о на работу дыхательных мышц да на очень замедленные процессы жизнедеятельности клеток. Это и дополнительная одежонка, спасающая от холода. Ну, а если зверь почему-либо проснется или его разбудят в самый разгар зимы, что тогда делать? На этот случай бурундук запасает себе килограммов до шести — восьми отборных семян и складывает их тут же, под крышей своего убежища. То же делает барсук, но по-иному: он раскладывает еду вокруг своего жилья. Почему такая разница в способах хранения? Потому, что бурундук абсолютно беспомощен в снегу и на холоде, тогда как барсук может терпеть холод: у него теплая шубка. Может он и бегать по снегу, хотя не слишком быстро. Очень чутко спит енотовидная собака. Но запасов на зиму не делает, в крайнем случае она может охотиться и зимой — на мышей, на птиц, раскапывать под снегом остатки растений и главным образом осыпавшиеся по осени ягоды и семена.
Крепче всех спит медведь. Уж если он залег, то почти ничто не может поднять его с постели, кроме глистных болезней желудка. Поэтому он не делает запасов на зиму.
Но есть четвероногие, которые переносят зиму на ногах. Это хищники и грызуны. Очень это рискованное дело, особенно для мышевидных грызунов. Количество их колоссально, еды требуется бездна, преимущественно орехов и семян трав. А если, как в нынешнем году, еще с осени почти все съедено, что тогда делать? Одно — глодать кору у корней липы и дуба. Но толку от этого мало: только раздувает живот, но не утоляет голода. А в зиму требуется особо хорошее питание.
И тогда начинается мор.
В более выгодном положении в такую пору находятся хищники. Раз наплодилось много живности, то со стола у них ежедневно не сходят мясные блюда. Но это в начале зимы, а потом начинается катастрофическая ее убыль: грызуны либо дохнут, либо перекочевывают в другие места, проделывая тоннели в толщине снега. Поймать же птицу — дело довольно сложное, да и не так уж много в тайге зимующих птиц. Нет, нелегко в неурожайный год даже и хищникам.
Однажды в последних числах сентября перед заходом солнца натуралисты, как обычно, возвращались из маршрутов на бивак. Первыми выходили из тайги Корней Гаврилович и Сергей Прохоров. Они только что подошли к берегу старицы, чтобы обогнуть ее, как Корней Гаврилович, вглядываясь в сторону бивака, сказал:
— Смотри, Сережа, по нашей палатке скачут какие-то зверьки.
— Да это же белки! — воскликнул тот. — Но почему их так много?
Выйдя на Черемуховую релку, они увидели множество белок, шныряющих среди крон черемух. Ягод на деревьях давно уже не было, и чего искали зверьки, непонятно. Они скакали с ветки на вешу, бегали по земле, — носились то вверх, то вниз по стволам. Они совсем не пугались людей, даже не обращали на них внимания. Еще больше их оказалось на биваке: около трех десятков насчитал Сергей, пока натуралисты подходили к палатке. Белки копались в кухонных отбросах за очагом, носились по пологу палатки, видимо, искали лазейку, чтобы проникнуть вглубь. Появление людей не испугало их. Они подпускали к себе натуралистов на два-три шага, только не давались в руки. Пришлось сломать ветки и отгонять их от бивака. Но белки все прибывали откуда-то.
— Не иначе как из-за Моховки, — высказал предположение Корней Гаврилович.
Натуралисты пролезли сквозь заросли черемухи и вышли к берегу речки. Распушив хвосты по поверхности воды, множество белок пересекало Моховку, переправляясь с левого на правый берег. Одни уже цеплялись за берег, другие в это время только отчаливали от противоположного.
Белки пересекали Моховку не только возле Черемуховой релки, но и ниже и выше по течению.
Почти часом позже пришли Кузьмич и Юрий Квашнин. Они уже видели белок в лесу.
— Плохая штука, Гаврилыч, — говорил старый охотник. — Кочевая белка пошла. Может, будем отстреливать? Все равно пропащая животина. А?
— Конечно, будем отстреливать.
Тем временем голодная орда кочевников все шире распространялась по Моховой пади.
Первыми их встретили таймень — прожорливый Хап и выдра Ласа. Где бы Хап ни находился, на какой бы глубине ни стоял, его глаза всегда зорко следили за поверхностью воды. В это лето ему особенно везло на добычу. Июльский разлив Моховки после ливня проносил множество дохлых мышей, бурундуков, даже птиц, и Хап едва успевал глотать все, что попадалось на охоте. Потом вода в Моховке сильно спала, и Хану опять повезло: великое множество рыбешек, особенно мальков, очутилось на сравнительно небольшой площади. Не надо было и ходить далеко: стайки рыбешек всегда рядом, иногда у самой пасти.
А теперь вот появились белки. По своему обыкновению; Хап, увидев бурун на поверхности речки, двинулся вслед, чтобы высмотреть, кто там плывет. Маленькие лапки, тонкая тушка — давно знакомый пловец! Хап стремительно кинулся вперед, и тотчас пловца и след простыл. Не успел Хап опуститься на дно, ка: к увидел новый бурун на поверхности воды, потом еще, еще… Наверное, больше десятка зверьков проглотил Хап, а белки все плыли и плыли.
