Сейчас Кучум притормаживал бег, то накоротке нюхал след, то снова мчался, увлекая за собой упряжку. Не было еще у Колодяжнюго в своре вожака более добросовестного и сообразительного.
Минут через сорок слева на увале показались знакомые заросли кедрового стланика. Там, где он подходит особенно близко к речке, неизвестная упряжка останавливалась. Домчавшись до следа стоянки, Кучум затормозил бег, оглянулся на хозяина: «Привал будем делать?» Колодяжный соскочил с нарт, воткнул остол в снег между копылками и сразу — к следу стоянки. Снег вокруг изрядно истолчен, от него уходил лыжный след в сторону зарослей стланика, а потом возвращался: судя по размеру, лыжи — охотничьи, камусные, значит, упряжка принадлежит опытному охотнику. Но он не один. Садились в нарты двое, у переднего след унтов пошире, у заднего такой же в длину, но уже. След нарт опять уходил вверх по речке.
«Если это охотники, — думал Колодяжный, — то что за нелегкая понесла их сюда, по меньшей мере за полтораста километров от ближнего жилья?»
Колодяжный не поехал дальше: в конце концов, какое ему дело до неизвестной упряжки? Новую собаку он все равно не выменяет здесь.
Возвращаясь к землянке, он почти за километр увидел фигуру Храмцева — тот стоял на валуне неподалеку от землянки и размахивал шапкой, явно звал его зачем-то.
Хорошая дружба связывала вулканологов — опытного последователя подземных горячих источников Никиту Колодяжного и молодого сейсмолога Игоря Храмцева. Три года назад, когда Храмцев только приехал на Камчатку после окончания Московского университета, случилось им вместе провести осень на строительстве Паужетской геотермальной электростанции — первой в нашей стране. Тогда они и подружились. Могучему богатырю с добрым открытым характером, Колодяжному, понравилась широкая любознательность и вместе с тем увлеченность Храмцева своим делом, его тонкий ум и поэтическая натура, бескорыстие в дружбе и бескомпромиссная прямота.
Храмцева же привлекала в Колодяжном удивительная душевная чистота и полная неприхотливость. Возрастная разница в десять лет вовсе не замечалась ими, они звали друг друга по имени, хотя со стороны можно было подумать, что Колодяжный годится в отцы Храмцеву. Поэтому Никита всегда подчеркивал свое покровительственное отношение к молодому коллеге.
— Что случилось? — с ходу останавливая упряжку, спросил Колодяжный.
— Куда это тебя таи долго носило? — Храмцев спрыгнул с валуна, подошел к нарте. Невысокий, обросший русой бородкой в кольцах. — Вот, читай, — юн протянул бумажку. — Срочная радиограмма.
«Вулканологам Колодяжному и Храмцеву. Вчера, 12 марта, — говорилось в радиограмме, — в районе к западу от Кроноцкого залива во время пурги потерялся санитарный самолет „АН-2“ с людьми на борту. Точные координаты неизвестны. Вам вменяется в обязанность обследовать местность вокруг в радиусе пятьдесят километров. При обнаружении самолета окажите возможную помощь людям. О ходе поиска радируйте в институт в конце каждого дня. Областной поисковый штаб».
— Теперь понимаешь, кого искали по рации?
— Ясно. Вот, оказывается, куда побежала упряжка, — догадался Колодяжный. Но, подумав, усомнился: — Стоп-стоп, наверное, не то. По речке от побережья будет километров полтораста. На пути нет нигде жилья. За сутки они не могли пробежать такое расстояние.
— Так ты же сам говорил, что когда-то генерал-губернатор Камчатки Завойко проезжал за сутки на собаках до ста километров, — возразил Храмцев.
— То на перекладных. Ну, что будем делать? Надо выполнять задание ведь, а?
— Сначала позавтракаем.
— Чего ты там настряпал сегодня?
— Жареные гольцы. Последнее из улова. Завтра перейдем на концентраты, — уныло сообщил Игорь.
