-- Я советую вам осенью купить побольше Налимовских акций... Они к осени немножко упадут и легко вам достанутся, но я хорошо знаю, батюшка, из самых секретных и верных источников, что в декабре состоится изменение устава, в связи с казёнными поставками. И дело колоссально разовьётся. За один год процентов двадцать пять чистых возьмёте!
-- Разумеется, я приму к сведению! -- покорно согласился Поповицкий и почувствовал, что несмотря на горячее кофе, в желудке у него как будто ползают холодные и скользкие змеи. Даже перестала волновать близость Нелли. Что уж тут? Ведь конец же! Самое большое через неделю -- конец. Сделал над собою усилие, приветливо улыбнулся -- и влюблено умилился собственному мужеству.
После кофе пришлось отправиться в город. Побывали на набережной, на Монбороне и на кладбище. Прочли добросовестно все карандашные надписи на памятнике Герцена. К отельному завтраку опоздали и заехали в "London-House". Там тоже сидели тесно, за маленьким столиком. Выпили шампанского, как настоящие русские бояре. Нелли повеселела и часто забывала отодвинуть колено. "London-House" -- ресторан весьма дорогой, и при расчёте Поповицкий пережил минуту жестокого смущения, но быстро оправился и весело рассказал, что забыл дома бумажник. И за автомобиль тоже заплатил один Исакович. Стоит ли считаться такими пустяками?
После завтрака решили часа два отдохнуть, потом до самого ужина ходили по магазинам. Адвокат покупал себе панаму, трость из испанского камыша, башмаки и галстухи. А его жена все свои покупки отложила до завтра. Ей очень уж много нужно: и целого дня не хватит. Поповицкий вызвался сопровождать, но Елена Андреевна отказалась наотрез.
-- Терпеть не могу делать покупки с провожатыми... И как же я, например, буду при вас выбирать бельё?.. Это меня только стеснит.
-- Мы с вами на завтра другую программу установим... Понимаете -- на свободе! -- подмигнул Исакович. -- Вино, женщины, музыка...
И тут же взял жену под руку, а Нелли посмотрела на мужа не только без всякого гнева, но даже с некоторой лаской. Положительно, она преувеличивает. Ведь не может же она по-настоящему любить эту толстую тушу? Поповицкий представил самого себя в положении женщины, делающей выбор между ним и адвокатом -- и поневоле опять забыл о своей непоправимой беде. Только после обеда адвокат опять сбросил его в бездну отчаяния: предложил пойти в "Эльдорадо" и поиграть там в "лошадки".
-- Умственного отдыха хочется, батюшка! А игра -- самый лучший отдых.
Поповицкий объяснил: очень нездоровится, болит голова. Сейчас примет аспирину и ляжет в постель.
-- Ну, ну... Поправляйтесь! Я и говорю, что вид у вас не того... Это зимнее тепло -- обманчивая штука. Очень легко простудиться.
Ушёл вдвоём с женой. Нелли только слегка кивнула на прощанье. Поповицкий заперся у себя в номере и в самом деле лёг. Голова не болела, но была тяжёлая, как камень, а в желудке всё ползли холодные змеи. И, благодаря этим змеям, мысли приходили тревожные и какие-то очень колючие, обидные. Думалось не о будущем, -- нечего думать о каких-то шести днях, -- а только о прошлом. Взять хотя бы Нелли. Так и выплыли перед глазами все мелочи, начиная с первого знакомства. Он был учителем, а она барышней, так себе, обыкновенной барышней из среднего круга. Поповицкий собирался сделать ей предложение, но долго раздумывал, соответствует ли она требованиям супружеской жизни, а тут вдруг подвернулся Исакович и скоропостижно женился. Был будто бы другом её родителей и на руках её носил когда-то. Нелли сразу поднялась высоко, хотя каждую субботу по вечерам Поповицкий пил у Исаковичей чай и слушал музыку. Так бы и тянулось всё, если бы не наследство и за ним -- отказ от службы. Нелли спустилась пониже и даже как будто встала совсем рядышком. И вот теперь опять -- какая-то непонятная сдержанность. Словно ей уже всё известно. Может быть, даже она и не спускалась совсем, а так казалась только потому, что были деньги и была независимость?
От таких мыслей скоро не уснёшь. И опять Поповицкий ворочался почти до рассвета, а утром его разбудил адвокат, уже совсем одетый, с испанской тростью и в шляпе.
-- Едем, батюшка! Пора, наконец, умственным отдыхом заняться... Да и случай такой удобный.
-- Но куда же?
-- В Монте-Карло, разумеется! Леночка уже взвилась -- и до вечера. Ну, и мы до вечера проболтаемся. Чем мы хуже?
-- Я, знаете ли, не игрок! -- задумчиво сказал Поповицкий и натянул одеяло до подбородка. -- Я терпеть не могу азартных игр.
-- Так мы разве по-настоящему? Просто для отдыха... У меня твёрдое правило: на рулетку каждый приезд ассигную тысячу франков, ни больше, ни меньше. И, представьте, иногда надолго хватает, а однажды даже остался в маленьком выигрыше. Вы не играйте сами, если не любите. А всё-таки съездим!
Неловок было отказаться. Ещё, пожалуй, наведёшь на подозрения.
-- Пожалуй, если вы так хотите... Только играть я, во всяком случае, не буду.
