Грааль улыбнулся. Он не стал ее поправлять.
– Мне нужно пятьдесят новых отметин. Ни больше, ни меньше. Вы понимаете? И записывайте на бумагу, чтобы не сбиться со счета.
– Зачем это?
– Потому что вы об этом забудете. Поверьте мне.
По звуку он понял, что она послушалась и достала ручку с бумагой. Затем он ощутил прикосновение ее рук к своей коже. Настал момент истины. Иногда его спрашивали, не занимается ли он культуризмом и нет ли у него имплантов, но большинство старалось не обращать внимания на то, что он был другим. У людей есть своеобразная способность не замечать того, чего они не могут объяснить.
В комнате стало тихо. Мэй провела пальцами по его позвоночнику, решая, где изобразить отметины. Она дошла до необычных мускулов – до шишек вокруг лопаток. Запах в помещении менялся вместе с ее чувствами.
Она утратила былую уверенность. Напряглась. А потом он почувствовал, как спины коснулись иглы. Боль разгорячила кровь. Его дырявили, укол за уколом. Он слушал ритмичный звук, слабый вздох, всякий раз, когда иглу вытаскивали из кожи. Скоро запахло потом. И страхом.
Она знает.
Пальцы Мэй начали дрожать. Игла проникала в него все медленнее и медленнее. Потом он ощутил, как на кожу что-то капает. Он повернул голову, чтобы посмотреть. По щеке Мэй бежала слеза. Она скатилась по подбородку, повисла на нем, а затем упала. Интересно.
Грааль сел. Теперь они были почти одного роста.
– Ты остановилась?
Она не отвечала. Жжение на коже стало утихать.
– Почему? – спросил он.
Она опустила глаза.
– Карасу…
Просто шепот, но ему показалось, он узнал слово.
– Ворона? – спросил он мягче. Он понимал, что сегодня хороший день. Ему захотелось извлечь на свет страсть, которую он учуял в художнице.
– Это легенда, – ответила она. – История, что бродит среди тех, кто работает с чернилами. О Карасу. О дьяволе с крыльями. Он прилетает только к лучшим. Карасу всегда просит о чем-то простом. Говорят, он красив и хорошо платит. Но того, кто соглашается, он после завершения работы забирает с собой в царство мертвых.
Грааль улыбнулся, коснулся пальцами ее подбородка и продемонстрировал когти.
– Значит, жалеешь, что ты – одна из лучших?
Одно удовольствие смотреть на выражение ее лица и изучать перемены на нем. Сперва неприкрытый шок, потом удивительная смесь отвращения и желания, которая могла привести как к поцелую, так и к втыканию игл. Некоторые умудрялись делать и то, и другое.
– Страх и предрассудки порождают множество легенд, Мэй. Эта работа займет несколько лет. Ты хочешь мне помочь или нет?
Она блуждала взглядом по помещению. Она хотела. Он знал, что она хочет. Но Мэй никак не могла принять данность. Она ему нравилась. В тихом омуте черти водятся. Так много неизрасходованной энергии. Грааль хотел проникнуть в глубь нее, при этом не прикасаясь к ней.
– Я хорошо думаю о тебе, – сказал он. – Не надо плохо думать обо мне.
Он встал на ноги и приподнял ее подбородок. Едва заметное движение. Всего лишь через сотую долю секунды она набросилась на него. Ее губы коснулись его шеи. Она схватила его за ремень, повозилась с пряжкой и рывком расстегнула ширинку. Ее рука скользнула между его ног, и он не стал возражать. Искать там все равно было нечего.
Мэй поняла. Ее рука блуждала по его телу в поисках того, что он утратил уже давным-давно. Она замерла и вопросительно посмотрела на него.
– У меня его нет уже тысячу лет, – сказал он. – Это одна из вещей, которые они забрали, но меня радует, что ты испытала желание.
Ее глаза наполнились слезами. Сейчас она пребывала в большем отчаянии, чем когда думала, что к ней явилась смерть.
Зубная фея
Утро выдалось серым. Купола и башни казались полустертыми от тумана. Хирка болтала ногами, просунув их сквозь ограждение, и разглядывала новый город. Здесь на сердце стало тяжело от тоски. Казалось, кто-то в этом месте слышал о Маннфалле и попытался воздвигнуть похожий на нее город. Когда Хирка прищуривалась, можно было подумать, что затея удалась, но Венеция все равно была всего лишь бледной тенью Маннфаллы.
С момента приезда сюда она не слышала ни одной машины, и это роднило Венецию с Маннфаллой. Здесь машинам негде ездить, потому что улицы – это вода. В городе имелись лодки, но их звуки не причиняли таких мучений. Лодки Хирка понимала. Она могла представить, что вон там, у изгиба канала, наполовину выступая в реку, располагается чайный дом Линдри с видом на рыбацкий остров и дома на другом берегу. Может быть, сейчас Линдри сидит там и прихлебывает чай из чашки. Думает ли он о ней? Или все ее давно забыли?
Ример. А он забыл меня?
Она обхватила себя руками. Было прохладно, но совсем не так холодно, как в помещении, где Стефан и Наиэль пристально наблюдали за каждым шагом друг друга и ждали ее звонка. Звонка зубной феи. Той женщины, что, по словам Стефана, могла им помочь. Хирка слишком устала, чтобы сомневаться.
