Я — сорокалетний мужик. Рита — звиздючка. Откровений не случится ни в одну, ни в другую сторону. Не потому, что кто-то кого-то не воспринимает всерьёз, не уважает, боится или ещё что-то. А просто потому что… потому!
И даже пытаться не стоит.
Так что заходить к ней в голову нужно либо через менталиста — это мы всегда успеем, если что — либо же через «своего». Благо, что с ней живёт ещё пять девушек её же возраста.
— Оль, утром поговори с ней, ладно? — попросил я.
— Конечно, Василий Иванович.
— Не дави, не злись, не ругайся. И обязательно скажи, что я не злюсь и не ругаюсь. Надо узнать, что за хрень у неё в голове творится.
— Узнаю, Василий Иванович, — пообещала Фонвизина. — Обязательно узнаю…
Утро Степана Викторовича Державина началось с кофе. Там, в Институте, под пристальным взглядом коллег он пил чёрный, крепкий и без сахара. Сурово, так сказать, по-начальственному.
Дома же, когда никто не видел, Державин любил растворимую бурдинушку напополам с миндальным молоком и со сгущёнкой в качестве подсластителя.
Иногда, когда было время, делал шапочку из взбитых сливок и посыпал её сверху маленькими разноцветными зефирками.
Помимо этого, завтрак ректора состоял из яичницы — два белка, три желтка — и кусочка ветчины поверх злакового хлебца. Именно так всё было и сегодня.
Ничто, как говорится, не предвещало.
Вчера ночью, безо всяких отлагательств, он выполнил просьбу Скуфидонского и послал запрос в ГНК. Попросил выслать ему все связанные с некромантией учебные материалы, либо копии материалов, либо хотя бы организовать физический доступ к этим самым материалам. Причиной своей просьбы он указал пространные «исследования». Подписал, что дело это государственной важности, а что да почему разжёвывать не стал.
Ни самого Скуфидонского, ни Риту Смертину ректор в письме не упоминал, однако в ГНК — как оказалось — люди работали проницательные.
Ровно в восемь ноль-ноль Державину позвонили со скрытого номера:
— Доброе утро, Виктор Степанович, — произнёс приятный женский голосок.
— Здравствуйте.
— Соединяю вас с Мавриным. Пу-пу-пи-пу.
Маврин⁈ У Державина чуть яичница носом не пошла. Да ну! Не может быть такого! Неужели жив ещё⁈
— Твою ма-а-а-ать, — беззвучно выдохнул Державин.
Среди людей мнения насчёт Родиона Маврина разнились и были откровенно полярны. Первое мнение заключалось в том, что начальник ГНК — один из тех преданных своему делу поданных Его Величества, на которых стоит вся Империя.
Мнение второе: Родион Маврин — самая жестокая сволочь из тех, что только видел этот мир.
Исходя из личного опыта, Державин придерживался второго мнения. Он искренне считал, что именно из-за людей вроде Маврина в Европе одно время всех женщин чуть красивее унитазного ёршика жгли на кострах. Из-за людей вроде Маврина североамериканские индейцы живут в резервациях. Из-за людей вроде Маврина…
Да фанатик он, чего уж там!
Выживший из ума ещё в детстве, некогда властный и востребованный, а теперь за ненадобностью задвинутый в дальний угол вместе со всей его конторой. Но тем не менее всё равно фанатик! Ту ярь, с которой он пытался пересажать всех некромантов по комнатам с мягкими стенами, да в другое бы русло, но…
Увы.
Родион Андреевич Маврин был максимально упёрт. Ректор на полном серьёзе предполагал, что, если в один прекрасный день ГНК лишат финансирования или вообще упразднят, Маврин один хрен продолжит ловить некромантов. На чистом энтузиазме. Всю пенсию в это дело впулит, а может, даже кредитов на родню наберёт.
— Пу-пу-пи-пу, — прозвучал очередной звуковой сигнал и: — Алло.
В трубке раздался властный мужской голос с эдакими старческими модуляциями; всё же Маврину должно быть уже сильно больше семидесяти.
— Привет, Степан Викторович.
— Здравствуйте, Родион Андреевич.
— Ты что мне там за писюльки пишешь? — начальник ГНК решил долго не расшаркиваться. — По что тебе некрокнижки?
«Некрокнижки». «Некромразь». «Некровыродки». Речь Маврина сплошь и рядом состояла из подобных словечек. Всё, что хоть как-то было связано с некромантами, обязательно маркировалось приставкой «некро» и презрительным тоном.
— Для исследования, Родион Андреевич.
— Для какого ещё исследования?
Державин вдруг почувствовал себя пятиклассником, которого застукали в школьном туалете с пакетиком дрожжей. Почувствовал, прочувствовал, взял эмоцию под контроль, напомнил себе, что вообще-то возглавляет Институт Одарённых Российской Империи и каждый день в прямом смысле этого слова вершит историю. Собрался с духом и:
— При всём уважении, Родион Андреевич, но это не ваше дело. Я подал официальный запрос, будьте любезны официально на него ответить. Либо подтвердить мою просьбу, либо отказать. Но знайте, что в случае отказа, мне придётся ходатайствовать в вышестоящие инстанции и свидетельствовать о том, что вы препятствуете научной работе.
Какое-то время в трубке было тихо, а затем:
— Ах-ха-ха-ха, — грубый, неприятный смех Маврина пробрал ректора аж до мурашек. — Взрослый совсем стал, да? Или ты это… с дружочком своим переобщался? Со Скуфидонским?
