Барма поранил себе ногу, и его лечил местный врач. Барме прикладывали какие-то травы, мази и примочки, а он, сжав зубы, сидел и ждал, когда кончится эта процедура. Забегая вперед, скажу, что Барма даже через год хромал на эту же ногу, так как рана не заживала.
В Джогбани есть еще одна джутовая фабрика, принадлежащая непальцу, вернее, семейству непальцев: отцу и двум его сыновьям. В основном всеми делами фабрики заправляет младший сын — застенчивый с виду молодой человек лет двадцати двух. Молодой фабрикант провел нас по предприятию.
В огромных кучах джута копошились женщины. Они выбирали лучшие серебристые волокна и складывали их отдельно. Это была сортировка джута, который затем прессуется в четырехсотфунтовые тюки и отправляется за границу. Фабрика никаких изделий из джута не производит. Здесь производится только скупка джута у крестьян, сортировка его и прессование в тюки. На полученные доходы молодой фабрикант строит на территории своей фабрики сахарный завод.
Надо сказать, что в Джогбани имеется действующий сахарный завод, принадлежащий правительству.
Раньше в районе Джогбани и Биратнагара никто из крестьян не выращивал сахарный тростник. Поэтому фабрика имела свои плантации тростника в пятьсот-шестьсот акров. Естественно, этого тростника не хватало, и фабрика часто простаивала. Потом удалось материально заинтересовать местных крестьян культивировать тростник. Его выращивают теперь в десяти-пятнадцати километрах от города на крестьянских полях. Крестьяне привозят тростник в город на повозках.
Биратнагарский сахарный завод небольшой. На нем работает четыреста рабочих. Он перерабатывает в сутки около 250 тонн сахарного тростника, тростник здесь содержит около двенадцати с половиной процентов сахара, фабрика же получает только десять процентов чистого сахара, а остальное идет в отходы, которые сжигаются.
Фабрика вырабатывает мелкий сахарный песок, так как крупный песок ни в Непале, ни в Индии не пользуется спросом. Сахар идет только на внутренний непальский рынок и частью в близлежащие пограничные районы Индии, поэтому на сахар и сахарный тростник цены стабильные. Этого нельзя сказать о цене на джут — она полностью зависит от конъюнктуры мирового рынка.
Весело болтая, мы подошли к нашему дому. Неподалеку от него стояла толпа. Громко переговариваясь между собой, люди что-то ковыряли длинными шестами в канаве. Я подошел поближе и увидел большую кобру, прижатую к обочине дороги. «Гоман сарпа», — кричали мальчишки и в страхе прятались за подолами сари своих матерей.
Теперь я вынужден был поверить, что в районе Биратнагара действительно водятся кобры, и их следует остерегаться. За день я так устал, что не стал смотреть, чем закончится борьба с коброй, и пошел домой спать.
Как только я коснулся головой подушки, мне уже не могли помешать ни тонкое жужжание зеленых мошек над самым ухом, ни сиплое сопение жестяного насоса, из которого наш рабочий Пурна Бахадур поливал мошкару противомоскитной жидкостью. Сквозь эти звуки, словно из глубин Вселенной, до меня доносились голоса мальчишек: «Гоман сарпа, гоман сарпа»… и я заснул.
Когда я проснулся, солнце, пробившись через листву, весело разрисовало стену блуждающими узорами. Утренняя свежесть и листва за окном создавали впечатление, будто я на даче под Москвой. Я поднялся с топчана и решил прогуляться по утренним улицам. Прошлепав босыми ногами по полу, усыпанному подохшей от вчерашнего флита (так назывался насос с противомоскитной жидкостью) мошкарой, я вышел во двор, заглянув по пути на кухню, где спали вповалку несколько человек, тесно прижавшись друг к другу, и только хотел повернуть за угол, как меня схватил за руку господин Барма.
— Вы куда? — спросил он, — сегодня у нас напряженный день, мы поедем в местечко Итари, а до завтрака я вам преподнесу сюрприз. Будите всех и тогда покажу!
Я влетел в дом, громко крикнув «подъем», но оказалось, что все встали раньше меня и уже давно на лужайке за домом рассматривают «сюрприз» господина Бармы — огромного слона с сидящим на его голове погонщиком. Господин Барма стоял довольный и, как старый специалист по слонам, что-то говорил погонщику. Тот улыбнулся и направил слона за дом. Барма, сделав театральный жест, попросил меня спрятать в любом месте двора металлическую монету достоинством в одну рупию. Я вырыл ямку, положил в нее рупию и засыпал ее. Барма хлопнул в ладоши, и из-за угла медленно выплыла огромная туша слона. Он сильно сопел, обнюхивал хоботом землю и наконец подошел к тому месту, где я зарыл монету. Тут он дунул с такой силой, что все вокруг стало серым, и, бережно ухватив кончиками хобота рупию, отдал ее погонщику, который сделал нам намастэ в знак благодарности.
После этого Барма махнул слону рукой, и он пошел на улицу.
— Куда? — взглядом спросил я господина Барму.
— В джунгли! — ответил Барма. На слоне надо идти целый день, чтобы добраться до нашего первого лагеря. А мы за это время съездим в Итари, Дхаран-Вазар, Чатру и на реку Коси. Подсос! — крикнул Барма, и из-за дома выбежал шофер джипа-такси.
