ее больше и сильнее, она спортом занимается… да и момент, наверное, пропущен.
— Я дома! — в прихожей хлопает дверь, щелкает замок, загорается свет на кухне, звучат шаги, открывается и закрывается дверь в ванную комнату, слышится шум воды из-под крана.
— Как-то поздновато она вернулась. Чтобы просто ужин передать — много времени потратила. — ворчит Чон Джа: — как ты думаешь, она его трахнула?
— Во-первых мы тут не сплетники собрались, чтобы за спиной обсуждать интимные подробности жизни близких людей, — замечает в ответ Старший: — а во-вторых сто процентов что трахнула.
— Вы о чем? — Юна заволновалась, привстала на локте: — инженер Ли и Оби⁈
— А что? Она ж у нас девочка Робин Гуд. Берет у богатых, дает бедным. — усмехается Чон Джа: — вот интересно к какому типу она меня относит?
— Ты у нас — бедная. Нуждаешься в любви ласке. — отвечает Бон Хва: — а я — богатый, потому как мудр и сексуален.
— Пффф… ты себе льстишь, старик.
— Вы… вы о чем вообще⁈ Он же у нас ключевой свидетель! А она — истец, да еще и несовершеннолетняя! То есть, да она эмансипирована, но к преступлениям, связанным с насилием и против сексуальной свободы это не имеет отношения! — Юна отбрасывает одеяло и садится на свой футон: — вы что, с ума сошли⁈ И потом, Оби и инженер Ли! Он же ей в отцы годится! Быть такого не может!
— А вот сейчас она умоется и вернется, у нее и спросим. — предлагает Чон Джа: — а что до того, что у них статус в суде разный, так тут главное, чтобы не узнал никто. Если ты никому не скажешь, то и мы молчать будем.
— Но… — Юна теряется и не знает, что и сказать. Тем временем дверь в ванную комнату открывается, гаснет свет на кухне и в ванной. Слышатся мягкие шаги.
— И-извините. — тихий голос шелестит в полутьме: — я задержалась. Прошу прощения, что мешаю вам спать…
— Вот скажи мне, джедайка, сколько по десятибальной шкале? — спрашивает Чон Джа из темноты и Юна слышит, как дыханием Оби — прекращается. Тишина.
— О чем, вы, Чон Джа-нуна? — острожный вопрос.
— Я в плане оценки. Понимаешь, я вот давно для себя десятибалльную шкалу ввела. Как землетрясения оценивают, по шкале Рихтера. Типа, знаешь первые два отделения на шкале — это когда отвратительно. Когда охота прямо из постели убежать. Ну… там пахнет ужасно, за собой толком не ухаживает, живот отрастил или ведет себя как сволочь. Три-четыре — это когда… ммм… все равно фигня какая-то. Пять-шесть — это когда нормально. Не то чтобы вау, знаешь ли, но и не совсем отстой. Середнячок, так сказать. Удовлетворительно, зачет сдан, молодец, возьми с полки пирожок. Когда не пахнет от мужика, когда тело у него спортивное, когда не ждет что ты все одна делать будешь, а вот прямо инициативу в свои руки берет и знает, что делает. Если семь-восемь, то это прямо секс, так секс, когда потом лежишь на спине, смотришь в потолок и ноги вместе свести не можешь. А уж девять или десять — это когда потом свое имя вспомнить путем не можешь, лежишь и по кусочкам себя собираешь — кто я и что тут делаю… так сколько?
— О-оценки? — прерывающийся голос Оби в темноте.
— Ой, да ладно. Столько времени ты с ним провела в соседней квартире. Тут между прочим стены тонкие, все слышно.
— О-он меня заставил! Мы были с ним совсем одни и…
— Оби. — звучит голос Бон Хва и Юна поневоле подтягивается. Это голос мистера Хайда. Она не так давно поняла, что в Бон Хва скрывается две личности и она не собирается его этим тыкать, у каждого свои болезни и недостатки. Но когда голос Бон Хва звучит вот так — это значит говорит Старший.