— Родион Андреевич, я всё сказал.
— Ты всё сказал, а я ещё не всё.
«Старый ублюдок», — подумал Державин, а затем на всякий случай включил запись разговора.
— Ты думаешь, что я не знаю, чем вы там занимаетесь? Думаешь, что я не знаю про планы Его Величества?
Давай же, давай. Ляпни что-нибудь про Императора.
— Это касается моего ведомства, Державин! Величество лично обсуждал со мной обучение Смертиной! Я пытался объяснить ему, что он слишком мягок в этом вопросе! Пытался донести, что с «некромразью» невозможно договориться и даже пытаться не стоит, но он всё равно настоял на своём!
— Ну так позвоните Его Величеству и ещё разок скажите, что он не прав. Ему сейчас как раз только до вас и дело.
Признаться, Степан Викторович сам от себя такого не ожидал. Острым на язык он становился лишь тогда, когда дело касалось научных изысканий или метафорических описаний срамных органов — именно с его лёгкой руки в народный фольклор вошёл замысловатый термин «бумажник из ветчины» — а тут вдруг… вот прямо так… и на полном серьёзе.
«Молодец, Степан Викторович, — похвалил сам себя Державин. — Кремень!»
Теперь осталось лишь круто уронить микрофон.
— Жду документы, — сказал ректор. — Всего хоро…
— Погоди! — на радость ректора, в голосе Маврина стало гораздо меньше властного и гораздо больше старческого. — Погоди!
— Что такое, Родион Андреевич?
— Хрен с тобой. Ладно. Твоя взяла.
«И хрен со мной, — подумал Державин. — И ладно, и моя взяла. Сразу. Получается аж тройное утверждение. Ой не к добру…»
— Я же знаю, что вы все там друг с другом вась-вась. Куда мне, старику, с вами тягаться?
Точно не к добру!
— Спустись к подъезду, я тебе курьера с документами прислал. Уже стоит человечек, ждёт.
В этот раз Державин не жевал, но всё равно чуть повторно не подавился. Странно это всё. Ну вот как есть странно. Только что старик спорил с пеной у рта и доказывал свою правоту, а тут вдруг «человечка» прислал.
— Вы на меня что, покушение готовите?
— Хотел бы я на тебя покуситься, Державин, я бы тебе бабу трипперную прислал!
— Причём тут…
— Спускайся, говорю! — и Маврин скинул трубку.
Доедать Степан Викторович уже не стал. Подумал. Несколько раз выглянул в окно, но так и не заметил никакого спецтранспорта — помнится, у ГНК был примерно такой же автопарк, как и у Канцелярии, то есть чёрные фургоны с глухой тонировкой.
Ключевое слово «были». Обладал ли сейчас ГКН подобными ресурсами, сказать сложно.
Державин подумал ещё раз.
И ещё.
В конце концов, загрузил только что записанную запись разговора в чат с Гринёвым и настроил автоматическую отправку на через полчаса — вдруг его похитят. Потом застеснялся своей паранойи и удалил.
Потом вспомнил рожу Маврина и модуляции его голоса и загрузил обратно.
Снова подумал. Вдоволь посомневался, однако, в конце концов, оделся и вышел во двор.
И почти сразу же:
— Доброе утро, Степан Викторович.
— Ага, — кивнул Державин, глядя на белую трёхдверную «Оку» со ржавым крылом. — То есть ваш «человечек» — это вы и есть?
На пассажирском сиденье «Оки» с открытым настежь окном сидел сам Маврин. С прошлой их личной встречи бессменный лидер ГНК приобрёл множество новых морщин и килограммов тридцать веса. В машине он помещался с трудом и, наверняка, мешал водителю переключать передачи.
Водителем, к слову, была девушка. Молоденькая, рыженькая, в конопушках и с милыми оттопыренными ушами.
— Здравствуйте, Степан Викторович! — поздоровалась девушка, и Державин тут же узнал голос.
— А это вы меня, получается, на Маврина переводили?
— Да! — обрадовалась девушка и изобразила тот самый сигнал: — Пу-пу-пи-пу! Здорово у меня получается, да⁈
— Очень, — слабо улыбнулся ректор.
Признаться, тут ему стало даже немножечко жаль Родиона Андреевича. В голове чётко встал грустный образ старого слепого пса, который охраняет пустой дом. Однако Маврин поспешил развеять этот морок:
— Значит так! — крикнул ГНК-шник и с яростным кряхтением выбрался из машины.
Шустро перебирая пухлыми ножками подошёл к «Оке» сзади, открыл багажник и достал старенький потёртый портфель с замочком.
— Все документы у меня тут, — сказал Маврин, а потом…
Потом вдруг непонятно откуда достал наручники, пристегнул себя к портфелю, а ключи засунул за щеку.
— Не надо! — крикнул Державин.
— Тихо! — рявкнул Родион Андреевич. — Ещё шаг, и проглочу! Это дело моего ведомства, Державин! Ты подал запрос? Отлично! Запрос одобрен! Но я буду не я, если отдам бесценный архив этому отморозку Скуфидонскому! Только из моих рук!
— И как вы это себе представляете?
— Вот так и представляю!
С тем Маврин вернулся обратно к пассажирскому сиденью, не без усилий сложил его и жестом предложил Державину садиться в машину.