Я был до глубины души потрясён и буквально уничтожен своей глупостью. Рикус заметил это и вздохнул:
– Но не горюй, не всё так плохо, как я расписал. Ты же не сказал этому прощелыге, почему на него напал, к тому же в столице ты новичок. Я узнал в одном из его приятелей брата дамы, с которой недавно познакомился. Завтра скажу ей, что ты набросился на этого щёголя, приняв его за человека, распевавшего любовные серенады под окном у твоей невесты. Не называя имён, я распущу слух, что ты ошибся и сожалеешь об этом досадном инциденте.
Мы дошли до дома и остановились в прохладе внутреннего двора. Рикус почесал затылок и сказал мне:
– Но когда ты смотрел на де Мозера, в твоём лице было нечто большее, чем возмущение из-за интрижки Линии. Так можно смотреть на человека, надругавшегося над твоей матерью…
И я рассказал своему единственному другу всё!
После того как я закончил, Рикус позвал слугу, велел принести нам вина.
– Давай на миг предположим, что твой отец родовит и богат, но бастард даже с чистой кровью не может наследовать своему отцу, если тот официально не признает его и не объявит своим наследником. Но если бы родной отец тебя признал, ты не воспитывался бы каким-то лекарем на окраине Ролона…
– Я рассуждал приблизительно так же. У меня нет никаких прав по закону, и меня почти не считали за человека. Так что причина, по которой де Мозер хочет моей смерти, остаётся по-прежнему для меня великой тайной…
Глава 22. Нищий
Наступил новый день. Мне пришлось снять имперскую одежду и облачиться в лохмотья. Рикус нашёл алхимическую жидкость, смывшую с моих волос краску, и я снова стал эльфийским полукровкой.
– Не переживай, бастард, мы обязательно выясним, зачем де Мозеру тебя убивать.
– Интересно, каким образом? – пробурчал я.
В ответ Рикус уставился на меня так, будто я спросил, какого цвета нижние юбки его матери.
– Да очень просто! Мы спросим его!
От этих слов в моём животе распространился неприятный холодок, и я поспешил сбежать от своего безбашенного друга, чтобы приступить к процедурам вживания в образ нищего попрошайки.
Я перестал умываться и даже мыть руки. Однако быстро понял, что мне всё равно надо с неделю поваляться в свинарнике, чтобы вернуть истинное ощущение сточной канавы. Вдобавок меня постигло разочарование: люди проходили мимо и ни один из них не бросил в мою грязную ладонь даже самой мелкой монетки. Плач, всхлипывания, мольбы, скулёж – ничто не приносило денег. Я по наивности полагал, что, повзрослев в этом теле, стал ещё умнее и изворотливее, значит, и милостыни смогу собрать в двадцать раз больше, чем удавалось мальчишкой. Но не тут-то было: скоро я понял, что если и можно получить чего-то в двадцать раз больше, то это пинков и ударов хлыстом. Может, дело во мне, подумал я. Для того, чтобы стать настоящим нищим, как и настоящим аристократом, недостаточно только одежды, манеры ходить или говорить. Здесь важно и твоё самоощущение, как ты думаешь. Я уже не думал как нищий полукровка, и другие, наверное, это подсознательно чувствовали.
Присмотрев подходящий для попрошайничества уголок возле постоялого двора рядом с рынком, я решил предпринять ещё одну попытку. В гостиницах всегда можно перекусить и выпить, а сытые и хмельные постояльцы охотнее открывают кошельки. Но меня тут же прогнал взашей дородный торговец, а потом я увидел здоровенного попрошайку-имперца, разъярённого, готового перерезать мне горло за попытку посягнуть на чужую территорию.
Я поспешил прочь, решив воспользоваться советом господина Фируза. Буду слоняться по улицам среди людей, особенно эльфов и полукровок, прислушиваться и приглядываться.
Никаких больших компаний эльфов на улицах я не встретил, и мне приходилось лавировать между группами по два-три человека. Оказалось, по указу короля Калиона эльфам вообще было запрещено собираться в количестве больше трёх человек. Ослушавшимся на первый раз полагалось наказание в двести ударов плетью, причём во время экзекуции левую руку раба прибивали гвоздями к столбу. Второй раз виновных оскопляли. Даже на похоронах раба можно было присутствовать и оплакивать покойного только четырём мужчинам и четырём женщинам.
Прислушиваясь к разговорам, я уловил все оттенки отношения к имперским господам: от насмешливого презрения до тлеющей ненависти. Но о бунте разговоров не шло.
Слоняясь по Ролону, я вдруг увидел Корина де Мозера, который прогуливался по набережной канала. С ним был молодой человек примерно моих лет, и поначалу я подумал, что это сын де Мозера, но вскоре понял, что как раз физического сходства между ними нет – эти двое, скорее, держались одинаково. Оба шли поступью хищников, обдумывающих очередное коварное убийство и рассматривающих весь мир как добычу. Я последовал за ними, вспомнив наш последний разговор с Рикусом. Я просто терялся в догадках: как, интересно, мой друг спросит у Корина, почему он хочет меня убить, и что тот ответит?