— Оби. — повторяет он: — пожалуйста не говори то, о чем ты впоследствии пожалеешь. Никто тут тебя не осуждает. Никто не считает твои действия ужасными, а тебя — легкодоступной шлюхой. Более того, лично я считаю тебя прекрасной девушкой и замечательным другом.
— Это еще почему? — голос Чон Джа с нотками ревности.
— Вот смотри… Оби пошла к нему с контейнером, чтобы ужин принести, чтобы господину Ли одному не ужинать. Когда она шла к нему, то и подумать не могла что сексом с ним будет заниматься. Понимаешь, почему? Нет? Порой ты такая дурында, Чон Джа…
— Но, но, мистер Хайд! Хватит ходить вокруг да около, выкладывай уже! Я откуда знаю, хотела она с ним трахаться, когда отсюда вышла или нет⁈
— Очень просто, Чон Джа… или возможно мне следует сказать «элементарно, Чон Джа»? Если бы в соседней квартирке сейчас был Бред Питт, а ты хотела улизнуть из нашей — как бы ты себя вела? Задумалась? Ты бы накрасила губы. Ты бы оделась получше. Ты бы сменила белье на более соблазнительное… понимаешь? Когда Оби выходила из нашей квартирки держа в руках контейнер с ужином — она и подумать не могла что выйдет вот так.
— Не понимаю. — признается Чон Джа: — джедайка, так он что и правда тебя изнасиловал? Принудил к сексу?
— Конечно нет. — отвечает Старший до того, как Оби успевает открыть рот: — просто она его пожалела. Мне до сих пор сложно понимать ее мотивы, но в данном случае я уверен, что она его пожалела. Ей нравится быть удобной и полезной для людей, нравится, когда в ней нуждаются и ее хвалят и рядом с такими людьми как господин Ли — она расцветает. Своего рода синдром спасателя. Не знаю. Наша Оби — загадка для меня. Но что я точно могу сказать, так это то, что выходя из нашей двери она и подумать не могла о том, что будет сплетаться ногами с господином Ли. Однако… думаю что знаю как все произошло… скорей всего она осталась, чтобы он не ужинал в одиночестве, а тот — рассказал ей историю своей семьи. Вот она его и пожалела.
— А… ему это не повредит? — осторожно спрашивает Чон Джа.
— Секс с молодой девушкой для сломленного мужчины — то, что доктор прописал. Так что лично я проблем не вижу. Господину Ли сейчас намного лучше, чем раньше. Впервые за полгода. От нашей Оби ничего не убыло, я вот в темноте не вижу, но готов поспорить что она просто светится. Так а нам чего расстраиваться? Вот я и говорю, Оби — расслабься, никто тебя тут не осудит.
— … ладно. — шелестит в темноте голос: — я… мне… ну обычно меня все осуждают. И красным по мне, как ножом по сердцу. А тут… спасибо. Спасибо, что так.
— Не за что.
— Спасибо за то, что принимаешь меня такой…
— Ха. Не стоит переоценивать себя девочка. Ты не единственная с тараканами в нашем обществе. — вмешивается Чон Джа: — у меня парочка тараканов побольше есть. А ты вон на Юну погляди… или у мелкого в школе есть госпожа Мэй, та вообще… в общем в наше время найти нормального человека без прибабахов в голове — это нужно как Сократ с факелом ходить.
— Диоген…
— Чего?
— Диоген с факелом ходил. А Сократа цикутой отравили. — тихо говорит Оби: — спасибо, Чон Джа-нуна. Мне с вами очень хорошо. Можно я останусь?
— Даже не знаю. Так-то ты девчонка хорошая, но только чур ко мне больше не лезь! Я и правда больше по мальчикам!