— Не вздыхай, чего-нибудь добудем, — утешил Колодяжный друга. — Вот поедем на поиски и, глядишь, зайчишку подстрелим, а может, куропаток поднимем.
— Да и орешков надо бы собрать. Запас на исходе, — напомнил Храмцев.
— Добудем, Игорек, добудем, — приподнято говорил Никита. Ему явно пришлась по душе радиограмма. Представлялась возможность вдоволь поколесить по окрестностям. За месяц они изрядно засиделись на одном месте.
Завтрак подходил к концу, когда оба вулканолога сразу услышали какой-то отдаленный гул. Прислушались.
— По-моему, самолет, — высказал предположение Игорь.
— Нет, — решительно возразил Колодяжный и выскочил из-за стола. — Вертолет, по звуку чувствую. Не иначе, как ищет вчерашнего…
Они выбежали на двор, как были, раздетыми, без шапок. Их избушка находилась на юго-западном склоне вулкана, почти у самого его подножья. День стоял на редкость ясный, по-весеннему светло-синее потеплевшее небо было без единого облачка.
Далеко на западе подперла небосвод сплошная горная цепь с круто ломаной линией хребта, вся в белых прожилках снега и серых мазках каменных осыпей. То был Валагинский хребет. У северной его оконечности, где-то за горизонтам, очень сильно чадил черным дымом вулкан. К югу, за белой лентой речки, уходило Лавовое плато — относительно ровное, покрытое лесом по увалам, изрезанное неглубокими долинами и оврагами. Там, далеко, поблескивали под солнцем сахарные головы двух вулканов, как бы подвешенных к небу, потому что в снежном сиянии не видно было самих оснований — конусов.
Над всем этим ослепительным снежным простором мерно и дробно гудел мотор. Вертолет был еще довольно далеко, он шел с юго-запада над Лавовым плато на высоте километра полтора. Это был вездесущий «МИ-1».
— По-моему, идет прямо к нам, — говорил Храмцев, вглядываясь из-под ладони вдаль.
— Кажется, да, — согласился Колодяжный. Вертолет действительно держал курс к их вулкану. Вот он стал сбрасывать высоту, как бы под горку опускался напрямик к избушке: по-видимому, его привлек дым трубы. Вскоре он уже гудел над головами вулканологов, повисел немного и опустился метрах в пятидесяти, облаиваемый многоголосой собачьей сворой.
— Они меня не разорвут? — кричал молодой чернявый пилот, заглушив мотор и открыв дверцу.
Колодяжный и Храмцев подбежали к машине.
— Ба, Виктор! — почти в один голос заорали Никита и Игорь. — Вот так встреча! Какими судьбами?
— В гости! — Виктор выпрыгнул на снег, долго тряс руки приятелям. Прошлой зимой они все вместе просидели под вулканом Толбачик почти две недели в ожидании летной погоды, изрядно наголодались, и с той поры стали хорошими друзьями.
— Ну, приглашайте в гости! Не голодаете?
— Да нет пока…
— Соленых огурцов и мороженых крабов привез. Хотите?
— Может, и свежего хлеба? На сухарях да на пресных пышках сидим.
— А как же, десять булок. Только не для вас. Но одну — возьмем.
Вскоре они все сидели за столом в жарко натопленной избушке; вулканологи с жадностью уплетали ломти хлеба, закусывая солеными огурцами.
— Вы, конечно, получили радиограмму о санитарном «АН-2»?
— Сегодня утром.
— Вот и я ищу его. Все плато облетел, никаких признаков…
— А где он мог приземлиться?
— Летел вдоль побережья от Усть-Камчатска, потом должен был напрямик к Петропавловску пересечь Лавовое плато и среднюю часть Центрального хребта. Примерно по этому маршруту, только в обратном направлении, мне и приказано вести поиск. Житнев только и сообщил, что идет на вынужденную посадку, а в каком районе — ничего не передал, видимо, не успел или сам не знал.