— Откуда такое название? Ведь это по-русски? — спросил я.
— Наверно, по-русски, — засмеялся Барма, — когда вы ехали от губернатора, машина остановилась, и кто-то из вас сказал «подсос». Мне это слово понравилось, и я прозвал так шофера. Смотрите, ему тоже понравилось, откликается, — весело произнес он.
К нашему отъезду все было готово: полные баки бензина, купленные у колонки фирмы «Шелл», и еще пара канистр на всякий случай. Мы нарядились по-походному. Надели спецодежду и кожаные сапоги. Вскоре сев в открытый джип, мы тронулись в путь. Вдруг на ходу, уже на повороте, при выезде из двора, за джип уцепился какой-то мальчуган лет десяти и повис на перекладине. Этот босой мальчуган оказался не любителем приключений, а помощником шофера.
В Непале каждый шофер имеет помощника, который неотступно следует за своим хозяином-шофером. Он выполняет всю черную работу, а также бегает за папиросами и приносит воду своему шефу.
Вначале мы поехали в Итари, маленький поселок примерно в 30 километрах на север от Биратнагара. Дорога все время шла по асфальтированному шоссе. Эта дорога идет вплоть до гор, до местечка Дхаран-Базар, где расположен английский вербовочный пункт по набору непальских солдат в английскую колониальную армию. Собственно это и явилось основной причиной строительства в 1958 году дороги Дхаран-Вазар — Джогбани. Иначе бы ее здесь не было. И хотя эту дорогу построили англичане, плата с нее взимается в непальскую казну с каждого проезжающего. В двух километрах от Биратнагара у деревни Гограха раскинулась небольшая рощица. Около нее останавливаются все машины, и шофер каждой из них направляется к маленькой конторе, где с него берется плата за проезд. От Биратнагара до Итари с машины взимается три непальские рупии; до Дхаран-Вазара — 45 километров — двенадцать рупий. Это очень большие деньги для среднего непальца. Часто можно видеть, как возницы жарко спорят с налоговыми чиновниками, не желая платить так много.
Вдоль шоссе протянулись каналы шириной в несколько метров. Местные крестьяне, выращивающие джут для биратнагарской фабрики, сваливают его в эти каналы, где он вымачивается перед отправкой на фабрику для дальнейшей обработки.
На протяжении всего пути нам встречались стоявшие по пояс в воде крестьяне и ловкими заученными движениями сдирали кожуру со стеблей джута, а затем виток за витком наматывали себе на руку волокна.
Работа эта очень тяжелая и изнурительная. В основном ею заняты молодые мужчины, но часто встречаются и женщины, и даже дети. Под палящими лучами солнца, по пояс в черной от ила воде они трудятся до шести часов в день; этого многие не выдерживают, так как около девяноста процентов крестьян, обрабатывающих джут, больны ревматизмом и малярией.
В каналах нередко появляются кобры. Укус кобры обычно ведет к смерти, так как за помощью к врачу крестьянин не в состоянии обратиться. От укуса делают шестнадцать уколов, по десяти рупий каждый. А это большинству населения не по карману.
За канавами простираются рисовые поля. Во время нашей поездки поля были уже убраны и лишь кое-где виднелись метелки рисовой соломы, на которых грелись змеи. Этим пользовались огромные цапли. То и дело нам на глаза попадались большие белые птицы, державшие в клювах извивающихся змей. Иногда на возвышенных местах стояли грифы, неподвижные, словно чучела. Грифы собираются только в местах, где есть падаль. На этот раз метрах в ста от дороги, около полуобглоданного трупа коровы, сидели облезлые бродячие собаки, рядом расхаживали вороны и недалеко от них в мрачной неподвижности застыла стая грифов, ждущая своей очереди.
Подъезжая к Итари, мы пересекли мост через речку Бурия и остановились. Барма решил сделать перекур. Я вылез из машины и пошел к реке, где на песчаной отмели спокойно лежало стадо черных буйволов. У каждого из них в носу пропущена веревка. На буйволах сидели белые цапли. Такое обычное в этих местах содружество вполне понятно: животные довольны тем, что цапли поедают мух и клещей и поэтому не прогоняют птиц со своих плешивых спин.
Перекур закончен. Мы проехали деревню Итари и направились дальше, к Дхаран-Базару. Вскоре ландшафт изменился. Асфальтированная дорога прорезала дремучий лес. В его чаще темно и даже прохладно. Кроны высоких деревьев не пропускают лучей солнца.
Наша машина зачихала и остановилась. Пока шофер возился с мотором, мы вышли из машины. Я остановился около раскидистого дерева с причудливыми корнями и стал разглядывать куст с маленькими ярко-красными цветами. Внезапно раздался крик. Это закричал Барма. Мы бросились к нему. Он стоял на обочине дороги и указывал пальцем в траву. Вглядевшись, мы увидели черную головку зеленоватой змеи с желтыми полосами у глаз. Змея на двадцать-тридцать сантиметров поднялась над травой и не спускала своего взгляда с Бармы, а тот мелкими шажками отступал от змеи.