«Мельница, – подумала она. – Зачем здесь мельница? Что она мелет? И что же за мастер придумал такую машину, что она работает уже тысячу лет, как его нет на этой земле? Даже полторы тысячи лет!
По самому верху стена была огорожена стальными поручнями. Эсокса тяжело перевалилась через край, Кама поднялась за ней и замерла. Ширина стены была с десяток локтей. Очерченная стальными поручнями с двух сторон, она перегораживала пещеру, из которой выбрались Эсокса и Кама. Но эта пещера была лишь углом огромного зала, и сама стена, изгибаясь, отсекала еще один такой же угол, расположенный по левую руку от спутниц, но все остальное…
Громадный зал или грот уходил в правую сторону от подземных путешественниц и терялся вдали. Ширина его была не менее двухсот локтей, а длину определить было невозможно. На рукотворных, тщательно скругленных и как будто усиленных странными, с металлическим блеском балками сводах сияли мертвенным, странным светом стеклянные или магические ящики с закругленными углами. И они тоже вместе с гротом или залом уходили вдаль. Желоб, выходящий из стены, продолжался и внутри нее, пересекал все двести локтей пространства и уходил в противоположную стену. Внутри желоба на всей его длине медленно вращались колеса. Внутри грота или зала была пустота.
– Что это? – спросила Кама.
– Донасдогама, – прошептала Эсокса. – Мастерская Лучезарного. Смотри на стены! На стены смотри!
Кама пригляделась. Противоположная стена была покрыта резьбой по камню. Прямые и горизонтальные линии делили стену на прямоугольники, и на каждом было тщательно вырезано какое-то изображение и высечены руны.
– Это очень древнее письмо, я не могу его читать, – с досадой произнесла Кама. – К тому же руны мелкие и далеко.
– Не нужно читать, – прошептала Эсокса. – Смотри на изображения. Видишь? Это гахи. Почти одни гахи. С оружием и в доспехах.
Кама замерла. На камне и в самом деле были вырезаны гахи. Не только, иногда глаз выхватывал каких-то чудовищ, некоторые плиты были отшлифованы до черного блеска, некоторые словно выполнены из стекла, но большая часть резьбы изображала гахов. Правда, они отличались от тех, которых Кама и Эсокса встречали в подземельях – скорее напоминали даку, уж во всяком случае выглядели более зловеще, чем дикари у подземного озера.
– Это соты, – прошептала Кама. – Я не знаю, что в каждой из них, но их пятнадцать рядов в высоту, а конца им я не вижу. И, кажется, правее они устроены в обеих стенах. Но откуда тогда взялись гахи в подземелье и нечисть в Сухоте?
– Вон, – протянула руку Эсокса. – Видишь трещины в стене? Беда у Змеиной башни не миновала этих хранилищ. Некоторые соты разрушены.
– Но как же они выбрались оттуда? – не поняла Кама.
– Как-нибудь, – стиснула зубы Эсокса. – Мне нехорошо здесь. Как-нибудь. А гахи могли выбраться. Посмотри, вниз уходят такие же скобы.
Кама шагнула к краю стены, наклонилась, увидела скобы, торчащие из нее, протянула руку, чтобы коснуться верхней, и почувствовала удар, после которого все провалилось в темноту.
Когда она пришла в себя, Эсокса сидела напротив. Лицо и руку саднило. Кама взглянула на кисть, она вздулась от ожога, но блестела от мази.
– Не бойся, – скривилась в мучительной улыбке Эсокса. – Лицо не так сильно. Это магия, девочка. Туда так просто не проникнешь. Оттуда, наверное, можно. А туда нет. Ты лежала без чувств часа два. Меня тошнит, но живот пуст, так что я уже посматривала, не отгрызть ли твою руку? Сыровата, но все ж какая-то еда.
Кама тяжело села.
– Смотри, – Эсокса вытащила из кошеля несколько медных монет и бросила их через плечо. Засверкали искры. Монеты, которые должны были упасть на пол зала, вдруг замерли на уровне стены, задрожали, посветлели, потом раскалились, расплавились и рассеялись дымом.
– Здесь можно забавляться! – заметила Эсокса. – Вот.
Она загребла пыль со стены и так же сыпанула ее через плечо. Пламя вспыхнуло на секунду у нее за спиной.
– Очень сильная магия, – прошептала Эсокса. – Если Лучезарный вернется, даже не знаю, как с ним справиться без Энки.
– Подожди, – Кама не могла поверить. – Ладно, допустим, что гахи, вырвавшиеся из этих склепов тысячу лет назад, а может, и раньше, выбрались оттуда, потому что эта магия пропускает в одну сторону. Во всяком случае, становятся понятными их подношения в начале тоннеля. Кто-то попытался вернуться и сгорел заживо.
– Низкий поклон всеблагому Энки, – засмеялась и закашлялась Эсокса.
– Но как миновал эту магию твой сэнмурв? – воскликнула Кама.
– Он не мой, – покачала головой Эсокса. – Но он оказался или умной, или удачливой тварью. Сквозняком веет оттуда, – она махнула рукой на вторую стену. – И, кстати, за той стеной эти соты продолжаются, но они все разрушены. И их не так много. Сотни по три с каждой стороны. А дальше – такая же магия, только она перегораживает пещеру вертикально. За ней – темнота. Кажется, нам туда.
– И ты думаешь, что нам повезет, как сэнмурву? – спросила Кама.
