— Ах, неблагодарный какой. — Старый натуралист взял его за загривок, ласково потрепал. — Ну, что будем делать с ним?
— Посадите его в клетку из-под норок, Корней Гаврилович, — предложил Сергей, — попробуем приручить.
Возле бивака натуралисты прочитали по следам подробности визита барсучьего семейства.
— А ведь они могут тут нашкодить нам, — высказал опасение Корней Гаврилович. — Нужно, пожалуй, поставить клетки-ловушки. Все равно ведь надо отлавливать для зооцентра. А тут сами жалуют.
…Чфы не скоро собрал свое семейство. Только в сумерки к нему прибились четыре барсучонка. Он повел их к завали, где обитала Эдуни: там обычно по весне нерестились в болотцах лягушки, теперь из икры вылупились головастики, а это тоже неплохая еда. И он не ошибся. К полуночи отпрыски были сыты, и заботливый отец, соблюдая все меры предосторожности, благополучно привел их домой. Отбившийся барсучонок так и не пришел под родительский кров, видимо, кто-то поймал его, а возможно, он заблудился и завел собственное убежище.
Так из всего выводка у Чфы осталось лишь четыре детеныша. С каждым днем они заметно подрастали и становились все более самостоятельными. Они все чаще отправлялись на промысел в одиночку или по двое, и Чфы все меньше приходилось заботиться о их пропитании.
Но теперь появилась новая забота: нужно было найти себе подругу. Скучно жить бобылем. Целыми ночами рыскал он по Моховой пади, отыскивая знакомый запах. След привел его на край кедрового бора, и там обнаружилось под корнями старого кедра логовище той, которую он искал. Хозяйки не было дома. Она явилась с охоты перед рассветом и не возражала, когда он последовал за нею в убежище. А в сумерки он повел подругу восвояси. По пути они закусили несколькими мышами, а в полночь уже залезали в нору Чфы. Гостье так понравился дом нового знакомца, что она больше не покидала его.
Барсучатам теперь приходилось ютиться не в главном зале, мягко устланном лесной ветошью, а в проходе норы, на голом полу. Первое время барсучиха только иногда рычала на них, потом стала слегка покусывать, потом начались потасовки. В конце концов мачеха выдворила пасынков из жилья.
Как-то раз Чфы решил сводить свою новую подругу на бивак. Там теперь, наверное, накопилась бездна кухонных отбросов. Они пришли туда ночью, когда люди спали. Чфы сильно перетрусил, почуяв человеческий запах и храп спящих, но тут он услышал знакомое жалобное «урр»… Барсучонок! Впервые в жизни столкнулся Чфы со столь странным убежищем — и не нора, и не бурелом. Сквозь сетку они пошептались нос к носу, и отец заметался вокруг: как забраться к сыну? Почему он не вылезает? Как выручить его? Он вертелся вокруг клетки, заодно вынюхивая съестное. Чу, приятный запах свежей рыбы! Откуда он? А, вот он, ящик. Это из него идет запах. Обежав ящик кругом, Чфы нашел лаз, юркнул туда, и, о счастье, целая рыбина! Чфы мгновенно впился в нее зубами. Стук, раздавшийся позади, испугал его, он бросился назад, но… увы, выхода не было.
Так бывалый, опытный барсук очутился в неволе. «Два — ноль в пользу цивилизации», — повторил наутро Сергей Прохоров, когда люди обнаружили пленника в клетке.
Через полмесяца клетка с двумя барсуками была доставлена вертолетом на ближайшую базу зоологического центра. Отсюда отловленных зверей отправляли в зоопарки.
Сколько страхов испытал Чфы в этом путешествии!
Звери так же различны по характеру, как домашние животные и как люди. Крестьянину хорошо известно, что его буренки и пегашки, курочки-рябы и кошки-мурки, шарики или барбосы и пети-петухи не бывают схожи характерами со своими предшественниками. Конники и собаководы знают характер животных лучше, чем кто бы то ни было, и великолепно используют особенности нрава лошадей и собак для воспитания из них незаменимых помощников Человека.
Чфы отличался мужественным и гибким характером, умел переносить голод и прочие житейские неудобства. Но он часто впадал в состояние уныния и полнейшей апатии, и по этой причине ему случалось принимать опрометчивые решения. Очутившись в неволе, он сначала вел себя довольно агрессивно, рычал и фыркал на людей, когда ему приносили корм, сломал два зуба, пытаясь прогрызть клетку, иногда часами метался из конца в конец своей камеры, стараясь размять немеющие мышцы. Его однообразный быт скрашивало разве только присутствие сына. Забота о его благополучии наполняла содержанием его жизнь. Чфы ласкал сына, даже затевал с ним игры и легкие потасовки.
Но вот началось что-то вовсе непонятное: все под ним стало качаться, окружающее плавало из стороны в сторону и сверху вниз; потом ужасный грохот, который, кажется, разрывал на части все внутренности барсука. Не прекратись этот ад, Чфы, наверное, не выдержал бы — умер. Две миски воды выпил он, когда почувствовал под собой твердую землю. Правда, вода оказалась скверная, не такая, как в Моховой пади.
