И тут моему взору открылась очень атмосферная картина:
Из просторного холла я подходил к широкому такому дверному проёму. Коридор направо, коридор налево, и створки лифта прямо передо мной.
Так вот…
Сперва я услышал музыку, которая доносилась справа. Затем слева раздалась автоматная очередь, и слева же на полусогнутых вышел бронированный космонавт.
Сразу видно — человек серьёзный.
По чёрному шлему с пластиковым забралом барабанят капли воды, в руках бандура какого-то слонобойного калибра, так ещё и магический щит перед собой выставил.
Не обращая на меня ровно никакого внимания — не заметил, должно быть, слишком уж увлёкся — и продолжая стрельбу, космонавт прошёл слева направо. Глядя на эти перемещения, я прям сразу же вспомнил любительскую постановку в Иркиной школе. Не помню, что именно они ставили, но помню цыган, которые в определённый момент и по команде проходили через всю сцену, выкрикивая что-то типа: «Эй, ромалы!» и «Ай-нанэ-нанэ!».
Ну так вот.
Прошло несколько секунд после того, как космонавт скрылся в правом коридоре, и стрельба вдруг прекратилась. А музыка, наоборот, стала громче. Вроде бы знакомая какая-то зарубежная попсятина, но так вот сразу и не вспомню.
И тут космонавт появился вновь.
Бросив свою пушку где-то там, он пятился назад и хаотично махал руками, а по его броне ползали очень странные крысы. Реально странные. С одной стороны, они были явно не первой свежести — у одной вон, всё мясо с хвоста слезло — а с другой стороны, на шкуре у крысюков светились разноцветные руны.
— А-а-а-а! — завизжал космонавт в тот момент, когда одна из крыс прошмыгнула под забрало и взгрызлась ему в глотку, а затем заковырялся в ногах и начал заваливаться назад. Как он упал, я не увидел, потому как товарищ «исчез за кулисами».
И одновременно с этим справа вышла Шестакова.
Весёлая такая, мокрая, в танце и со здоровенным магнитофоном на плече.
— Это мужицкий дождь! — пропела она во всю глотку. — Халилуя! Дождь из мужиков! Хэй! Хэй! О! — тут альтушка заприметила меня. — Здравствуйте, Василий Иванович!
И тут же из-за угла высунулась мокрая Смерть. Бедняга зачем-то подхватила пулемёт космонавта и выглядела, как муравьишка, который прёт соломинку тяжелее себя самого.
— Где Дольче⁈ — крикнул я и подошёл к девкам.
— Не знаем! — ответила Шама и убавила громкость. — Где-то наверху. Мы только что из подвала вышли. Сейчас напишу ей, — Шестакова поставила мафон на пол, достала из кармана телефон и начала что-то набирать, прикрыв экран ладошкой.
И тут снова:
— Тах-тах-тах-тах-тах! — прозвучала ещё одна очередь.
Мы с девками обернулись и увидели, как ещё один космонавт, открыв спиной двойные двери, пятился в коридор. Судя по надписи над дверями, появился он из столовой. И что-то ему в этой столовой так сильно не понравилось, что он буквально поливал её свинцом.
Однако и ему в ответ летело.
— Вз-з-з! — вспыхнул синими искрами магический барьер, когда в него врезалась увесистая луковица порея. — Вз-з-з! — и ещё раз. — Вз-з-з! — и ещё. И тут бедняга просел по мане…
— А-а-а-ай-ыыы-й! — взревел он, когда очередной порей зелёной частью вонзился ему в плечо и буквально пришпилил к стене. — Не-е-е-ет! — и следом же прилетели ещё два. Один промазал и просто вошёл в стену, а вот второй торчал теперь в пробитой каске.
Не успел бедолага додёргаться в конвульсиях, как из столовой вышла Фонвизина и плюнула ему в забрало.
— С-с-с-сука, — прошипела мокрая рыжая аристократка.
Следом появилась Стеклова с целой охапкой метательных пореев. Что ж… общение с Лёхой явно пошло ей на пользу.
— Ответила! — крикнула Шама у меня за спиной. — Она на двенадцатом этаже.
— Отлично, — сказал я, — двинули.
Кадет Дольче держала оборону, как могла.
А могла она плохо.
Да, как и каждому магу вне зависимости от уровня и классификации, ей были доступны силовые барьеры. Однако они были столь слабенькими, и владела ими Дольче столь плохонько, что они вряд ли смогли бы остановить пулемётную очередь из артефактных и до кучи усиленных пуль.
Ну а потому ей не осталось ничего иного, кроме как взять Иннокентия Петровича в заложники.
Спрятавшись за спиной обездвиженного завхоза, Дольче держала на вытянутой руке горящий шарик файербола. На её счастье, то ли пожарная система заглючила, то ли в кабинеты больших начальников её и вовсе не проводили. Ну… чтобы в случае чего не испортить ценные документы, оборудование или ценную репродукцию «Банки Тушнины».
Так что в коридоре вовсю поливало дождём, а в кабинете Иннокентия Петровича было тепло, сухо и уютно.
Плохая новость — вместо обычных охранников её теперь осаждали какие-то чёрные человечки в полном обвесе. Хорошая новость — стрелять они не спешили.
Сперва в кабинет залетела дымовая шашка, но Дольче не будь дурой выпнула её обратно в коридор. Пока шашка догорела, пока дым рассеялся и пока человечки вернулись на позиции, она уже выиграла себе несколько минут.
