Неподалеку от Моховки, там, где находится гнездовье орланов, Амба-Дарла стал настигать волчицу. Рана, нанесенная клыком секача, делала свое дело — хищница начинала ослабевать в беге. Переярок не бросал ее, он был еще недостаточно смышленым, чтобы самому выбрать путь спасения.
Добежав до речки, волки бросились в воду и поплыли на ту сторону. Но куда им состязаться с Амба-Дарлой в искусстве плавания! Волчица не успела доплыть до левого берега, как на ее спину обрушился удар тигриной лапы. Она исчезла под водой и больше уже не всплыла.
Опасность придала прыти переярку. Почувствовав под ногами дно, он помчался скачками. Вскоре он оказался на берегу и во весь дух припустил в заросли тальника. Но Амба-Дарла не преследовал его. Он повернул назад.
Памятуя о Человеке на Черемуховой релке, он не стал спрямлять путь, чтобы не проходить вблизи бивака. Неторопливо переплыл Моховку, вдоволь полакал воды — после битвы с волками его палила жажда — и двинулся в сторону кедрача. Где-то посреди Моховой пади, бесшумно ступая своими мягкими лапами, он вдруг замер на месте: Человек! Только он может издавать такие звуки, напоминающие глуховатый говор ручья, только один он может так ходить: под ногами трещат палки валежника, шуршат ветки и трава.
Амба-Дарла был настолько же осторожен, насколько хитер. Прежде чем решить, куда уходить, нужно разобраться в том, куда направляется Человек. Тигр прилег на живот, весь укрывшись в траве, и настроил чуткий слух только на Человека. Ничего нельзя понять! Вот звук шагов стал удаляться в сторону кедрового бора, но, не затихнув совсем, снова стал усиливаться: Человек повернул назад. Амба-Дарла нервничает, кончик хвоста чуть подрагивает. Кинуться наутек? Но как-то не пристало это ему, лесному владыке. Гораздо спокойнее чувствует он себя, когда незамеченным находится за спиной опасного противника. А Человек все менял свой маршрут. Один раз он чуть ли не вплотную подошел к укрытию Амба-Дарлы — старый тигр уже напряг мускулы, чтобы вскочить и броситься наутек. Но звук шагов круто повернул влево от него и стал удаляться. Тогда Амба-Дарла пристроился ему вслед. Он ходил по пятам Человека почти весь день и лишь под вечер подался к своему логовищу.
Юрий Квашнин был прав, утверждая, что видел тигра. Через несколько дней Кузьмич сам убедился, что в Моховой пади обитает тигр.
Двигаясь по следам Серых разбойников, через два дня после описанных событий в Моховую падь пожаловала давняя подруга Амба-Дарлы тигрица Мяуа. Она быстро нашла след тигра и на рассвете объявилась у самого его логовища возле Барсучьего ключа. Амба-Дарла заслышал знакомые шаги, когда Мяуа была метрах в ста от него.
Уссурийский тигр ведет, как правило, одинокий образ жизни, руководствуясь, должно быть, простой мудростью: одному больше достанется. Но приходит пора, когда он испытывает потребность в брачном свидании. Трудно сказать, случайно или преднамеренно происходят такие свидания. Во всяком случае они бывают тогда, когда возникает необходимость в них.
О своем появлении Мяуа предупредила Амба-Дарлу тихим и коротким «мур-рау». Амба-Дарла тотчас же вскочил и подбежал к ней. Они долго обнюхивали друг друга и тихонько фыркали.
Конечно же, они о чем-то разговаривали в эту минуту. Но о чем? Может быть, Мяуа поведала другу печальную историю, которая произошла с ней минувшей зимой?
А случилось вот что. Мяуа с двумя почти годовалыми детенышами была Великим пастухом у кабаньего стада, что паслось в долине реки Катэн. Однажды она обучала тигрят охоте на подсвинков. Устроив вместе с детенышами засаду на пути, по которому двигались кабаны, она вместе с ними набросилась на крупного подсвинка и мгновенно сбила его лапой с ног. Пока тигрята расправлялись с ним, она погналась за вторым, быстро нагнала его и задавила. Не успела семья закончить трапезу, как Мяуа услышала человеческие голоса, а затем лай собак. А вот и они сами — целая свора. Они мчались прямо на тигрят. Мяуа бросилась на выручку, но неподалеку сверкнул Огонь и раздался ужасный треск. Ничего подобного она никогда не слышала; в ушах у нее поднялся звон. Мяуа так перепугалась, что забыла о малышах и стала убегать. Позади нее снова несколько раз треснуло. Теперь она убегала уже без оглядки, а треск позади все повторялся и повторялся.
Только поздней ночью, когда в тайге стыла глухая, морозная тишина, Мяуа неслышно прокралась к тому месту, где оставила детенышей. Снег повсюду здесь был изрыт, истоптан, в нем еще сохранились родные запахи тигрят, перемешанные с другими, непонятными, а потому пугающими. Это была не первая встреча тигрицы с такими запахами. Мяуа знала, что принадлежат они самым опасным ее врагам — Человеку и собакам.
Долго вела Мяуа их след. Она вынюхивала следы тигрят, но не находила. Наконец уловила. Две небольшие вмятины в снегу. Это в них остался запах. И снова неслышно ступает она по страшному следу. Вот он стал спускаться по откосу сопки к реке. Поворот за выступом, и Мяуа замерла: впереди большой красный глаз — Огонь. Нет, она не пойдет дальше. До сих пор ее еще колотила дрожь страха. Она вернулась к месту, где оставила детенышей, и трое суток пролежала там, раскопав в снегу логовище. Она дышала запахами детенышей, пока обоняние улавливало их.
