— Хорошая, — сказал он, — не бойся, саб. Это редко бывает. Она пришла к Мигалю помочь ему уснуть. Вот смотри, — и Лал Бахадур положил мошку в свою шапочку и тут же надел ее на голову. Затем лег и блаженно закрыл глаза, показывая пальцами рук, что букашка бегает у него в волосах и доставляет огромное удовольствие.
— Так она и будет бегать, пока не уснешь! — сказал Лал Бахадур и хотел надеть свою шапку с «драгоценной» мошкой на голову Володи Мигаля. Я отстранил его руку, сказав, что Володя уже уснул, а мошку он может взять себе.
Лал Бахадур благодарно сложил руки, сказал намастэ и вышел из нашей палатки. Мы же погасили фонарь и заснули крепким сном.
На другой день утром Володя чувствовал себя лучше, и мы с ним отправились в лес для того, чтобы выяснить у местного населения особенности ручьев и рек, протекавших в районе Хараинча.
Каждый из нас сел на слона, и мы двинулись по направлению к деревне.
Теперь я уже не злился на слона. Сказывался некоторый опыт, а главное то, что я сидел один на его широкой спине и мог вертеться и усаживаться, как мне вздумается.
Слон Володи шел впереди, а мой сзади. Мы прошли Хараинчу и направились вдоль дороги к лесу. Все кругом было спокойно. В ясном небе где-то далеко над нашей головой парили грифы. Стремительно пронеслась небольшая стая зеленых попугаев и мгновенно исчезла в кустарнике. Из дупла дерева вылез маленький полосатый бурундучок и, быстро осмотревшись, вновь исчез, показав на прощание свой пушистый хвостик.
Слон спокойно шел по дороге, изредка хлопая ушами, издававшими звуки, похожие на звук воды, уходящей из-под весел плывущей по речной глади лодки. Впереди прямо перед моим лицом маячил бритый затылок погонщика слона с маленьким хохолком волос на макушке, как у запорожского казака. Этот хохолок очень часто можно видеть у деревенских жителей Непала, исповедующих индуизм.
Впереди показался деревянный мост. Погонщик направил слона вправо от моста, и слон, уходя по брюхо в воду, перешел реку вброд и вновь вышел на дорогу. Почему же мы не пошли по мосту? Оказывается, слоны по деревянным мостам не ходят и предпочитают брод. Они инстинктивно боятся идти по мосту, который может развалиться под тяжестью их тела.
Невдалеке показалась маленькая деревушка в несколько хижин. Когда мы приблизились к ней, то дорогу преградил бамбуковый забор, отделявший деревню от полей. Мы пошли вдоль забора. С трехметровой высоты слона я отчетливо видел внутренний двор, хижину без окон, обмазанную серой глиной и покрытую соломой. Посредине деревни стояли в виде шахматных пешек хранилища с зерном. Они расположены на высоте метра-полтора над землей, на четырех столбах, что, естественно, защищает зерно от потоков воды в летние дождливые месяцы. Изредка в заборе попадались воткнутые в бамбук метровые палочки, обмазанные навозом, очень напоминавшие большое эскимо. Это — топливо, выставленное для просушки; из него затем делают шарики, которыми топят печи. Около некоторых хижин росли молодые бананы, заботливо укутанные листьями пальмы и обвязанные лианами. Когда они вырастают до определенного размера, то их пересаживают в другое место. Их сажают рядом с домом, чтобы уберечь от скота или от хобота слона. Удар палки по голове образумил моего хатти. Слон хрюкнул, поднял недовольно хобот, но намерение съесть молодое растение оставил.
Население нас заметило. Мальчишки с криками «хатти, хатти» выбежали на открытое место. Детишки до пяти-восьми лет бегали голышом. У некоторых, в основном мальчиков, на животике маленькая белая тесемочка. На ногах некоторых девочек металлические кольца в виде свернутой змеи, на руках браслеты, на шее тяжелые бусы из серебряных индийских монет, в носу колечко. Волосы мальчиков черные, как смола, густо смазаны жиром. У девочек — косы. Я обратил внимание на то, что почти ни одна девочка до пятнадцати-шестнадцати лет не имела на своем теле татуировки. Видимо, татуировка практикуется в более зрелом возрасте. Стоявшие в толпе взрослые девушки все были татуированы. Заметив мой взгляд, они накинули сари на обнаженную грудь и скрылись в хижинах.
Мы миновали деревню и направились к видневшимся вдали хижинам. Около хутора протекала речка, данные о которой нам надо было собрать.
Мы подошли к хижине, одна стена у которой отсутствовала. В ней сидели хозяева. Мы попросили их показать самый высокий уровень воды в реке, какой только они помнят. Хозяин, сухой старик с плотно сжатыми губами, молча поднялся и пошел к реке. Мы двинулись за ним. Он подошел к дереву на берегу реки и молча указал на него пальцем. Через некоторое время мы попросили его показать такую же отметку на другом берегу. Опять он молчаливо шествует и пальцем указывает на пень. Осталось самое последнее — узнать имя помогавшего нам человека. Мы обратились к хозяину с вопросом. Молчание. Вновь такой же вопрос. И вновь молчание. Расспросы велись через полицейского — жителя этой местности. Вдруг полицейский ударил себя по лбу и, обернувшись к нам, знаком показал, чтобы мы садились на слонов. Мы сели и, ничего не понимая, поехали дальше. Когда же мы отъехали на некоторое расстояние, то полицейский сказал:
— Я вспомнил, что в районе Хараинча есть несколько хуторов, жителями которых являются люди, принадлежавшие к касте молчаливых. От них нельзя добиться ни одного слова, даже полиция на них не может воздействовать — молчат, как немые, хотя все слышат и понимают. Детям говорить также не разрешается. Такому образу жизни в какой-то степени способствует, по-видимому, система хуторов — обособленных хижин. Так или иначе, не удивляйтесь и пишите, что хотите: любую фамилию и имя. Настоящую фамилию этих людей вряд ли сумеете узнать.