Она проспала почти целый день после того, как высадилась из самолета Нильса. Вечером она ускользнула от своих спутников на прогулку. Бродила вдоль каналов и по мостам до тех пор, пока не заблудилась. Она понимала, что надо соблюдать осторожность, но какая от этого польза? Какое значение имеет то, что ты потерялся в незнакомом городе, если ты уже потерялся в незнакомом мире?
Люди проходили мимо под дождем, не обращая на нее внимания, и Хирку это вполне устраивало. Под конец она нашла дорогу назад к обеспокоенному Стефану, который отругал ее. По его словам, Хирке очень повезло, что она осталась в живых, потому что головой она совершенно не пользуется.
Сидеть стало холодно. Хирка поднялась и вошла в дом. Они жили на верхнем этаже дома, который стоял прямо на канале. Дом принадлежал той женщине, что, судя по всему, до сих пор не позвонила. Судила же она по тому, как Стефан нервно болтал ногами.
Он сидел в своих драных штанах на розовом диване и казался там совершенно чужеродным элементом. Не отводя взгляда от телефона, Стефан передвинулся и смел воображаемую пыль с места, где только что находился его зад.
На столе лежали остатки ужина Наиэля. Тарелка с объедками и костями того, что когда-то было целой курицей. Во что бы он ни вонзил свои когти, после него всегда оставалось нечто неузнаваемое. Хирка спросила, не хочет ли он вновь ощутить вкус еды, а он спросил, не хочет ли она перестать вонять как тухлое мясо.
Телефон Стефана зазвонил. Он вздрогнул, схватил его, встал и принялся расхаживать кругами.
Из кухни показался Наиэль. Чернота в его глазах становилась все более видимой, но определить, куда он смотрит, по-прежнему было невозможно. В одежде Стефана он выглядел неестественно. Не только потому, что она ему плохо подходила, но и потому, что слишком легко было понять, что он не создан для ношения одежды. Что-то в его позе говорило об этом. У него была прямая сильная спина, как у Римера. Впечатляющая. Созданная для ношения доспехов. Но сам он, конечно, сказал бы – созданная для того, чтобы ходить нагим.
Стефан засунул телефон в карман.
– Она хочет встретиться с нами немедленно, – он посмотрел на них обоих так, будто сам перепугался до смерти.
– Нам есть чего бояться? – спросила Хирка.
– Ты бы испугалась, если бы у тебя хватило на это ума, девочка.
Казалось, Наиэль готов, но он всегда готов ко всему. Он склонился к Хирке:
– Эта женщина… Ей что-нибудь известно о моем брате? И чего ожидает этот?
– Я думаю, он ее боится, – ответила Хирка и порадовалась, что Стефан не понимает по-имландски.
Стефан надел куртку. Он ненавидел слушать, как Хирка с Наиэлем разговаривают на непонятном языке, и ей об этом было известно.
– Пошли, – сказал он. – И пусть он наденет солнечные очки, ради всего святого.
Они спустились вниз и вышли на улицу, где было мокро. Вода в канале поднялась высоко, и волны от лодок выплескивались на пешеходные дорожки. Стефан засунул руки в карманы и украдкой оглянулся. Улица упиралась в канал, где группа людей собиралась взойти на борт лодки. Стефан со спутниками поспешили присоединиться к ним.
Хирка уселась как можно дальше от остальных. Наиэль остался стоять, пока Стефан не дернул его за рукав и не заставил сесть. Потом они двинулись. Лодка сделала несколько остановок, но они нигде не высадились. Мимо прошло несколько открытых деревянных лодок. На их бортах лежал снег.
Хирка ткнула Стефана и указала на них.
– Почему мы не поплыли вон на тех?
– Они для туристов. Дорогие и бесполезные.
– Я – турист, – сделала она попытку. Слово знакомое. Визитер. Тот, кто не дома.
– Никакой ты не турист, ты добыча дьявола.
Ясно, что у Стефана сегодня не лучший день.
Лодка снова остановилась, они сошли на пристань и направились по переулку мимо ряда оранжево-белых домов. Их покрасили недавно. На балконах царил порядок. Все фонари горели. Явные признаки того, что здесь живут люди с деньгами.
Стефан остановился возле одного из домов и нажал на медный звонок.
– Просто делайте, что я говорю, – сказал он. – Не начинай трещать, оʼкей? И… – он посмотрел на Наиэля. – Сделай так, чтобы он хранил спокойствие. Никаких глупостей. Ты понимаешь, что я говорю?
Дверь открылась. Маленькая темноволосая женщина впустила их в дом и сказала что-то, чего Хирка не поняла. Стефан снял обувь, и они с Наиэлем последовали его примеру. Желтые сапоги плохо сочетались с обувью, которая стояла в прихожей. Женщина жестом поманила их за собой, продолжая непонятно говорить. Слова безостановочно слетали у нее с языка. Она указала на лестницу, ведущую вверх.
Стефан кивнул, и они начали подниматься. Посреди лестницы с витыми перилами лежал бордовый ковер. С высокого потолка свисала люстра, которая наверняка была больше Хирки.
Хирка поймала себя на мысли, что сейчас ей хотелось бы оказаться в другой одежде. Может быть, в платье. Отец однажды купил ей платье.