ешности: чукотский разрез глаз, смуглость кожи, черные волосы и еще говор русских первопроходцев, в котором преобладали цокающие звуки: «цо, паря, цаек попьем?» Этой фразой пилоты не раз донимали Андреевну.
Житнев безошибочно определил речку, по долине которой предстояло лететь. Сначала долина выглядела довольно широкой и более или менее прямой. Но чем дальше, тем уже становилась она, выше и круче поднимались горы, начинались зигзаги. Пилоту то и дело приходилось кренить машину на виражах, огибая скалы. Вику кидало из стороны в сторону, пришлось пристегнуться ремнями к сиденью, ее стало поташнивать — она вообще с трудом переносила болтанку.
Наконец долина вновь расширилась, горы стали ниже, и пилоты увидели впереди небольшой поселок. Возле него на снежном поле темнел посадочный знак, а неподалеку толпилась небольшая группа людей. Житнев сразу же пошел на посадку и приземлил самолет на все три точки.
Не успел самолет остановиться, как к нему бросились люди, одетые в кухлянки, оленьи торбаса. Это были эвены. Четверо бегом несли на растянутом пологе больную, следом рысцой семенил молодой человек в белом халате.
— Что с больной? — было первым вопросом Вики к молодому человеку в белом халате; перед нею стоял русский паренек — местный фельдшер.
— Третьи сутки родовые схватки, а родить не может, — уныло отвечал тот. — Видимо, неправильно лежит плод, придется прибегнуть, наверное, к кесареву сечению.
Пока грузили роженицу в самолет и умащивали ее на носилках, возле Мурутяна топтался невысокий эвен лет под сорок и уговаривал пилота взять в самолет переметные сумки из оленьих шкур, до отказа набитые поклажей.
— Товариса летника, я ей музик, понимаете? — вдалбливал он пилоту. — Зынка раз родит — надо хюросый кормезка, тут олеока мясо. Эвен без мяса плохо. Опять зе — молока детке. Будь добра…
— Ладно, кидай.
Но кинуть сумы одному не так-то просто — их с трудом завалили в кабину два эвена.
Пилоты уже завели мотор, когда из поселка выскочила собачья упряжка с двумя седоками в нарте. Один погонял собак, размахивая остолом — заостренной палкой для торможения нарт, другой, что сидел позади, показывал знаки руками, явно выражая просьбу задержать вылет.
— Вечная история, — проворчал Житнев, сбавляя обороты мотора. Он давно привык к тому, что на обратный рейс обязательно просились пассажиры, особенно из глубинных районов.
На этот раз просителем оказался плотный, румяный, как спелое яблоко, паренек, русский, одетый в просторную волчью доху и расшитые бисером торбаса. На голове чуть набекрень сидела новенькая пыжиковая ушанка. Мурутяну, который вышел встретить приехавших, паренек объяснил, что он сын директора местного оленеводческого совхоза, учится в Ленинграде, приезжал на каникулы и теперь опаздывает — не было самолетов.
— Залезай, — коротко бросил Мурутян и, подав стремянку, принял тяжелый рюкзак и модный саквояж.
Самолет легко оторвался от поля и круто набрал высоту. Трасса теперь была хорошо знакома Житневу, погода стояла ясная, и пилот легко и уверенно вел машину над горами. На подходе к долине реки Камчатки оба пилота сразу увидели далеко впереди нечто непонятное: к небу быстро поднимался исполинский сизый гриб. Они переглянулись, как бы спрашивая друг друга: что это? Судя по всему, «гриб» возник где-то в районе северной оконечности Валагинского хребта, по ту сторону от него. Слева, севернее, упирал в небо свой заснеженный конус Ключевской вулкан.
— Извержение!
— Понимаю, — Житнев кивнул головой, продолжая пристально наблюдать за тем, как разрастаются сивые клубы. — Неприятная штука…
— Смотри, Арсений, тянет сюда! — кричал Мурутян, Показывая на левую половину тучи.
Вершина гриба, который продолжал быстро разрастаться в вышину и вширь, действительно надвигалась карнизом на долину реки Камчатки. Самолет отделяли от тучи с полсотни километров, когда под ее карнизом стала образовываться пепельно-серая бахрома. Ее-то и боялся Житнев. Несколько лет назад, возвращаясь из полета, он лопал под такую бахрому в момент извержения Авачинского вулкана. На самолет обрушился ливень песка и мелких камешков, машину сразу кинуло вниз, на обшивке капота мотора появились пробоины, похожие на пулевые, началась невообразимая болтанка. Благо был выход — уйти вправо, в сторону Авачинокой бухты, где светился ясный горизонт. Житнев тогда бросил машину по крутой наклонной, перешел почти на бреющий полет и таким способом сумел ускользнуть от опасности.
Но вот сейчас… Что же предпринять сейчас?
— Ашот, быстро вызови аэродром! — приказал он Мурутяну и поплотнее затянул ремешок наушников. Вскоре в них послышался далекий голос: «Диспетчер слушает». Житнев коротко доложил обстановку. «Значит, уверенности нет, что проскочите зону опасности? Хотя бы до Мильково, чтобы там на время посадить машину?» — спрашивали с аэродрома.
— Гарантии никакой, — отвечал Житнев. — Очень быстро движется на долину изверженная туча.
«А если в Ключи?»
