дальних и ближних сопок, волнистая линия хребтов, поднявших свои заснеженные вершины к самому небу. Места нравились ему.
След медведицы и ее детенышей терялся на берегу. Не иначе как семейство переправилось на ту сторону Моховки — она здесь неглубокая, даже камни торчат из воды посредине, на перекате. Старый медведь вдоволь напился и потом долго стоял, не зная, продолжать ли поиски медведицы или выбрать уголок поукромнее и немного подремать. Ноги у него гудели и ныли от усталости.
Все-таки надо отдохнуть. Он сейчас не очень голоден, а семья все равно далеко не уйдет. Отыскав песчаную вымоину под корнями старой-престарой черемухи, Мугу-плешивый улегся в ее прохладном ложе и устало закрыл глаза. Сладкая истома разлилась по всему телу. Уже через минуту он забылся чутким сном.
В Крутых отрогах действительно обитала позапрошлогодняя подруга Мугу. После их встречи в Моховой пади она поспешила покинуть владения старого медведя, опасаясь за своих детенышей. Она ушла километров за пятьдесят вверх по течению Моховки, но там ей не повезло: непутевый бродяга Буга загрыз одного из детенышей. Уходить дальше не было смысла: там начинались березовые леса, а в них всегда мало живности. Тогда-то она и вернулась в Крутые отроги. Здесь она хорошо отъелась на кедровых орешках да на нерестовой осенней кете и вовремя залегла с оставшимся детенышем на зимовку в великолепной берлоге. Зимой она принесла еще двух детенышей и теперь натаскивала их. Ее беспокоило присутствие в Крутых отрогах Черного Царапа, и, если он появлялся поблизости, медведица начинала преследовать его, пока не отгоняла как можно дальше.
За этот год она хорошо узнала все кормовые места Крутых отрогов, и ее охотничьи маршруты теперь почти всегда были удачны. Вот и сейчас, переправившись на левый берег Моховки, она повела своих чад на Дубовую сопку, что видна километрах в пяти к югу. Прошлой осенью там созрел обильный урожай желудей, до сих пор вся земля устлана ими. Там можно не только вволю полакомиться желудями, но и встретить кабанов или изюбров, которые тоже любят посещать дубняки. С голода не помрешь.
Там она и паслась со своим семейством весь этот день. Под вечер она напала на след кабанов. Судя по запаху, дикие свиньи кормились здесь прошлой ночью. Медведица стала рыскать окрест. Опыт подсказывал ей, что кабаны не должны уйти далеко: летом после сытного ночного выпаса они обычно спят весь день. Вскоре легкий ветерок и в самом деле нанес запах гайна — места отдыха стада. Медведица великолепно умела различать этот запах среди прочих таежных запахов. Теперь нужно зайти с подветренной стороны, неслышно подползти к кабаньей спальне и выкрасть добычу. Чтобы ей не мешали детеныши, медведица отвела их в сторонку на северный откос сопки, а сама отправилась на охоту.
Между тем старый медведь, хорошо отдохнув под черемухой, полез в речку. Он вдоволь набарахтался в воде — купаться он любил, — потом вылез и, отряхнувшись, стал бродить по берегу. Очень скоро он отыскал вчерашний след семейства медведицы и отправился по нему.
ЧЕЛОВЕК
Судя по тому, как устраивался бивак на Черемуховой релке, люди собирались прожить здесь не один день. На самой горбине релки, там, где сплошную вереницу старых черемух рассекает сквозной коридор, забелела большая палатка. Мощные кроны старых деревьев хорошо укрывали ее от солнца и дождя. Рядом — очаг, вырытый в земле и укрытый от дождя навесом из бересты, неподалеку под кроной черемух — землянка для хранения продовольствия.
Черемуховая релка представляет собой узкую, длинную возвышенность, начинающуюся возле устья Барсучьего ключа и протянувшуюся, километра на полтора вдоль правого берега Моховки вниз по течению. По гребню ее тянутся заросли черемухи, дикой яблони и боярышника, — значит, релка не затопляется во время паводков. По другую, северную, сторону релки протянулся неширокий залив, по-видимому, старица, оставшаяся от прежнего русла Барсучьего ключа. Теперь старица заросла рогозом, стрелолистом и кувшинками.
На противоположном берегу старицы возвышается пятиметровый глинистый обрыв, а над ним — стена дремучих лесных дебрей. Здесь начинается равнина километра в три шириной и около десяти километров в длину, лежащая между поймой Моховки и подножием Горбатого хребта и сплошь заросшая старым кедрово-шираколиствемньш лесом с густым двухъярусным подлеском. Это и есть Моховая падь. Экспедиция намеренно поселилась в стороне от нее: людям не хотелось нарушать покой обитателей Моховой пади.
С восходом солнца бивак ожил. Из палатки вышел рослый бородач. Его рыжая от солнца, дождей и непогоды шляпа с изогнутыми полями, яловые бродни-ичиги (свободные сапоги на мягкой подошве), перевязанные у щиколоток и колен ремешками, кожаная потрескавшаяся куртка — все говорило о том, что этот человек немало побродил на своем веку. Это был Корней Гаврилович. Утро стояло тихое, росное, прохладное. Солнце еще не выглянуло из-за отрогов Горбатого хребта, но его сияние уже позолотило верхнюю кромку гор; веер розовых лучей развернулся по всему восточному краю неба.
Первым, как всегда, встречал солнце Белохвостый Клек. Вот он взмыл с макушки сухостойника и круг за кругом стал набирать высоту. И вдруг вспыхнул золотом — попал в солнечные лучи! Он явно наслаждался своей привольной купелью, величаво парил большими кругами над Моховой падью, время от времени оглашая просторы боевым клекотом.
