Вынужденный или войти в трактир, или праздновать труса, я последовал за Рикусом внутрь. Мы заняли столик в самом тёмном углу. Фарид и его спутник сидели в противоположном конце помещения. Мы делали вид, будто их не замечаем, хотя я был уверен, что глаза Фарида, пока мы шли к своему столу, пробуравили нас насквозь.
Рикус заказал хлеб, мясо, кусок сыра и жбан вина. И пока мы ели, он уголком глаза наблюдал за интересующей нас парочкой.
– Этот парень передал лист Фариду, а он вручил ему кошель, надо думать, с золотом.
– И что мы будем делать?
– Пока ничего. Дождёмся, когда Фарид отбудет, и последуем за ним. Посмотрим, кому он доложит о сделке, и узнаем, где прячется вся шайка.
Фарид вышел минуту спустя, мы последовали за ним. У конюшни к Фариду присоединился какой-то парень. Они сели в экипаж и выехали из города по дороге в горы, к рудникам. Однако целью этой преступной парочки оказался не рудник, а ещё один постоялый двор, гораздо меньше предыдущего. Лошадей они завели в стойла, а их экипаж остался стоять рядом с конюшней. Далеко не столь богатый и изысканный из виденных мной ранее, он тем не менее имел с ними нечто общее, причём весьма существенное. Герб!
Не вызывало сомнений, я раньше видел этот герб в Ролоне. То был личный герб Лафета и его деда – вьюнок, скользящий по стальному рыцарскому ботинку. Как-то я подробно расспросил о нём Линию и выяснил, что права на него имел Дом Амадей – дом имперского герцога, прибывшего в Калион ещё во времена войны с эльфами.
– Помнится мне, что герб этого дома – голова медведя на кончике меча. Почему же его отпрыски носят какой-то из второстепенных гербов? – поинтересовался я у Рикуса.
– Тут существует никем не раскрытая тайна. Один из членов их семьи с гордостью носит старый герб, за что презираем и своим отцом, и своим сыном…
Да, сын герцога, внук старика, питавшего ко мне непонятную убийственную ненависть, и, если верить слухам, счастливый жених, который в скором времени должен стать супругом моей возлюбленной, как-то причастен к ограблению караванов с золотом!
Рикус обратил внимание на моё волнение, и я сказал ему, кому принадлежит экипаж.
– Вообще-то Лафет может и не иметь отношения к ограблениям, – заметил он.
– А я говорю, он причастен. Он и Корин де Мозер.
– Тебе это ведьма нагадала или ты дошёл до этого исключительно благодаря своему необычайно острому уму?
Однако я нисколько не сомневался в причастности Лафета к ограблениям. Мне было трудно объяснить это Рикусу, но я чувствовал в юноше то же самое бессердечие, которое являлось отличительной чертой де Мозера. От них обоих веяло холодной жестокостью. Да если уж на то пошло, грабить обозы с золотом – гораздо меньшее зло, чем фактическое убийство тысяч эльфов, погибших из-за обрушений в туннеле, а это преступление было на совести Корина де Мозера, поставившего дешёвые и некачественные строительные материалы.
Я слез с лошади и вручил Рикусу поводья.
– Хочу кое-что выяснить, чтобы знать наверняка.
Нырнув под забор постоялого двора, я подобрался к окошку.
Всего в нескольких метрах от меня Фарид с Лафетом выпивали и беседовали, как старые друзья и заговорщики. Неожиданно Фарид поднял глаза и посмотрел в окно – прямо на меня. Я отскочил как ошпаренный и со всех ног ринулся к лошадям.
– Лафет с Фаридом меня заметили! Что делать? – спросил я Рикуса.
– Мчаться как ветер назад, в Ролон, и доложить обо всём господину Фирузу.
Два дня спустя, трижды переменив лошадей, под неистовым ливнем, обрушившимся на нас при спуске с гор в долину Ролона, мы подъехали к предместьям столицы. Дождь хлестал с такой яростью, будто на небе сорвало краны. Нередко нам приходилось искать обходные пути: мы были вынуждены двигаться по возвышенностям, поскольку луга превратились в маленькие озёра, и проехать по ним было невозможно.
Мы не разговаривали, потому что очень устали и были слишком встревожены: какие последствия может иметь наводнение для господина Фируза. Я наконец выбросил из головы мысль, мучившую меня весь путь, о том, каким образом Фариду и Лафету удалось протащить по горным дорогам экипаж? Признаюсь, глупую мысль. Теперь я убеждал себя, что, поскольку мы успешно разоблачили похитителей королевского золота, это поможет господину Фирузу разрешить его затруднения с туннелем и оправдаться в глазах короля. Правда, получалось, что обвинить богатых и влиятельных людей Калиона пытаются два авантюриста: разыскиваемый по подозрению в двух убийствах полукровка да бретёр, по которому плачет виселица… Поневоле призадумаешься, стоит ли морочить себе голову такими понятиями, как «правда» и «справедливость».
С приближением к особняку господина Фируза меня охватило ещё более жгучее беспокойство. Был всего ранний вечер, но в доме не горело ни единого огонька. Линия всегда настаивала, чтобы дом был ярко освещён изнутри и снаружи, как бы демонстрируя миру собственную сиятельную суть, однако сейчас в жилище нашего наставника царила тьма.