— Госпоже Чон Джа не понравилось? Я могу…
— Ой, завались, мелкая! Я тебя сейчас! — опять невнятная возня и Юна понимает, что снова — пропустила момент. Что-то очень важное сейчас произошло, как-то эта Оби умудрилась стать своей, несмотря на свое поведение, на то, что она только что совершила аморальное и неразумное действие, соблазнила ответчика, будучи истцов, это же делает инженера Ли аффилированным лицом, порождает конфликт интересов, не говоря уже о том, что он ей в отцы годится! Как так можно⁈ И все равно — Чон Джа ее приняла и даже сейчас буцкает, завернув в одеяло, по-шуточному. Юне тоже хотелось бы, чтобы ее — отбуцкала Чон Джа, по-свойски, как свою подругу, но что для этого нужно сказать или сделать? Стать на сторону Оби? Они-то все и так живут вместе, может в этом все дело?
— Э-это неправильно! — говорит Юна наконец решившись. Ей нужно стать своей, стать такой же как Бон Хва и Оби для Чон Джа. Что делать для этого она по-прежнему не знает, но что-то делать нужно, вот она и не выдерживает. Говорит она достаточно громко и все тут же затихают, прислушиваясь. Она садится на своем футоне и смотрит в темноту. Набирает воздуха в грудь.
— Ну-ка прекратите! Не стоит забывать для чего мы все тут собрались! Мы скрываемся. Мы — «залегли на матрацы», как в книгах про мафию. А значит у нас в коллективе должно царить единоначалие и единомыслие. А вы себя как дети ведете.
— Юна…
— Помолчи Чон Джа. А вы двое, Бон Хва и Оби — разве вам не обидно? Вас тут зажимают, лишают конституционных прав и тиранят! Неужели мы так и позволим этой тиранше безнаказанно властвовать над нами⁈ Нам следует объединиться всем вместе и напасть на нее! Защекотать там, или…
— Ну все, босс, ты сама напросилась! — голову Юны накрывает чем-то мягким, ее валят на футон и чувствительно буцкают по бокам, а она — счастливо улыбается в темноту одеяла. Она здесь своя….
Эпилог
Эпилог
Если бы на свете существовал Песочный Человечек, тот самый, что сыплет в глаза волшебный песок, заставляя людей засыпать, то вероятно этой ночью он взял бы себе выходной. Потому что этой ночью удивительно много людей не сомкнули глаз.
Не спал господин Ван, человек со страшным шрамом через все лицо. Он сидел у колыбели своей внучки, а его дочка извинялась за то, что вызвонила его посреди ночи «с этими коликами», а он говорил, что все нормально, что он все равно ночью мало спит, а ей нужно выспаться, муж в командировке, а у маленькой желудочные колики. Так что этой ночью старый Ван снова не заснет.
Не спала Лиджуань, которая склонилась над тестами ДНК из больницы, где лежал старик Сирасони. В пепельнице лежала одинокая сигарета, а дым от нее поднимался к потолку. Лиджуань, или как ее звали в округе — Змея Вонг, барабанила пальцами по столу и что-то бормотала себе под нос. Этой ночью Змея Вонг снова не заснет.
Не спал Ву-старший, он сидел в VIP-комнате чил-аута элитного ночного клуба и смотрел на женщину в красном платье, которая сидела напротив него, скинув туфли и усевшись по-турецки. Женщина сделала ему предложение, от которого он ну никак не мог отказаться, однако же старый Ван так и не дал ему никаких наводок или долгов этой Чон Джа Юн, так что придется действовать грубо. Прямолинейно. И черт с ним, что старый Сирасони будет недоволен, он уже динозавр. Двадцать лет в тюрьме сломят кого угодно, да и на здоровье отразятся не лучшим образом. Так думал Ву-старший, завороженным взглядом глядя на шелковистую поверхность бедра женщины в красном. Ему ничего не светит, она — наверху, а он — внизу, в грязи у ее ног… но может быть ей однажды будет скучно и она решит грязи попробовать, а он — тут как тут.