А пока я был сосредоточен на том, чтобы метров действительно было «пара», а не три, четыре, пять и так далее, эта гадина умудрилась потушить свет. Все лампы в коровнике разом взорвались, и мы остались в полной темноте. Хоть потолок сырцой сноси, чтобы звёзды светили.
Благо, что всю проводку Лич то ли не смог, то ли не додумался сжечь, и какой-никакой источник света у нас всё-таки остался. А если точнее, то экран ноутбука Тамерлана, поставленного на подзарядку.
Признаюсь, стало жутковато.
В два тридцать из-за темноты и мерного завывания зомби Ирка начала клевать носом. Маврин с внучкой среагировали вовремя и теперь развлекали её беседой. Преимущественно вопросы задавали, чтобы ей приходилось отвечать… короче, вели себя с моей сеструхой, как с сонным водителем.
О чём именно говорили, я пропускал мимо ушей — вся концентрация сейчас была сосредоточена на куполе.
В два сорок Лич снова ультанул, и зомби вошли в коровник.
— Ир, долго ещё?
— Да я не знаю, блин! — Ирка, кажется, едва удерживалась от истерики. — Не знаю! Я делаю всё, что от меня зависит!
Без пяти три Лич прервал своё затянувшееся молчание. Приободрился как будто бы и начал вещать гадости загробным голосом. В основном озвучивал фантазии о том, как все мы будем служить ему в своём посмертии.
К трём через дырявую стену в коровник пробился лунный свет. И ровно тогда же где-то там, вдали, возник силуэт кадавра. Не знаю, из каких частей каких животных Лич смастерил эту жуть, но на её создание явно пошла падаль со всего леса.
Здоровая хрень.
Прямо-таки гигантская.
Пока что слабая и неповоротливая, но проблем я с ней явно ещё хлебну.
— Дедушка, я боюсь! — подала голос Света Маврина, на что старик отругал её и напомнил, что она вообще-то и сама некромантка, так что бояться нежити просто не имеет права.
В три тридцать я упустил ещё пару метров, но исключительно ради собственного удобства. Логично, что меньшую площадь контролировать было куда проще.
В три двадцать кадавр окончательно окреп и кое-как протиснулся внутрь коровника. Прочие зомби расступились, и тварь начала с разбега долбиться о барьер. Во время первого же удара кадавр поломал себе рога — то ли реальные лосиные рога это были, то ли просто чьи-то оголённые кости, выставленные вперёд, не имею ни малейшего понятия.
Так вот…
Поломал, но с тем выиграл для армии мёртвых ещё немножечко пространства. Тут — каюсь — по моей вине. Я просто не ожидал, что удар окажется настолько сильным. С потолка коровника аж штукатурка посыпалась.
Что ж… Итого теперь нас разделяло не более пяти метров.
В три сорок кадавр окончательно размозжил себе голову и рухнул на пол. Но — увы и ах — это не означало, что он побеждён. Судя по тому, как бодро к этой бесформенной туше ломанулись другие зомби, Лич решил пересобрать свою зверушку. И скорее всего, сделать из неё что-то ещё более жуткое, большое и сильное. Возможно, даже что-то более похожее на таран.
Наступила небольшая передышка.
И в этот же момент мне в голову постучались. Настойчиво так, требовательно. И тут… я не берусь утверждать — всё-таки сила ментального воздействия штука субъективная и единиц измерения не имеет — но стук был помощнее, чем у того же Гринёва. Случались ситуации, когда тайнику вдруг что-то срочно требовалось, а телефона не было под рукой.
Так вот… очень похоже.
И думается мне, что я знаю имя входящего в мои мозги абонента. Кажется, Лич решился на переговоры тет-а-тет. А к добру оно или к худу, это мы сейчас и узнаем.
— Родион Андреевич, — позвал я.
— Да, Скуфидонский⁈ — дед бдел рядом. — Что такое⁈
— Предложение о передышке ещё в силе?
— Да-да-да, — замотал головой старый некромант и тут же принялся за волшбу. — Света! Светочка, помогай!
— Уф! — вынырнул я из метапространства и тут же взялся за дело.
Не будет никаких уступок.
Не будет никаких компромиссов.
Тварь сдаваться не намерена, так что впереди у нас борьба, борьба и ещё раз борьба.
— Что-то ты быстро сдулся! — крикнул где-то у меня за спиной Лич. — Совсем старый стал, Василий Иванович! Тебе бы куда-нибудь на склад в сторожку! По выходным в лото играть и простату проверять почаще, а не вот-это-вот-всё!
— Заткнись! — рявкнул я и восстановил барьер.
И очень вовремя, потому как кадавр уже стряхнул с себя контроль Мавриных, поднялся с пола — на все восемь лап, ага — и как раз брал разбег. Тут же — Бах! — судя по треску, стены коровника пошли трещинами.
И вот ведь… чёрт!
Во-первых, я изначально не успел выхватить наши прежние «границы», а, во-вторых, просел от удара так же, как и в первый раз. Кадавр тем временем попятился на разбег…
Четыре тридцать — держусь.
Четыре сорок — держусь.
Без пяти пять — чуть теряю концентрацию, и наша безопасная зона ужимается до размеров небольшой комнатки.
Пять пятнадцать — Мавриным приходится подтаскивать тела наших спящих поближе к Ире и Личу, потому что ноги уже упираются в барьер, и диаметр его немногим более трёх метров.
Наступила половина шестого.