И все же работу свою мы сделали и направились домой в лагерь. На обратном пути не произошло никаких событий, если не считать, что мы видели леопарда, кравшегося за обезьяной. К ее счастью, леопарда спугнули наши слоны, и обезьяна скрылась на верхушке дерева.
В километрах двух от Хараинча, в высохшем рисовом поле, я увидел большую дикую кошку. Она шла во весь рост, не обращая внимания на нас и наших слонов. Я не вытерпел, зарядил духовое ружье и выстрелил на ходу по кошке. Она резко взметнулась в воздухе, перевернулась через бок и с криком скрылась в рисовой соломе, лежавшей на поле. Я ей не принес особого вреда, а только испугал, хотя эту животину надо нещадно уничтожать; после леопарда это самая опасная зверюга — она совершает набеги на молодняк домашнего скота.
Чтобы быстрей попасть домой, погонщик свернул резко влево. Прошли сухое рисовое поле, по которому несколько минут тому назад грациозно шагала дикая кошка, и вошли в лес.
В лесу было тихо. Кое-где с ветки на ветку перелетали маленькие птички, похожие на. шмеля. Наши слоны мягко ступали по сухим листьям, образовавшим ковер до полуметра толщиной. Погонщик обернулся и показал мне палкой на какой-то серый комочек, уютно лежавший около дерева. Когда мы проходили мимо, комочек зашевелился, и толстая, почти с руку толщиной, змея нехотя уступила нам дорогу. Это была большая кобра. Зимой все змеи находятся в спячке. А эта, видимо, была одна из тех, которая еще не успела найти себе подходящее место для отдыха и промышляла в лесу. Слоны обычно не рискуют приближаться к кобрам и уходят от них. Но на этот раз слон спокойно прошел мимо, будто знал, что кобры в зимнее время года очень инертны и не кусают никого.
Мы прошли небольшую полянку и оказались около болота. Раздвигая хоботом кусты, слон спустился к воде. Сделав осторожно несколько шагов, он начал уверенно погружать свои ноги в густую черную жижу.
Вскоре, выйдя из болота, мы пошли по зарослям сухого кустарника, очень напоминавшего колючую проволоку. Кустарник представлял собой тесно переплетенные между собой, причудливо изогнутые ветви без листьев. Он был настолько густым, что слоны продвигались с трудом. Из такой чащи мелкому животному и человеку выбраться почти невозможно. Вдруг слон остановился, уперся передними ногами, и подняв кверху хобот, сильно с кряхтеньем выдохнул. Погонщик насторожился, осматриваясь по сторонам. Слон дальше не шел, а внимательно слушал лесные звуки, растопырив уши. Чувствовалось, что он весь напрягся и готов ко всякой неожиданности. Я хотел было спросить погонщика, что случилось, но он резко обернулся и, положив ладонь на рот, знаком дал понять, что разговаривать нельзя. Вдруг где-то рядом раздалось хриплое рычание. Затем наступила тишина и вновь рычание, напоминавшее храпение спящего животного. Слон поводил вокруг хоботом, сделал несколько шагов назад и без всякого указания погонщика быстро пошел по кустарнику подальше от этого места.
Когда мы вышли к окраине Хараинча, то погонщик сказал, что мы нарвались на спящего тигра и хорошо, что благополучно унесли ноги. Видимо, тигр только недавно залег и спал крепким сном после вкусного обеда. Такие встречи со спящим тигром крайне опасны и кончаются, если его разбудить, трагически. После этого разъяснения захотелось быстрей попасть в лагерь. Чувствовалась усталость от долгой езды на слоне.
В Хараинче было шумно и многолюдно. Базар еще не кончился, шел его последний день. Большинство людей сидело группами. Это были теплые компании, которые, по-видимому, с выручки решили «обмыть» свои базарные успехи. Изредка один из компании поднимался, подходил к повозке, набитой жестяными банками с самогоном, давал рупию и получал бутылку синего напитка крепостью в 75–80 градусов. В веселье кое-где принимали участие и женщины. Об окончании базара красноречиво говорили люди, шедшие в обнимку или целовавшие друг у друга ноги, и вереницы жителей окрестных деревень, возвращавшихся домой. От базара шли в разных направлениях мужчины и женщины: мужчины отдельно, женщины отдельно. Иногда во главе шествия женской цепочки шел мужчина, который своей сгорбленной под ношей фигурой резко выделялся на фоне стройных и изящных фигурок женщин с поклажей на голове и обязательно с букетиком цветов в волосах. Их покачивающиеся из стороны в сторону фигуры еще долго были видны на фоне зарева уходившего за горизонт солнца