– Надеюсь, – ответила Эсокса. – Я бросала монеты, они пролетают насквозь. Но с той стороны – вал из тлена и костей. Обгорелых костей. И еще, ты чувствуешь? Очень холодный ветер с той стороны. Очень.
– Если выход близко, то ничего удивительного, – вздохнула Кама. – Зима.
– А у нас нет теплой одежды, – усмехнулась Эсокса. – И там, кстати, нет скоб, чтобы спуститься. Внизу ворота, их не видно отсюда, желоб загораживает, но они закрыты изнутри на засов и замки. Так что нам они не помогут.
– Спустимся по веревке, – с трудом поднялась Кама. – И зачем нам ворота? Ты ведь не собираешься выходить отсюда через ворота Донасдогама?
– А поднимемся из провала в Алу мы тоже по веревке? – спросила Эсокса.
Глава 28Диафанус
Их осталось шестеро. Волуптас, Вискера, Игнис, ханей Сманад, Ирис и еще не пришедший в себя после последнего боя взъерошенный мальчишка Арденс. Даже дождь, который к вечеру ливанул снова, не пригладил его вихры. Уходить в Тимор с остальными детьми он отказался. Шатаясь от усталости, вместе с Игнисом и Сманадом закапывал могилу погибших мальчишек, аккадца и данайца, потом забрался на лошадь и двинулся за остальными. Волуптас не произнес ни слова. Только отъехав на пять лиг, остановил уменьшившийся отряд у сторожевой аббутской башни, половина которой сползла от ветхости в затянутый ряской пруд, и дал команду разводить внутри нее костер. Дождь и не думал прекращаться, вместе с дождем накатывал вечер, но стена башни прикрывала от ветра, а огонь согревал.
Волуптас разделся до пояса, скинул сапоги и, прижав к себе небрежно зашитой культей куртку и рубаху, потянул из ножен меч.
– Дождь кончится через час, – сказал он. – Мой обрубок никогда еще меня не обманывал. По одному к воде, чтобы ополоснуться. Кто слишком устал, может обождать до утра, но у костра окровавленная одежда спечется в кору, хрустеть будет на ходу.
– Меч зачем взял?! – крикнула ему Вискера.
– Он всегда со мной, – откликнулся Волуптас. – Так спокойнее. Одной руки нет, зато другая с оружием.
Через час все шестеро сидели у костра, исходя паром и слегка подрагивая от холода, который старался уцепиться за их плечи. Кто-то жевал солонину, Сманад медленно потягивал из фляжки, судя по стекленеющим глазам, крепкое пойло, Ирис притащила жердь, повесила на нее котелок с водой, уперла деревяшку в стену башни над костром.
– Горячего хочу, – неизвестно кому сказала она и высыпала в воду горсть сушеных яблок. – Погреться изнутри.
– Не тем ты собралась греться, девочка, – пьяно пробормотал Сманад.
– Кончится война, – протянула Вискера, поглаживая через распущенный ворот котто грудь, – возьмешь свою долю добычи, найдешь тихое место, купишь дом, познакомишься с хорошим парнем, который возьмет тебя в жены, он-то и согреет тебя и снаружи, и внутри. А до тех пор – увы. Ничего не получится.
Игнис посмотрел на воительницу. Она словно ждала его взгляда, улыбнулась, потом повернулась к ханею, но тот продолжал ласкать в ладонях фляжку, посмеиваясь своим мыслям.
– Война уже почти закончилась, – начал говорить Волуптас. – Как я понял, все решится в ближайшие дни. У Аббуту. Слагсмал там, Джофал будет там завтра или послезавтра. Эти бравые конники, скорее всего, попробуют пощипать их с тыла, но вряд ли у них это получится. Там будет двести тысяч, большая сила. Большая и бессмысленная.
– Почему? – спросил Игнис.
– Ты же сам знаешь, – усмехнулся Волуптас. – На той стороне у Ардууса сил столько же, а то и больше. С такой силой можно только обороняться, а нападать надо или с большей силой, или с большим умом. Не заметил за северянами ни того ни другого.
– Будь у них ум, они и по сей день бы пиратствовали и пьянствовали между разбоями, – подала голос Вискера.
– Если ума мало, он легко уносится ветром, – пожал плечами Волуптас. – Но сейчас разговор о другом.
Однорукий подтянул к себе мешок, вытянул оттуда кожаный нагрудник, бросил его на камень, а потом один за другим достал и высыпал на кожу семь кисетов с монетами, называя каждого из погибших.
– Данаец, чтобы я так владел копьем, жаль, что с одной рукой это несподручно. Аккадец – глупая смерть не делает человека глупее, но слезы за него льются горше. Два братца хапирру. Я думал, что они умеют только метать ножи, а они умели сражаться. Лигурр. Не знаю, гордилась бы бывшая империя своим сыном, но он ею гордился и не опозорил ее. Тирсен, который вовсе не умел сражаться, но принес пользы столько, что, потеряв его, я словно второй раз потерял свою руку. И лив, – Волуптас бросил быстрый взгляд на Ирис. – Бывают люди, которые спускаются в пропасть. Бывают те, что идут по равнине. А бывают те, что поднимаются вверх. Жизнь сталкивала этого лива в пропасть, но он поднимался из пропасти. А кто где и кем умер, тот так и тем и останется. Все.
Волуптас пригладил ладонью кучу монет, после чего быстро разделил ее на шесть частей. Подозвал Ирис, с ее помощью наполнил шесть кисетов и бросил каждому. Седьмой кисет, пустой, отправил в огонь. Обхватил на мгновение плечи, пробормотал что-то неслышное для Энки.