Полакомилась белками и выдра Ласа, а с нею и ее выводок. Детеныши к этому времени подросли настолько, что мало чем отличались от матери. Они уже не помещались в родительских хоромах и между охотничьими прогулками коротали время либо под бахромой прибрежных корней, либо в поисках удобного места для сооружения собственного жилья. Детеныши не сразу стали ловить даровую добычу, вначале они сами пугались белок. Но мать скоро научила их этому искусству: стоило затянуть жертву под воду, цапнув ее за хвост, как она очень скоро прекращала сопротивление. Теперь детеныши сами питались вволю.
Вволю кормились в эти дни орланы и семья коршуна Тини. Их гнезда были завалены добычей. Грозный, который до сих пор время от времени наведывался на бивак за подкормкой, сейчас совсем перестал навещать натуралистов.
Черные дни переживал бурундук, хитрый Пиик. В его дупло то и дело заглядывала какая-нибудь голодная гостья. Иногда кто-нибудь из пришельцев пытался расширить узкий вход в убежище, видимо, чувствуя там запах съестного. Они уже раскопали гнилую древесину сантиметров на десять в глубину, но дальше проникнуть не смогли. Пиик совсем не выходил из норы все это время. Еще в первый день нашествия он сам едва не стал жертвой одной изголодавшейся белки. Она настигла его в гуще кроны, чуть ли не на самой макушке черемухи. Он и раньше сталкивался с белками, разумеется, уступая им дорогу. Обычно они не трогали его. Эта же сразу увязалась за ним. Пиик понесся вниз по стволу, но тут к нему устремилась еще одна белка с соседней черемухи. Он сделал невероятный скачок и спрятался в паутине ветвей соседнего дерева. Все это происходило как раз над его убежищем, и скоро он юркнул в дупло, еле живой от страха.
Там он отсиживался до лучших времен, прислушиваясь со страхом, как пришельцы то и дело скребутся у входа в его жилище, пробуют порочность запоров Пиикова бастиона.
К началу нашествия белок рысь Фура спала в своей расселине у подножия Горбатого хребта. Как и всякий зверь, а тем более хищный, рысь даже во время сна слышит малейший шорох. Первый шорох она услышала с наступлением сумерек. Что такое? То там, то тут кто-то ползает, скачет по осыпавшейся листве. Такого никогда не случалось, сколько помнит себя Фура! Она вскинула морду, украшенную великолепными бакенбардами и изящными султанчиками на кончиках ушей. Круглые глаза ее вспыхнули зелеными огоньками. Пружиня ноги, она неслышно встала, выглянула из-за камней. Белки! Самая лакомая еда! Вот одна, недалеко другая, а в стороне кедрача видна целая стайка. Фура припала на передние лапы и одним прыжком настигла добычу. Та пикнуть не успела, как оказалась между острых клыков рыси.
Через каких-нибудь полчаса Фура была уже сыта. Она залезла на ближайшую липу, улеглась там на толстой ветке и стала наблюдать за происходящим вокруг. Время от времени белки прыгали и на эту ветку, чуть ли не на саму Фуру. Удар лапы, и зверек летел вниз. К середине ночи все это надоело рыси, она спрыгнула на землю и неслышно ушла в свое логовище. Там она снова впала в сытую дремоту.
Встретился с кочующими белками и соболь Брок. В эту пору он не испытывал голода. С исчезновением из его охотничьих угодий куницы Харзы и росомах Уги и Буги для Брока наступила благодатная пора. Вывелся второй в этом году помет у зайцев, а выводки рябчиков хотя и подросли, но все еще оставались очень беспечными, и добывать их не составляло особого труда. Но главное, у Брока почти не было конкурентов, кроме рыси Фуры и какого-то случайно забредшего колонка; с которым он быстро расправился. Брок не раз охотился на белок, считал их мясо лакомством, но это была случайная охота: ему трудно угнаться за этим зверьком. А тут, выйдя ночью на охоту, он увидел их во множестве вокруг себя, прямо на земле или на ближайших ветках. Но самое главное, они, кажется, вовсе не обращали на него внимания. Брок кинулся на ближайшую, сцапал — и уже сыт. А они все скачут вокруг, дразнят.
Брок поймал еще двух, просто так, из любопытства, спрятал под колодами. Но соболь не делает больших запасов, он не любит протухшей пищи. Потом он скакал вместе с белками, разглядывал их, пока не надоело. Наконец укрылся в убежище, хотел уснуть, но и тут они не давали ему покоя: то и дело заглядывали в пору, а некоторые даже залезали внутрь. Он скалил зубы, фыркал, чтобы его оставили в покое. В конце концов они так надоели ему, что он вообще перестал обращать на них внимание.
Настоящей удачей оказалось нашествие белок для Черного Царапа. Ведь впереди зимняя спячка, голодная весенняя пора, и надо с осени накопить жиру. Для охоты он выбрал место в кедраче и проводил все свое время в засаде под комлем огромного старою кедра. Подбежит белка к дереву, начинает шнырять вокруг в поисках орешков — тут и опускается на нее тяжелая лапа. Царап ел вволю, а то, что уже не мог съесть, закапывал под ближайшим валежником.
Почти целую неделю держались белки в Моховой пади и за это время выбрали все и без того небогатые в эту осень запасы съедобных семян.