и твой пиджак. Вспомнил? Она с опаской смотрела на Гванхи и Бо. Но парней из сорок четвертой не воспринимала как угрозу, понимаешь? Если бы она хоть раз прошла через групповое изнасилование, то она бы в угол вжалась. Потому что у нее в голове была бы яркая картинка как они все ее прямо тут раскладывают… но этого не было. И она пока не воспринимает каждого мужчину как угрозу. Она боится своих мучителей, но не всех мужчин в принципе. Так что… если и было что-то связанное с этим, то скорей — из разряда издевательств и унижений. Стоять голой. Танцевать стриптиз. Все такое.
— Но это же ужасно!
— Ужасно. Но… в сравнении с тем, что пришлось вынести многим корейским девушкам в японских борделях — фигня. Я тебе так скажу, малыш… и она и ты преувеличиваете свою боль и свою жертву. Собери сопли в кулак и прекрати ныть. И ей тоже полезно перестать ныть и себя жалеть.
— Да она себя и не жалеет!
— Еще как жалеет. И жертву из себя строит.
— Она и есть жертва!
— Конечно, если ты думаешь, как жертва, ходишь как жертва, крякаешь как жертва… но знаешь что, малыш? Задумайся! Может быть, стоит перестать думать, как жертва, перестать ходить как жертва, а? Ладно, нам нужно пару вещей у нее узнать… а потом уже решение примем. Есть у меня впечатление, что без глубокой интервенции тут не обойтись.
Тем временем официантка принесла им заказ. Сладкий чай и десерты. Потому что у Бон Хва уже руки трястись начали от дефицита глюкозы в крови. Так что он начал пить чай, чувствуя, как сладость разливается по всему телу, дрожь прекращается и в голове рассеивается туман. Он набирает сообщения в телефоне. Лишь бы Чон Джа была на месте… и дядя Ван.
— Ты же делаешь это ради матери? — спрашивает он у Су Хи: — Ради нее, да? Я так понимаю, что отец Куоко и твоя мама решили жить вместе и теперь ты испытываешь вину из-за этого, не хочешь подводить свою маму, частично искупаешь вину матери перед мамой Куоко и ей самой? Пойми, твоей маме будет намного лучше, если ты прекратишь все это. И ты лично ни в чем не виновата, а потому и не должна нести ответственность за других. Даже за свою маму.
— Ты не понимаешь! — вдруг повышает голос Су Хи: — Не понимаешь!
— Так помоги мне понять! — он повышает голос в ответ: — Помоги мне понять!
— Ты… — она снова отводит взгляд: — не поймешь… моя мама и господин Чжун, у них все хорошо! У моей мамы никогда не было хорошо! Она всегда… это же чудо! Господин Чжун — добрый! Он заботится о моей маме! Но он продолжает заботиться и о маме Куоко и о самой Куоко! Мама просила меня, чтобы я дала ей возможность пожить своей жизнью с господином Чжуном. Поэтому…
— Дала возможность пожить своей жизнью? Не понимаю. Как ты можешь им помешать? — удивляется Бон Хва.
— … — Су Хи молчит. Отворачивается в сторону.
— Кажется я догадываюсь, малыш. Вспомни, что Кири Аой на ее маму накопала. Помнишь фото из социальных сетей? Которые она показывала? Ладно, отель и горнолыжный курорт, вспомни ее фото здесь — еда, утренние пробежки, бассейн, тренировки, рестораны вечером… ни одной семейной фотографии. Ни на одной рядом с ней нет дочери. Су Хи в ее аккаунте как будто вовсе не существует. А вот у мамы Куоко есть куча фотографий ее и с бывшим мужем, и с дочерью. Дни рождения, пикники, просто фотографии вместе.
— Ты думаешь, что мама Су Хи скрывает что у нее есть дочь?
— Бинго. Скорее всего так и есть. Отец Куоко, господин Чжун ушел от своей опостылевшей жены, но все равно поддерживает и ее и Куоко финансово. А мама Су Хи скорей всего при первой встрече наврала ему, что одна-одинешенька и все такое. Потом же говорить про дочку стало уже слишком поздно. Они живут вместе, а Су Хи живет отдельно. Сама по себе. Вот поэтому у нее мятая юбка — она не ночует под мостом, просто дома нет взрослых. А когда ты приходишь домой совершенно без настроения, то меньше всего охота стирать и гладить свои вещи… тем более, что если она придет в школу вся чистенькая и выглаженная… что по-твоему с ней сделают ее мучители?
— Все испортят. Запачкают и помнут.
— Верно. Потому-то она и ходит в мятом и грязном — это один из способов ее защиты. Это как девушки, которые уродовали себе лица, чтобы не попасть в бордели. Она нарочно делает себя непривлекательной. В том числе и для того, чтобы исключить возможность сексуального насилия. Это печально, но по крайней мере мы теперь понимаем, что к чему. Если бы она жила вместе с матерью, то я бы уже поставил такой мамаше клеймо на лоб. Изменения в поведении, одежда, порванные учебники, залитый соком рюкзак — все это кричит о помощи. Но… если они живут отдельно, общаются по телефону через сообщения, а встречаются раз в неделю, а то и реже, тогда все понятно. Ее мама полностью погрузилась в новые отношения, она высылает дочери деньги и списывается по телефону. А когда она видит ее — скажем раз в неделю в торговом центре, где-нибудь на фуд-корте, то Су Хи там чистенькая и готовая поддержать маму. Как будто ничего и не было. Уж раз в неделю она собраться может. Собраться и сделать вид, что в ее жизни все хорошо и что она счастлива. Уверить маму в том, что та может продолжать наслаждаться своей новой жизнью с господином Чжуном.