А потом Чфы очутился почти рядом с родственником росомахи Буги и чуть не сошел с ума от страха. По другую сторону смотрела на него своими злыми зелеными глазами какая-то родственница кровожадной рыси Фуры. Назавтра по соседству появилась за решеткой молодая барсучиха и немного скрасила унылое времяпрепровождение Чфы. Здесь же неподалеку жили сородичи изюбра Гру и выдры Ласы, кабарги Элхи, медведя Мугу-плешивого и куницы Харзы. Появились и другие его знакомые соседи по Моховой пади.
Не все они выжили в новой для них обстановке. Не болезни и голод скосили их — убивал страх, вызывающий нервный шок. Из каждых трех, как правило, погибали двое. Погибли тигр, кабарга, кабан. И если все-таки выжил изюбр, сородич Гру, то тут проявилось особое искусство Человека: изюбра дважды окружали, почти брали в плен, а потом отпускали. Так он постепенно привык к Человеку. И когда его окружили в третий раз и все-таки пленили, он уже не боялся так, как прежде.
На базе зооцентра Чфы провел месяц. Но пришел день, и его снова стало качать и кидать, снова его мучила жажда. Ему не хватало воздуха, он потерял счет времени и уже стал безразличен ко всему, уйдя в себя, как вдруг новая перемена — перед ним впервые открыли дверцу клетки. Не сразу сообразил Чфы, в чем дело. Высунул мордочку, понюхал воздух, огляделся. Слева небольшое озерко, справа скала, очень похожая на ту, что была рядом с норой Чфы на родине. Да там же и нора! Его будто магнитом потянуло к ней. Принюхался. Знакомый барсучий запах! Расстояние до норы метра два. Чфы огляделся и увидел там и тут за озерком людей. Он давно привык видеть их, но страх перед ними до сих пор не покидал его: от них всего можно ожидать. Эх, была не была! Чфы тихонько сказал сынку: «Урр» — и поскакал к норе. Вот оно, наконец, родимое убежище. В нем почти все сделано так, как было там, у Барсучьего ключа. И даже готовая, видимо, забытая кем-то еда! Барсуки сытно пообедали и впервые почти за месяц всласть отоспались на воле. Ночью вылезли из норы и, не обращая внимания на бледноватый свет электрических лампочек, к которому давно привыкли, долго лакали воду, а потом сидели на берегу озерка, отдыхали и время от времени переговаривались на своем языке, обсуждая то, что наблюдали окрест.
Жизнь постепенно входила в норму. Стесняли малые размеры вольера. Но в сравнении с тесной клеткой это было совсем неплохо. К людям барсуки постепенно привыкли и перестали обращать на них внимание. Главное есть надежное укрытие, куда можно каждый миг юркнуть, вдоволь еды, озерко рядом, из него можно в любую минуту полакать воды.
А вскоре еще один сюрприз: в норе появилась та самая молодушка, что еще недавно сидела рядом в клетке. Итак, Чфы снова завел себе убежище, и опять у него была подруга. Начиналась его новая жизнь — в зоопарке.
ЛЕСНОЙ НЕБОСКРЕБ
Белохвостый Клек, остерегаясь Человека, все это время охотился где-нибудь подальше, на стороне. Чаще всего он с утра улетал в урочище Крутые отроги и там среди широкой поймы Моховки, возле устьев ключей выслеживал добычу. Вернувшись как-то с крупной рыбиной в когтях и положив ее перед орлицей, он услышал писк. Супруга спокойно поднялась на своих могучих лапах, осторожно шагнула на край гнезда, несколько раз поклонилась орлану, как бы говоря: «Смотри!» На дне гнезда лежали три желто-белых пуховичка-уродца: неуклюжих, с большими, шишкастыми головами и непомерно большими подслеповатыми илисто-мутными глазами. По краям рта у каждого ярко желтели острые дужки наростов, будто орленок только что поел яичного желтка и еще не успел вытереть клюв. Белохвостый Клек долго смотрел на новорожденных, низко опустив к ним голову, как бы стараясь в чем-то удостовериться, потом высоко поднял голову и победно проклекотал.
Тем временем орлица отрывала клювом мелкие кусочки рыбины, придавив ее лапами, и аккуратно подавала их детенышам. Те с жадностью хватали еду широко раскрытыми ртами и, кланяясь, длинно вытягивали шеи, словно благодаря мать, с трудом проглатывали ее.
В этот день они впервые за многие недели вместе улетели на промысел — Белохвостый Клек и его супруга. Орлица изрядно отощала за эти тридцать семь суток, пока высиживала птенцов, и теперь набрасывалась на каждую мелочь, будь то лягушка, снулая рыбешка или опрометчивая мышь, рискнувшая выбежать на открытый берег речки. Пока орлица кормилась, Белохвостый Клек доставлял детенышам еду — сперва крупного ленка, а потом молодого зайца, пойманного на Черемуховой релке. В этот день орлан особенно внимательно следил за релкой, пока летал к Крутым отрогам и обратно; он видел, когда люди отправились в маршрут, а потом почти не выпускал их из поля зрения, пока они не ушли за два-три километра: опасался за детенышей, оставленных без присмотра. Тут-то он и заметил косого, появившегося неподалеку от бивака.
Появление птенцов добавило орланам множество новых хлопот. Надо присматривать, чтобы их не украли Харза или Фура или кто-нибудь из разбойной шайки старого Карра (эти воры и пройдохи на все способны!). Надо остерегаться Человека и в то же время добывать еду для трех новых ртов. А между тем орлята развиваются очень медленно