— Ирин, — как можно спокойней постарался произнести я. С одной стороны, понятно, что сестра занята делом, вкладывается в него по полной, и нервировать её лишний раз не надо. С другой, хочется хотя бы примерно понимать сколько мне ещё держаться. — Ну ты как?
А держаться мне не то, чтобы сложнее… держаться куда неудобней, потому что мы и так уже жмёмся друг к другу, как шпротины в банке. Альтушек вообще друг на друга штабелями уложили. Ноутбук Тамерлана раздавлен кадавром, а Иришка на стуле придвинулась к Личу так, что чуть коленями не упирается.
— Не знаю, — коротко ответила сестра, а потом вдруг тихо всхлипнула. — Кажется, у меня не получается.
— Бах! — в очередной раз врезался в нас кадавр. Света Маврина не удержалась на ногах и свалилась в общую девчачью кучу.
— Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
А вот и новая визуальная фишка Лича. По всей видимости он решил, что будет прикольно, если в темноте его глаза будут светиться мертвенно-белым светом.
— Ну что, Скуф⁈ — триумфально заорала тварь. — Всё⁈ Обосрался, Столп Империи⁈
— Пошёл ты…
— Ах-ха-ха-ха! Ничтожные! Бессильные вы черви!
— Бах! Бах! Бах! — кадавр вконец осатанел и теперь долбился в барьер без разбега; тупо подпрыгивал на месте и обрушивался на нас массивной головой из мясной мешанины. Бах! — мой купол ужался на сантиметр. Бах! — и ещё на один. Бах! — а их ведь всё меньше и меньше остаётся.
— Ах-ха-ха-ха-ха!!!
Какой же бесячий смех! Одновременно визгливый и какой-то… потусторонний, что ли? Могу поклясться, Лич уже праздновал свой триумф. Мне же оставалось лишь сжимать зубы, тужиться изо всех сил и держать барьер.
— Ах-ха-ха-ха-ха!
Смех.
Удары.
Смех и удары, удары и смех, и всхлипывания Иры, на которую накатило от собственного бессилия и усталости, и снова смех, и снова удары, и снова, и снова, и снова, и тут…
Где-то за всей этой тревожной, безумной, скорбной какофонией я вдруг услышал далёкий-далёкий крик петуха. И… чёрт. Каюсь, чуть не засмеялся. Чуть не запорол весь наш с Риткой план. Потому, что мне так сильно доставил весь символизм ситуации.
Петух этот вообще чудом выжил, и исключительно благодаря вмешательству Лёхи Чего. Так-то на него вся Удалёнка охотилась. И не ради того, чтобы в суп отправить. Был он стар и костляв. А именно из-за этих его утренних воплей.
Ведь про выходные, отпуска и то, что люди хотят поспать, дурной птице было неведомо. Но Лёху эта всеобщая вендетта отчего-то возмутила. И он обеспечил петуха невероятным способностями к маскировке и партизанским действиям.
Так что теперь, на зло недоброжелателям, орал он ещё громче.
А вот что ещё более забавно: Лич и сам был не дурак в символизме, а потому решил, что будет очень смешно и иронично покончить с нами именно сейчас, во время первого крика петуха, который по поверью разгоняет всю нечисть.
Короче говоря, Лич решил дожать нас именно сейчас. Выплеснул колоссальную кучу энергии, впрягся в своего кадавра по полной. Со всей, блин, дури вложился и… вместо «Бах!» — на сей раз раздалось унылое «Плюх».
— Доброе утро, — раздался у меня за спиной голос Риты Смертиной.
Спокойный такой и уверенный голос. А главное, самой Риты, теперь уже я не спутаю. Интонации другие совсем.
— О! — первой закричала Ирка. — О-о-о-о! Пошло!
— Ну, конечно же, пошло…
— Ничтожные! — прокричал Лич. — Бессильные вы черви! И я была заносчивой, как вы! Строптивою и разумом, и сердцем, я отвечала резкостью на резкость, на слово — словом; но теперь я вижу…
И замолчал. А точнее, замолчала.
Какого… какого чёрта⁈ Как, а главное, почему она вообще вдруг решила зачитать позабытый давным-давно монолог Катарины⁈ И почему её губы двигались помимо её воли⁈ И где она⁈ Что происходит⁈ Что это, чёрт возьми, за автобус⁈
— Забыла? — вздохнул очкастый мужчина, сидящий к ней вполоборота на соседнем ряду кресел, и принялся перебирать кипу листов с распечаткой пьесы.
— Я… Э-э-э…
— Серьёзно, Кариш? Да как же ты могла забыть? — послышался вопрос с другой стороны. — Память у тебя, как у рыбки, — тут вопрошающий сгрёб девушку в охапку и быстро чмокнул в щёку. — Рыба моя, ты же всего пару лет назад Катарину играла.
Бывший Лич перевела взгляд направо и увидела его. Того самого толстячка, с которого началось становление её некротической армии — первого, а потому самого запоминающегося из поднятых людей-мертвецов. Вот только…
Толстячок был теперь не такой уж и толстячок. Изрядно схуднул, возмужал и раздался вширь плечами.
— Я тогда на Транио пробовался, — продолжил парень. — Но продристал всё прослушивание из-за твоих беляшей. Ну ты чего? Серьёзно не помнишь?
И тут поток воспоминаний накрыл Карину. Паркур, игра на гитаре, беляши, пробы, игра в институтском любительском театре, первые аплодисменты, счастье, неприятный разговор с родителями, страх, но всё-таки перевод на театральное, снова счастье, первый курс, второй курс, первая серьёзная работа, первые серьёзные отношения, третий курс, первые гастроли, счастье, счастье, счастье и… сейчас.