Облик молодого человека пробудил во мне какое-то смутное воспоминание, но оно ускользало от меня, словно сон после пробуждения, пока я не увидел герб на дверце кареты, в которую они сели. И тут всё встало на свои места. Конечно же, это Лафет, который, когда я его видел в прошлый раз, числился наречённым Элоизы. Лицо его, правда, несколько портил тот самый шрам, но его всё равно можно было назвать привлекательным молодым человеком.
Под влиянием порыва я последовал за каретой, благо в плотном потоке людей и лошадей она двигалась медленно и за ней можно было поспеть быстрым шагом. Мне захотелось узнать, где живёт этот молодой человек, связанный не только с Корином, но и состоящий в родстве с тем зловещим стариком.
Каменную стену рядом с воротами великолепного особняка, у которого остановилась карета, украшал тот же герб. Дом стоял неподалёку от центральной площади, на богатой улице, где находилась часть самых роскошных дворцов города. Очевидно, Лафет принадлежал к одному из наиболее благородных семейств Калиона.
Я хорошенько запомнил этот дом, вознамерившись позднее исследовать его подробнее, и повернулся, собираясь уйти, когда карета въехала на площадку перед входом, и привратник поспешил к ней, чтобы помочь пассажирам выйти. И в тот момент к дому подкатил ещё один экипаж. Я задержался, сделав вид, будто рассматриваю что-то на земле, в надежде ещё разок увидеть старика, желающего моей смерти. Но вместо того, чтобы въехать во двор, карета остановилась рядом с главными воротами, и из неё без посторонней помощи вышла девушка. Я заковылял к ней, решив испытать на госпоже свои способности по части попрошайничества. Заметив движение, она повернулась и посмотрела на меня.
Господи! Единый! Я в изумлении уставился в лицо призрака. Передо мной стояла Элоиза.
За те годы, что прошли со времени первой нашей встречи, она не сделалась пищей для могильных червей, а превратилась в юную женщину. И в какую женщину! О да! Красавицу, достойную кисти Рикуса.
Разинув рот, я, шатаясь, на дрожащих ногах направился к ней.
– Элоиза, а я думал, что ты умерла!
Слабый крик испуга сорвался с губ девушки: я совсем забыл, что устремился к ней в виде нищего полукровки.
– Не бойся! Помнишь, мы не раз встречались с тобой? Мне сказали, что ты умерла.
Стоявший у ворот слуга подскочил ко мне, замахнувшись плетью.
– Пошёл вон, вонючий попрошайка!
Я принял удар на предплечье, благо, отправляясь на задание, по совету Рикуса надел под рукава металлические наручи. Перехватив хлыст правой рукой, я одновременно сделал шаг вперёд и ударил охранника по лицу левой.
Кучер кареты, в которой приехала Элоиза, мигом соскочил с козел. С внутреннего двора донёсся топот бегущих. Я метнулся за карету, перебежал улицу и умчался прочь, затерявшись между домами.
«Она жива!» – думал я, и сердце моё едва не выскакивало из груди. Но почему тот слуга сказал, что она умерла? Может, просто ошибся, а может, на портрете была изображена вовсе не Элоиза? Я мысленно возвращался к этому снова и снова, пока не решил, что между Элоизой и девушкой на картине сходства было не больше, чем можно было бы предположить между сёстрами. Да и не всё ли мне теперь равно, главное, она жива!
Но как смеет полукровка, отщепенец, происхождением ниже дворняжки, грязнее свиньи с мерзкими привычками крыс, пожирающих собственное потомство, мечтать о красавице, обручённой со знатным человеком? Мне вдруг пришло в голову, что Элоиза, возможно, уже вышла замуж за Лафета. Если это так, я убью его и женюсь на его вдове.
Горько рассмеявшись, я побрёл вдоль серых домов к бедным кварталам. Но мысли о прекрасной девушке не покидали меня.
Правда, она и на сей раз увидела меня в качестве нищего полукровки. Неужели я никогда не сброшу свою шершавую внешнюю оболочку? Грязные ноги, грязные руки, грязное лицо, грязные белые волосы, сам неухоженный, немытый… Как мне добиться, чтобы голубоглазая красавица вроде Элоизы полюбила меня, если я вечно предстаю перед ней в роли «маркиза нищих»? Что способно сделать меня достойным её? Лишь богатство и могущество.
Теперь я предавался мечтам о богатстве. Рикус тоже проклинал наше безденежье и вспоминал те времена, когда зарабатывал на продаже безнравственных картинок. Правда, чтобы нажить состояние, мне пришлось бы продать много таких рисунков. Слишком много…
Проболтавшись целый день на улицах и прислушиваясь к разговорам рабов, я пришёл к выводу, что эльфы в столице всё же возбуждены. Несколько раз я слышал упоминание о месте под названием «Пёстрый петух». Похоже, имелось в виду место встречи, и я решил, что, скорее всего, речь идёт о каком-нибудь трактире.
Бегом вернувшись в дом господина Фируза, я нашёл Рикуса, спавшего в гамаке в тени фруктовых деревьев. Судя по количеству кувшинов, стоящих на земле рядом с гамаком, он, похоже, провёл трудный день за выпивкой.
– Я знаю, где тайно встречаются рабы! В трактире под названием «Пёстрый петух»!
Рикус зевнул и потянулся.