Оделся, нарочно затягивая время, хотя у адвоката от нетерпения началось даже что-то вроде одышки. Костюм надел тот самый, в котором потерпел самый жестокий проигрыш: тёмно-синий с приятно-сколькой шёлковой подкладкой. Старательно зачесал начинавшую проглядывать лысинку.
На вокзале попали как раз к поезду: едва успели купить билеты и вскочить в вагон. Билеты купил адвокат, потому что Поповицкому в подходящую минуту как раз понадобилось остановиться у книжного прилавка. В вагоне Исакович сдвинул на самый затылок свою панамку, весело крякнул и изо всей силы хлопнул ладонью по коленке своего спутника.
-- Так-то, батюшка! Будем развлекаться... Если бы Леночка знала -- наверное, увязалась бы с нами... А я не люблю! Бабы -- народ слишком азартный. Краснеют, слюни пускают. Иной так бы и дал в рожу -- право!
-- Ну, это многих увлекает... И мужчин тоже! -- вяло отозвался Поповицкий. И с ненавистью смотрел на мелькавшие за окном уже хорошо знакомые виллы. Живут же вот тут какие-то проклятые люди! И, пожалуй, даже сами не понимают своего счастья.
Исакович всё болтал, болтал. Его адвокатский язык не знал устали и сообщал новость за новостью, которыми в иное время очень бы заинтересовался Поповицкий. Но теперь -- какое ему дело до того, что Семёновы начали бракоразводный процесс, что Копельман попался на взятке, что Иван Петрович заболел раком? Да хотя бы сгинули все они разом -- всё равно!
В вестибюле казино Поповицкий чуть было не потянул из кармана свой сезонный билет на право входа, какими запасаются все солидные игроки, но вовремя опомнился. Предъявил паспорт и так же, как Исакович, получил "разовой". У входа в игорный зал -- опять неприятность. Охранявший этот вход лакей узнал солидного клиента в лицо и поклонился самым приветливым образом. Поповицкий от смущения покрылся багровыми пятнами, а адвокат умилился благодушно:
-- Экие они тут полированные... Земные поклоны отдают!
Играл адвокат нелепо, без всякого соображения и расчётов, тыкал свои золотые на разграфлённое зелёное сукно, но и везло ему как-то тоже совсем нелепо. Дважды взял на номер, а по ставкам на дюжины и на каре расторопные крупье то и дело придвигали ему лопаточками золотые кучки. Играл долго, переходил от стола к столу. После отдыха в гостиной и бокала шампанского опять играл -- и всё с тем же успехом. А Поповицкий изнывал от обиды и зависти, от духоты и от долгого бессмысленного стоянья на ногах.
Тут ещё подкрался прихлебатель, игорная крыса, предложил Поповицкому за крайне низкую цену купить совершенно новую и совершенно беспроигрышную систему. С прихлебателем этим Поповицкий встречался здесь уже не раз, и тот, по-видимому, тоже знал его, как собственную ладонь.
-- Уверяю вас, что за какие-нибудь два-три дня вы вернёте себе счастье, а в следующие три заработаете огромные деньги! Моя система рассчитана на шесть дней игры, и этого срока вполне достаточно. Я знаю, что у вас великолепная выдержка. И мне просто обидно смотреть, что вы остались в таком большом проигрыше...
-- О чём это он? -- повернулся было от игорного стола адвокат.
-- Так себе, глупости! -- быстро отрезал Поповицкий и, оттащив прихлебателя подальше, зашептал ему яростно: -- Отвяжитесь сейчас же, вы понимаете? Или я обращусь к администрации...
Вообще иногда выпадают на людскую долю совсем непосильные испытания. Так было и сегодня в казино. Раззолоченные потолки, голые нимфы на картинах, возгласы крупье, жадная толпа, -- всё это было как тяжёлый каблук на любимой мозоли. И к тому же ещё грозила опасность каждую минуту оказаться разоблачённым, провалиться перед адвокатом в бездну позора и унижения. В висках у Поповицкого стучало, сердце билось неровно, даже холодный пот выступил на лбу. А Исакович грёб золото, посмеивался, подмигивал нарядным, но унылым девицам, у которых не хватало денег на игру. И живот у него мягко колыхался под напором счастливого благодушия.
Поповицкий, наконец, взмолился:
-- Как хотите, -- а я не могу больше... Я домой поеду!
-- Ну, зачем же домой? Подождите ещё с полчасика, а потом где-нибудь закусим и выпьем. Даже главное -- выпьем, потому что надо же хорошенько вспрыснуть удачу.
-- Ни минуты не могу ждать больше! Я нездоров совсем.
-- А пожалуй, и в самом деле... Довольно уже, наигрался... Хотите луидорчик на счастье, сударыня?
Осчастливил мимоходом унылую девицу и направился-таки к выходу, рассовывая по всем карманам банковые билеты и золотые "пляки". Вот если бы он знал, что и для его спутника сейчас какой-нибудь луидор -- целое богатство... Поповицкий гордо скривил губы и ещё более гордо посмотрел на раздававшего шляпы и трости швейцара.
Долго толковали -- какой выбрать кабачок. Время дня было как раз самое глухое: завтраки уже кончились, а обеды ещё не начинались. И, пожалуй, нигде ничего не достанешь, кроме холодных закусок и, в крайнем случае, бифштекса. Но Исакович совсем разошёлся и настаивал:
-- Нам бы, главное, выпить... А насчёт съестного -- всё равно.что-нибудь да перехватим.