— Наверное, сам не знал, — заметил Колодяжиый. — Вчера тут творилось такое, что рядом ничего не видно было. А тут в воздухе! Может быть, он в океане сел?
— Вообще-то, высказывают и такое предположение в Петропавловске.
— Да-а, задача, — вздохнул Храмцев. — И много людей было?
— Пятеро. Два пилота — Житнев и Мурутян и три пассажира, в том числе беременная женщина, которой требовалась неотложная помощь.
— Трагедия… — Колодяжный в раздумье покачал головой. — Слушай, Виктор, ты не видел с воздуха собачью упряжку? Она проскочила сегодня утром как раз в том направлении, откуда ты прилетел.
— Как же, видел! Километрах в пятидесяти отсюда. Бежала вверх по руслу речки, в сторону Валагинскаго хребта.
— Какая она?
— Ну, обычная, шесть пар собак и два пассажира в нарте. Кстати, все собаки белые. Наверное, тоже на поиски…
— Подкорытов! — воскликнул Колодяжный. — Фома Подкорытов, знаменитый каюр и охотник. Я сразу подумал, что необычная упряжка прошла. Но вот вопрос. До ближайшего жилья отсюда примерно полтораста километров. Об исчезновении самолета стало известно всем, судя по радиограмме в наш адрес, только сегодня утром. Не мог Подкорытов пройти с утра такое расстояние. Даже Подкорытов, этот ас среди каюров!
— Чего не знаю, того не знаю. Ну что ж, полечу, — Виктор встал, застегнул на «молнию» куртку, которую не снимал, пока сидел в избушке. — Надо еще слетать в Жупаново, заправить машину. Весь день буду барражировать в воздухе. Так, говорите, с продуктами у вас неважно?
— Концентраты и консервы, хлебушка бы нам, — сиротским голосом отвечал Храмцев.
— Ладно уж, оставлю вам три булки, — раздобрился пилот. — В крайнем случае, если найду их, им хватит на первое время и шести булок, а потом сбегаю на побережье.
— Сухих анодных батарей у тебя, конечно, нет? — осведомился Колодяжный. — Ох как нужны! Последние на исходе. Не подрассчитали…
— Будет оказия — привезу.
Они распрощались. Вертолет лег курсом на северо-восток, в сторону Кроноцкого вулкана.
2. ФОМА ПОДКОРЫТОВ
На восточном побережье полуострова Фома Подкорытов слыл довольно известной личностью. Много было к тому причин. В молодости он лет десять работал курибаном на одном из рыбокомбинатов. С восемнадцати лет пристрастился к этому опасному, можно сказать без преувеличения, труду храбрецов. Нынче курибан — редкая профессия на Камчатке, потому что резко сократился прибрежный лов лососевых ставными морскими неводами, и спроса на курибанов почти нет.
Курибан — японское слово, в переводе оно выглядит довольно прозаически: приемщик лодок. Но все дело в том, что приемщик этот работает не только в тихую погоду, но и во время сильного прибоя, когда к берегу страшно подходить, многометровые накаты тяжелых морских волн обрушиваются на берег, сокрушают и дробят все на своем пути! А в это время с моря со стороны невода приводят до отказа пруженные рыбой огромные остроносые лодки-кунгасы. В каждой тонн пять рыбы. Кунгас выводят на очередную накатную волну, и она стремительно несет его на берег. Считанные секунды — и его разобьет в щепы. Вот тут-то самая работа курибана — восемь или десять смельчаков в проолифенных костюмах и зюйдвестках бросаются навстречу волне, подхватывают концы канатов, выброшенных с кунгаса, успевают убежать из-под нависающего вала и причалить концы к лебедке. Та сию же минуту включается и начинает работать, кунгас сквозь пенный прибой вытаскивается на берег. Трусливому или нерасторопному тут делать нечего. Но зато, если ты настоящий курибан, тебе слава и почет, как раз то, что больше всего любил Фома Подкорытов.