— Вот же… и что делать? Она не собирается рассказывать маме о происходящем, а Куоко скорей всего ее шантажирует, что расскажет все своему отцу, вот она и терпит…
— Что делать? Видишь ли, малыш, все это — лишь повод, а не причина. Всего лишь повод. Если бы не эта ситуация, то она нашла бы себе другое оправдание для того, чтобы скукожиться. Сперва человек должен отстоять свои границы. Ответственность за отношения ее матери — явно лишнее бремя на ее плечах. Ее мама и господин Чжун — взрослые люди и уж как-нибудь обойдутся без ее помощи. Если они расстанутся из-за такого пустяка, то и отношения у них не такие прочные были, получается. В общем, ей нужно научиться ценить себя и не брать на свои плечи лишнюю ответственность. Где-то стать чуть больше эгоисткой и подумать о себе. Научиться любить жизнь, даже такую как она есть у нее. В общем, как я уже и говорил — без глубокой интервенции тут не обойтись.
В этот момент у него в кармане недовольно вибрирует телефон. Он достает его, смотрит на экран, поджимает губы и прикладывает трубку к уху.
— Слушаю.
— Твой долг перед мадам Вонг будет увеличен, — звучит в трубке голос Вана, человека-со-шрамом: — значительно.
— Я понял, господин Ван. Спасибо, господин Ван. — отвечает он, поймав себя на том, что едва не поклонился этому голосу.
— Хм. Ладно. Я тебя предупредил. — голос в трубке начал отдаляться, словно бы говорящий отнял телефон от уха и готовится сбросить звонок.
— Постойте! — говорит он: — когда ожидать машину? И … кого вы пришлете?
— У нас тут лишних людей нет, — ворчит голос в трубке: — я сам приеду. Но ты уверен? Назад ходу не будет.
Он смотрит на Су Хи, которая сидит напротив, опустив взгляд и сжимает в кулачках край своей мятой юбки. Видит, что в первый раз за все время, что он ее знает, по ее щеке вниз стекает одинокая слеза.
— Уверен, господин Ван. И спасибо вам.
— Пока не за что. Там поговорим. — в трубке звучит сигнал отбоя.
Глава 29
Она не знала, что и подумать. Ее мир как будто перевернулся с ног на голову. Два раза подряд. А потом — еще раз. Никто не мог противоречить Гванхи в классе. Никто не мог повысить свой голос на Куоко. Бо Рам был самым сильным и все его побаивались. После того, как Гванхи приказал ей встретить этого первогодку в школе и привести его на заброшенную стройку, она поняла, что теперь будет. Этого первогодку унизят. Побьют. Заставят извинится перед старшими. Поставят на колени.
И то, что Гванхи приказал именно ей это сделать — в этом было что-то изощренно издевательское. Этим он делал больно не только этому первогодке, но и ей. Чтобы она не надумала себе лишнего, чтобы не верила в то, что она может что-то изменить. Что завтра она может перестать быть убогой шлюхой и пепельницей.
Но она не даст сделать себе больно. Ей уже давно все равно. С того момента, как она поняла, что Куоко не остановится ни перед чем, лишь бы увидеть слезы на ее глазах, она перестала чувствовать эту боль в груди. Ей по-прежнему больно, когда ее прижигают горящими сигаретами, когда ее щипают и дергают за волосы, но внутри… внутри она ничего уже не чувствует. Потому Гванхи и не сможет сделать ей больно.
Она от всего сердца надеялась, что первогодка сможет это понять. Потому что боль от побоев или ожогов — ничто по сравнению с этой болью в груди. Что такое встать на колени? Да ничего. Просто становишься на колени и все. Плевок в лицо, жвачка в волосах — это даже не больно. Стоять голой перед всеми — это тоже не больно. Если перестать чувствовать, то ничего из этого — не больно. Она просто стоит на коленях. Просто протягивает руку, чтобы ей туда стряхивали пепел. Просто позволяет использовать свою спину как подставку для ног. Позволяет плевать себе в лицо. Втирать жвачку в волосы. Это все — не больно.
Потому она надеялась, что первогодка все поймет сразу. И опустится на колени. Сделает все, что скажут. Потому что тогда его не будут сильно бить. Унизят, плюнут, может быть помочатся на голову, но это же не больно… просто нужно вытерпеть. И все.
Ей было немного жалко первогодку. Он не понимал, куда он попал и что с ним за это будет. Гванхи был лидером в своем классе. У него было много влиятельных друзей. Он знался даже с бандитами из сорок четвертой школы. Бо Рам ходил на борьбу, был очень сильным и огромным как скала. Никто не мог ничего противопоставить Гванхи и его дружкам. А Куоко была самой популярной девочкой в классе. Так что первогодка был обречен с самого начала. И она ничего не могла с этим поделать, а ведь он еще и привлек ненужное внимание к ней самой! Теперь из-за этого тупого первогодки над ней будут издеваться еще больше! Зачем это ему нужно?! Идиот.