Ну а теперь настала пора для переговоров.
— Кто ты такая⁈ — крикнул мужик с автоматом, который прятался прямо за дверным косяком.
— Я — Катя! — крикнула Чертанова, потому как не нашла ничего умней.
— Чего ты хочешь⁈
— Я хочу, — тут Дольче запнулась, но почти сразу же добавила демоническим голосом: — СТОЯТЬ И НЕ ДВИГАТЬСЯ!
Дело в том, что её дар контроля сбивался как будто бы по кулдауну, и периодически нужно было напоминать Кеше о его основной задаче. Однако! После столь длительного воздействия Чертанова чувствовала, что вот-вот пробьётся завхозу прямо в голову и получит полный контроль, как тогда над жабами во время схватки с гадюкой.
— Ну так стой и не двигайся! — крикнул мужик из коридора, чутка переварив информацию.
— Сама разберусь, что мне делать! — чисто по-женски ответила Дольче.
— У тебя есть какие-то требования⁈
— У меня есть какие-то требования!
— Какие⁈
— Какие-то.
— Да ты издеваешься, что ли⁈ Так! — мужик зачем-то высунул в дверной проём руку. — Я захожу! — а затем появился в нём целиком. — Я безоружен! Давай просто погово…
Договорить ему было не суждено. Уже привычная для Дольче волна сырой энергии прокатилась по коридору и будто осенний лист унесла с собой мужика…
— Чертанова⁈ — послышался голос командира. — Ну ты как там, в порядке⁈ А это что за клоун?
Безумие никак не привязано к часам и погодным условиям. Не нужна ему ни лунная ночь, ни зловещий туман, ни молнии за окном. Помутнение рассудка вполне может заявиться на порог погожим ранним утром. Ну а особенно, если человек, к которому оно пришло, всю ночь не спал и терзался неопределённостью.
Да, прав был Константин Оскарович, Ваня действительно нестабилен.
И да, много думать не всегда полезно.
Дума за думой, мысль за мыслью Ваня дошёл до неочевидных выводов.
И выбор уже не заключался в том, сдать Ромашкину или нет. Теперь выбор заключался в гораздо более фундаментальных вещах. Да чего уж там? В самых главных вещах на свете!
Жизнь или смерть.
Причём на кону стояла не только жизнь этой красивой девочки-оборотня, но и его собственная. Так да или нет⁈
— Да⁈ — Хельсин сам не заметил, как начал размышлять вслух, а теперь уже и на крик перешёл. — Или нет⁈ Аа-а-а-а-ай, чёрт!
Стоит отдать Ване должное, он предпринял попытку развеяться. Вышел из квартиры, спустился во двор и через зелёный сквер прошёл до ближайшей автобусной остановки. Рядом, насколько он помнил, должен стоять кофейный лоток в форме стаканчика, и открывается этот лоток совсем-совсем рано, чтобы захватить самый первый пассажиропоток.
— А что покрепче будет — латте или капучино? — уточнил Ваня.
— Покрепче будет безалкогольный «будильник», — авторитетно заверил парнишка-бариста, оценив мешки под глазами Хельсина. — В меню нет, но могу сделать, если надо.
— Надо, — кивнул Ваня. — Сделай, пожалуйста. Без сдачи.
Он положил на стойку купюру внушительного номинала и отошёл на пару шагов, чтобы не мешать следующим клиентам.
А следующие клиенты…
Ох…
Два молодых студента, парень и девушка. Такие милые. Такие, мать его так, трогательные. Парень проговорил мудрёный заказ, реально мудрёный, до сих пор Хельсин даже не догадывался о том, что можно доить миндаль… ну да не суть. Парень заказал за себя и за свою возлюбленную, а потом уточнил у неё, не забыл ли чего часом.
— Не забыл, — хихикнула девушка и шутливо поцеловала его в нос.
От всей этой картины аж зубы слипались от сладости…
Бариста выдал Хельсину его «будильник», но тот неожиданно для самого себя не ушёл и продолжил наблюдать за студентами. Как весело они щебетали. Как липли друг к другу, не в силах прервать тактильный контакт хоть на секунду. И как мило прощались, залезая каждый в свой автобус.
«Неужели всё это мне не дозволено?» — с тоской подумал Ваня, тут же скатился обратно во мрак собственных мыслей и наконец-то принял решение.
Радикальное решение.
Под стать характеру.
Вернувшись в квартиру со спящей Ромашкой, он первым же делом открыл карманчик на чехле гитары. Вытащил небольшой футляр, похожий на чехол от очков. Раскрыл его, вытащил на четыре небольших флакона. Два с абсолютно прозрачной жидкостью. Ещё два с тёмной словно ночь.
«Нет повести печальнее на свете», — пронеслось в голове у Ивана Хельсина в тот момент, когда он залпом опрокинул в себя два флакона, и, сложив ладони на груди, лёг рядом с Ромашкой.
Заключение! Старт нового тома!
Что ж…
Не знаю, кто придумал чушь о том, что врага почему-то нужно уважать… Ну то есть нужно, конечно, но только если враг того действительно достоин. По одному лишь праву вражды кого-то там уважать — такое себе.
У меня вот, например, грёбаные кроты во врагах записаны!
И что же мне теперь?
На «вы» с ними надо?