— Ну, как погода, Корней Гаврилович? — Это из палатки вышел Кузьмич.
Бударин указал на орлана:
— Как купается, а? Значит, будет нынче хорошая погода.
— Да, чуть он вчера не угодил под винт вертолета, — мягко и тихо заметил Кузьмич. — Не иначе гнездо где-то.
— Хозяин осматривает владения. Орлица-то, видно, в гнезде, скоро птенцов выведет.
Они помолчали, любуясь красотой утра. Из-за среднего отрога показался слепящий край солнца. Приветствуя его лучи, неподалеку в черемухах затенькали синицы, им из тайги ответили дрозды, а где-то затараторили кедровки. Вскоре гомонила уже вся тайга.
— Однако надо бы на ушицу поймать рыбешки, — предложил Кузьмич.
— Мысль дельная, — согласился Корней Гаврилович. — Буди ребят, пусть попробуют бросить спиннинги. А я пройдусь, посмотрю релку.
Ничто не ускользало от опытного глаза старого натуралиста, пока он неслышно шагал в своих мягких броднях вдоль релки. Вот со свистом шмыгнул по стволу черемухи бурундук. Он уселся на ближней ветке и, подрагивая вздыбленным хвостиком, уставился черными бусинками глаз на незнакомое существо. Щеки его были вздуты, значит, собирал на земле прошлогодние семена трав. Корней Гаврилович медленно двинулся к нему. Бурундук тотчас же выплюнул содержимое защечных мешочков, озорно свистнул и пулей полетел по веткам к вершине черемухи.
Там, где кончалась старица, между релкой и подножием Мышиного склона протянулась широкая луговина, заросшая старым, высоким вейником. Она тянулась почти до самого распадка, из которого бежал Барсучий ключ. Бударин уже хотел пересечь ее, как увидел стремительную серую птицу, которая по-ястребиному носилась зигзагами над самыми макушками прошлогодних трав. Только внимательно приглядевшись, натуралист угадал в ней кукушку. Он замер на месте и, догадываясь, в чем дело, стал наблюдать за ее проделками. Не прошло и минуты, как из зарослей вылетела птаха и тотчас же снова исчезла в траве. Кукушка сделала крутой вираж над тем местом, откуда выпорхнула птица, и, покружив несколько секунд, опустилась в заросли вейника.
Корней Гаврилович улыбнулся в бороду, произнес про себя: «Ах, чертовка, все-таки выкурила». Он не спускал глаз с того места, где скрылась кукушка, примечая каждую былинку. Минут через десять кукушка снова взлетела и направилась в сторону леса. Вскоре оттуда донеслось: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!»
Стараясь не потерять из вида место, где она взлетела, Бударин побрел туда. Он осторожно разгреб густые заросли высокого, в рост человека, вейника. Вот и примеченные метелки. Так и есть — гнездо трясогузки, и в нем четыре пестреньких яичка. Одно из них лишь чуть-чуть отличается от остальных величиной: его снесла кукушка.
Корней Гаврилович долго рассматривал это яичко, удивляясь сходству. Как это кукушка умудряется подбирать гнезда тех птиц, которые несут яйца, похожие на ее собственные? И весит ее яйцо не больше трех-четырех граммов, а ведь по размерам и весу кукушка раза в три превосходит трясогузку.
Натуралист связал в пучок несколько пригнутых макушек вейника, как вдруг заметил промелькнувшую тень. Он замер на месте, весь превратившись в зрение и слух. Вскоре он разглядел, как качаются метелки на лугу: похоже, там кто-то бежал. Но вот над ними птицей промелькнула кабарга, видимо, перемахнула колдобину. Что бы это значило? Корней Гаврилович осторожно зашагал туда, где впервые увидел тень кабарожки. Что она делала здесь: паслась или отлеживалась? И то и другое можно определить по поедям — обкусанным макушкам растений и по вмятине в траве — лежке.
Вот это место. О, да тут не просто проследок, а настоящая тропинка в густой траве. А вон и маленькая проталинка в самой гуще. Что там, лежка? Корней Гаврилович, стараясь не делать резких движений, заглянул в прогалинку. Так и есть, лежка, а в глубине белые крапинки. Да это же кабаржонок. Он весь прильнул к земле, длинно вытянув шею, а шерстка его слилась своей бурой окраской с цветом прошлогодней травы. Да он не один, за ним виден другой и точно в такой же позе. Велик был соблазн подойти к этим милым крошкам, погладить, разглядеть их. Но этого делать не следовало: запах Человека, оставленный прикосновением руки, может отпугнуть кабаргу, и она потом уведет детенышей с этого места. А Бударину очень важно пронаблюдать, когда и как приходит к ним мать, чтобы покормить.
Корней Гаврилович связал в пучок несколько метелок вейника, как и возле гнезда трясогузки, и неслышно ушел к релке. Отсюда он снова оглядел луговину, убедился, что отметка хорошо видна, и продолжал знакомиться с местностью. Так он дошел до верхнего конца редки и очутился возле устья Барсучьего ключа. Местность здесь оказалась на редкость живописной. Правый берег Моховки, начиная от Мышиного склона, полого поднимался и переходил в столообразное плато, тянувшееся вдоль луговины. У верхнего основания релки его рассекал довольно широкий распадок, по дну которого с шумом и пенистыми перепадами бежала неширокая речушка, вливавшаяся в Моховку. Это и был Барсучий ключ. Склоны распадка поросли густым широколиственным разнолесьем, оплетенным актинидией и лимонником. Распадок полнился сейчас птичьим гомоном. В небе кружил одинокий коршун.