В обычных условиях это странное обстоятельство должно было насторожить мои инстинкты полукровки, но красная надпись о неминуемой смерти не появилась, а после бешеной скачки я был голоден и смертельно устал. Поэтому интуиция меня подвела.
Мы спешились у главных ворот и открыли их, оба донельзя промокшие, заляпанные грязью, и повели своих таких же мокрых и грязных лошадей в конюшню. И тут я почувствовал опасность, уловив краешком глаза какое-то движение в темноте. Уже в следующее мгновение шпага Рикуса вылетела из ножен. А я схватился было за рукоять, вознамерившись обнажить свою, но оставил эту попытку, увидев, что мой друг опустил клинок.
Нас окружала дюжина вооружённых шпагами и мушкетами людей, и у каждого на одежде красовался белый круг – знак искореняющих ересь ордена ловцов.
В то время как инквизиторы забирали наши шпаги и кинжалы и связывали нам руки за спиной, я беспрерывно спрашивал:
– Почему вы это делаете? За что? Скажите, в чём нас обвиняют? – И твердил: – Мы ни в чём не виноваты!
Наверное, причиной тому было моё прошлое. Далёкое прошлое – другая жизнь, когда те же вопросы я задавал милиционерам…
Связав мне руки и надев на голову чёрный капюшон без прорезей, ловцы грубо затолкали меня в экипаж. Перед тем как капюшон опустили на лицо, я успел увидеть, что Рикуса с таким же мешком на голове тащат к другой повозке. А потом мне пришлось положиться лишь на слух. Правда, доносились до меня по большей части только плеск дождя да шарканье ног, но один раз я услышал, как стражник назвал меня обращённым, тайным служителем Тёмного бога.
Из этого можно было сделать вывод, что наш арест не связан с типографией и картинками, производимыми нами. Похоже, мы пострадали, поскольку были близки с господином Фирузом, которому вменяли в вину ошибки при строительстве туннеля. Ловцы сжигали обращённых за их приверженность старой сармийской вере. Конечно, можно было признаться, что никакой я не сармиец, а всего-навсего полукровка, разыскиваемый за убийство двоих имперцев, это избавило бы меня от костра, позволив отделаться пытками и повешением…
Повозка подскакивала на булыжниках улиц, дождь барабанил по крыше, а я, болтаясь, как куль с овсом, на сиденье, снова и снова задавал вопросы в надежде узнать хоть что-нибудь. Сопровождающий меня упорно молчал. Мне очень хотелось сказать безмолвному истукану рядом со мной, что я прекрасно знаю, кто он такой. Садист и истинный безбожник! Злобное создание! Пёс…
Ливень прекратился, и теперь мой слух заполнили тяжёлое дыхание сидевшего рядом со мной человека и плеск воды под колёсами экипажа. Потом перестук колёс изменился, и я понял, что мы въехали на главную площадь. Тюрьма ловцов находилась совсем неподалёку.
Экипаж остановился, и двери открылись. Человек, сидевший справа, вышел первым и потянул к выходу меня. Я пытался спуститься осторожно, но он резко дёрнул меня, и моя нога угодила мимо ступеньки. Я свалился, приложившись о каменную мостовую левым плечом.
Крепкие руки схватили меня, подняли и направили в дверной проём. Неожиданно пол ушёл у меня из-под ног, и я не упал только потому, что ударился о стену. Меня снова схватили, придав устойчивое положение. Оказалось, меня ведут вниз по лестнице. Вдруг мне стало по-настоящему страшно – ярким пятном перед глазами опять затрепетало сообщение, что выжить невозможно! Ноги мои стали заплетаться, колени подогнулись, и я, натолкнувшись на кого-то, пытавшегося удержать меня, снова грохнулся и покатился вниз по ступенькам, больно стукаясь о них головой и тем плечом, которое уже ушиб о булыжную мостовую.
Меня снова рывком подняли на ноги и буквально поволокли вниз по лестнице. Там, сорвав с меня дублет и рубашку, так что я оказался обнажённым по пояс, мне распутали руки и привязали к чему-то. Потом сняли капюшон, и я увидел, что нахожусь в каземате, темнота в котором слегка рассеивалась горевшими в углу большими свечами. Рама, к которой меня привязали, поднимающаяся и вращающаяся, являлась не чем иным, как пыточным инструментом, именуемым дыбой. Соответственно, помещение представляло собой камеру пыток.
Каменные стены поблёскивали от влаги, собиравшейся на полу в лужицы. Даже в сухую погоду уровень воды в Ролоне был столь высок, что могилы затапливало, прежде чем их успевали закидать землёй. Наверное, поэтому эльфы Калиона своих предков «хоронили» на деревьях. Однако в этой тюрьме, хоть и сырой, воды на полу плескалось меньше, чем можно было ожидать. Орден располагал средствами, позволявшими спроектировать и построить застенок так, чтобы его не заливало. Это сооружение уж точно не городской туннель водоотвода…
Когда я был надёжно связан, мне заткнули рот кляпом. Из соседнего помещения доносились проклятия Рикуса, но потом они резко оборвались – как я понял, ему тоже засунули в рот кляп. Интересно, сколько в этой адской дыре таких казематов ужаса.
Два ловца встали передо мной. Их капюшоны были низко надвинуты, видимые черты лица под ними казались расплывчатыми, словно в мутной воде. Один из них вытянул у меня кляп, чтобы я смог ответить на его вопросы.