— Они уже закрыты тучей.
«Подождите минутку, доложу командованию».
Вечностью показались Житневу минуты, пока он ждал решения командования. За это время не только карниз, но и сам «букет» изверженного газа и пепла надвинулся на долину реки Камчатки и продолжал расширяться вправо и влево. Самолет шел на сближение с ней. Житнев лихорадочно перебирал возможные варианты решения. Сложность обстановки состояла в том, что вправо и влево на многие десятки километров уходили горные хребты. Надо набирать очень большую высоту. К тому же там трудно совершить посадку в случае необходимости.
Оставалось одно: круто забрать влево, на северо-восток, обогнуть с той стороны тучу, выйти к Тихому океану и вдоль побережья добираться до Петропавловска.
Но вот в наушниках голос командира отряда: «Что вы предлагаете?» Житнев изложил свой план. «С решением согласен. Действуйте. Будьте непрерывно на связи», — прогудело в наушниках.
Тем временем в пассажир ежой кабине шла обычная жизнь. Вика дала снотворное роженице и, по обыкновению, когда самолет шел ровно, прильнула к окошку. К ней подсел студент и без обиняков сказал:
— Познакомимся? Я — Славик.
Он был заметно под хмельком, оттого, наверное, и полыхали румянцем его юношеские тугие щеки. Нельзя сказать, чтобы он был красив, но что-то неуловимо приятное проскальзывало в его уширенном тяжеловатом лице: когда улыбался — в глазах, больших, жгуче-черных; когда говорил — в движении толстых, словно резиновых губ; когда вдруг задумывался — в нервном подрагивании тонких с краснинкой по краям ноздрей. Услышав сухое «Вика Андреевна», он недоуменно спросил:
— А почему?
— Что «почему»?
— Почему так: «Вика Андреевна»? Ты же не старше меня!
— А тебе сколько лет?
— Исполнилось двадцать.
— Ну и мне тоже.
— Ты врач?
— Врачи в двадцать лет не бывают.
— Хотя, верно, фельдшер?
— Акушерка.
— Трудная профессия…
— Ничего трудного. Привыкать надо. Ой, что это такое? — испуган, ню закричала Вика, когда самолет круто лег на левый вираж и в окошке по правому борту, в которое она смотрела, показалась страшная, яростно клубящаяся барашками во все небо сизо-серая туча.
Славик тотчас прилип к окну, и тонкие чуткие ноздри его мелко задрожали.
— Извержение вулкана, — выдохнул он, глаза его по-кошачьи округлились. — Я видел нечто похожее. Пустяки, — утешал он не то себя, не то Вику, — ты не пугайся, он нам ничего не сделает. Обогнем тучу, и все.
Он сказал это спокойно, с самоуверенностью, присущей его возрасту.
— Ну точно, обходим, слева, — добавил он, не отрывая лица от окошка.
Самолет действительно огибал тучу. Он лег курсом на северо-восток, потом прямо на север, в сторону, противоположную его маршруту на Петр опав ловок. Через полчаса он обогнул Ключевской вулкан, вершина которого заостренным конусом торчала из толщи изверженной тучи; пилоты напряженно всматривались вперед.
— Не нравится мне эта картинка, — оказал Житнев, не поворачивая головы к Мурутяну.
«Картинка» действительно производила не очень приятное впечатление. Согласно карте, теперь впереди лежал океан, но воду не было видно. Мутно-белесая плотная мгла укрыла все кругом и стеной поднималась до самого неба, так что определить, где кончается земля и начинается океан, было невозможно.
— Что же, пойдем слепым полетом, по карте, — заметил Житнев.
Он передал управление Мурутяну, а сам взялся за планшет.
Перед ним стояла нелегкая задача — определить береговую линию, вдоль которой они полетят. Одинаково опасно уйти слишком далеко влево, в сторону океана, и слишком уклониться вправо, в глубь полуострова, изобилующего гарными хребтами и конусами вулканов. А видимости на грани берега и океана — никакой. Он не знал, когда точно выйдет к Усть-Камчатаку. Оттуда нужно повернуть под прямым углом и лететь над побережьем Камчатского залива, обогнуть Кроноцкий полуостров, дальше идти вдоль берега Кроноцкого залива, затем обогнуть с востока группу Центральных вулканов — Жупановокий и Авачинский — и выйти на Петропавловск. Этим маршрутом он никогда не летал.
Житнев лихорадочно подсчитывал маршрутные расстояния и скорость полета, прикидывал силу и направление ветра, который дул с востока, сличая все это с масштабами карты. Картина — дрянь. Нужны хоть какие-нибудь визуальные ориентиры, а впереди их нет.
Идти по интуиции? Что ж, иного не остается. Он свернул планшет, подал Мурутяну знак, что берет управление на себя, и твердо положил ноли на педали, накрепко вцепился руками в штурвал.
Началась болтанка. Они летели теперь на восток, в сторону Тихого океана. На «фонаре» — смотровом стекле — расплющивались мокрые снежинки. Заметно образовывалась ледяная корка. Самолет кидало вниз и вверх, словно на качелях. Казалось, они не только не движутся вперед, но их относит назад. Но вот Житнев заложил самолет на правый вираж, выровнял его, снежинки теперь разбивались о левую часть «фонаря», но болтанка не прекратилась.