…Мяуа пробыла в гостях у Амба-Дарлы недолго. Уже в первый вечер она обнаружила костер и Человека на Черемуховой релке. Знакомое чувство страха снова нахлынуло на нее. Как ни старался Амба-Дарла сделать вид, что никакая опасность не угрожает им, Мяуа через двое суток покинула Моховую падь. Амба-Дарла остался в своем логовище. Ему не хотелось расставаться с богатыми владениями. Тем более что он знал по опыту: рано или поздно, а Человек все равно уйдет отсюда.
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ЧФЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
В середине июня, раньше обычного, потомство овдовевшего Чфы начало самостоятельно добывать себе пропитание. Быстро подрастая и становясь все прожорливее, барсучата настолько изголодались на скудных приношениях измученного родителя, что у самых слабосильных остались кожа да кости.
И вот, совсем еще несмышленыши, барсучата стали с каждым днем все дальше уходить от норы. Они набрасывались на каждую бабочку, на жуков, выкапывали съедобные корни, клубни, а попутно и земляных червей, снимали со стеблей улиток, ели зелень. За великое счастье почиталось поймать лягушку или мышь.
Но запас кормов вблизи норы, и без того бедный — потому что здесь из года в год паслись предшествующие поколения обитателей норы, а также сами родители, — быстро иссяк. Голод гнал барсучат все дальше от убежища. И вот уже двое из них не вернулись с охоты: они сами стали добычей пронырливого Буги. Через несколько дней, когда Чфы повел свою голодную ораву к Моховке, на обильные корма, третьего унес Белохвостый К лек. Наконец, еще — один, слишком беспечный, припозднившись на охоте, попал в лапы Мяуа, когда она после свидания с Амба-Дарлой вышла знакомиться с окрестностями.
Так за каких-нибудь полмесяца потомство несчастного Чфы сократилось наполовину. И хотя оставшиеся в живых кое-как прокармливали себя, они все-таки оставались еще несмышленышами в этом большом и сложном мире, в котором тебя на каждом шагу подстерегает опасность. Поэтому Чфы сам предводительствовал своим отрядом во время охотничьих походов.
В одну из таких вылазок Чфы повел щенков на Черемуховую релку. Накануне он забегал туда и обследовал в отсутствие людей территорию бивака. Там он поживился кухонными отбросами и теперь решил угостить ими своих отпрысков. Они пришли туда под вечер. Вкусные запахи ошеломили барсучат. Они обшаривали каждый клочок земли возле кухонного очага, подбирая съедобные крошки, иные пробовали проникнуть в палатку, безуспешно подкапываясь под края полога. Один из них, наиболее расторопный, нашел неподалеку от очага пустую стеклянную банку из-под консервов, обнюхал ее. Увидел внутри нее крупного жука, попытался вытащить его лапой — ничего не получилось. Тогда он с трудом просунул в банку голову, но и теперь не смог достать добычу — мешали плечи.
Он не сразу понял, что случилось. Сначала он пятился назад, волоча за собой банку. Потом стал размахивать головой, но и таким способом не смог освободиться. Тогда он завизжал во весь голос, оглушил сам себя криком, стал судорожно метаться. На крик прибежал отец. Но чем он мог помочь? Он бегал вокруг щенка, нюхал его, пытался бить лапой по банке. Наконец, додумался — ухватил барсучонка зубами за хвост и поволок его. Но барсучонок упирался лапами, бороздил землю и еще пуще визжал. Сбежались все остальные барсучата, иные даже развеселились, видимо, приняв происшествие за игру.
Неизвестно, чем бы все кончилось, не появись хозяева бивака. Первым их обнаружил Чфы. По его тревожному «урр!» барсучата разбежались кто куда, а сам Чфы метнулся в заросли черемухи.
Всего этого не видел и не слышал попавший в беду малыш. Ослепленный и оглушенный, он пятился сейчас прямо на людей.
— Что за чудо? — изумился Корней Гаврилович, разглядывая странное существо, составленное из зверька и консервной банки.
— Неудачная встреча с цивилизацией, — смеясь, заметил Сергей Прохоров. — Один — ноль в пользу цивилизации.
— Бедняга, как же это тебя угораздило? — С этими словами старый натуралист сбросил с плеч рюкзак, присел на корточки возле мечущегося зверька. А тот, ничего не видя, все ближе подвигался к его ногам. Наконец, уперся в ступню, сел на нее и стал в отчаянии мотать головой.
Корней Гаврилович осторожно взял его поперек туловища, барсучонок стал сучить лапками, стараясь вырваться из рук.
— Тише, тише, бесенок, — приговаривал натуралист, пробуя, крепко ли сидит на шее банка. — Тебе добра желают. А ну, Сережа, берись за банку, попробую вытащить его… Потерпи, дружок, потерпи немного. Раковины ушей мешают, надо придавить их. Быстренько сломи рогульку в палец толщиной, да чтобы концы как раз приходились на уши.
Получив это нехитрое приспособление, Корней Гаврилович просунул рогульку вдоль загривка барсучонка, придавил ею ушные раковины, и голова зверька постепенно вылезла из горловины банки. Барсучонок стал биться, вырываться, потом цапнул Корнея Гавриловича зубами за рукав.