Вика принесла из-за занавески свою санитарную сумку, извлекла из нее сверток и разложила снедь по спальному мешку. Ашот принес из аварийного запаса галеты, тушенку и плитку шоколада, Славик засунул руки в рюкзак, долго там рылся, наконец вытащил кружок колбасы, — полбуханки хлеба.
— Ну что ж, для успокоения нервов разрешаю израсходовать двести граммов спирта, — объявил Житнев. Все расселись на полу возле кресла командира, Мурутян разлил Викиной мензуркой каждому его долю спирта по стекляшкам, которыми ставят больным банки, сказал:
— Тост командиру.
— Что ж, выпьем за сплоченность.
— И за дисциплину, — поддержал его Ашот.
Спирт согрел души, развязал языки.
— Я все-таки уверен, что нас быстро найдут, — говорил Славик, с аппетитом уплетая колбасу. Лицо его снова закраснело, как днем. — При такой технике и возможностях надо быть идиотом, чтоб не найти самолет на маленькой территории. На Венеру и Марс аппараты садим, запускаем в воздух управляемые снаряды…
— Вы в каком институте учитесь? — спросил его Житнев.
— Физическом, на опецфаке.
— Это что за спецфак?
— Рассказывать долго… Дело связано с электроникой и полупроводниками.
— На каком курсе?
— На третьем.
— Видите ли, Славик, иногда земные дела сложнее, чем мы о них думаем, особенно если смотрим на них с высоты космоса. Не открою нового, если скажу, что звездолетчик тоже должен уметь высекать кремнем огонь и варить лапшу из березовой коры. А если говорить о нашем положении, то может статься, что мы ничуть не в лучшем положении, чем космонавты, высадившиеся на другой планете.
— Ну это уж вы слишком. — Славик покровительственно усмехнулся. — Мы можем выйти пешком к любому населенному пункту, если нас почему-либо не найдут.
— Я как раз об этом и говорю — об умении выйти из того положения, в котором мы очутились. Пока что мы погребены в снегу и не знаем района, в котором приземлились. Может быть, рядом находится населенный пункт, а может быть, его нет и за сотню километров. Вот так, а теперь убирайте скатерть-самобранку, я выключу свет, будем экономить зарядку аккумулятора, — объявил Житнев. — Туалет, как известно, находится в заднем конце фюзеляжа.
И вот в кабине наступила та самая темнота, которую называют кромешной, и с какой-то особенной остротой все почувствовали глухоту помещения. Она угнетала и немного пугала, напомнив всем вновь об опасностях.
Первой заснула Вика. Она сказала:
— Ну, ребята, я залезла в мешок, спокойной ночи.
И буквально через минуту послышалось ее ровное посапывание. Видно, нелегким был для нее этот день.
— Что ж, спать так спать, — послышался в темноте голос Мурутяна. — Бог даст день, бог даст и пищу. Гуд бай, братцы.
Славик уснул молча и, по-видимому, не разделся и не залез в спальный мешок.
Только к Житневу долго не шел сон. Сознание сверлил один и тот же вопрос: что принесет завтрашний День, что ждет их впереди?
6. И НАСТАЛ ДЕНЬ
Когда уснул Житнев, он не помнил. Только проснувшись, он включил фонарик и увидел, что стрелка часов показывает половину десятого. Вечера или утра? Улеглись все спать в восемь часов вечера. Он обвел лучом света помещение кабины и убедился, что все крепко спят. Так что же сейчас, поздний вечер или уже день?
Растолкав Мурутяна, он спросил:
— Слушай, Ашот, не могу понять, сейчас половина десятого — вечера или утра?
— Не знаю, командир, — полусонно пробормотал Ашот.
— Ты выспался?
— Кажется, да.
— И я тоже будто бы выспался.
— Сейчас проверим.
Мурутян вылез из мешка, поразмялся немного, подошел к наружной двери.
— Снег, наверное, должен светиться, если на дворе день.
С этими словами он приоткрыл дверь. За нею белела стена уплотненного снега.
— Выключи, командир, свет. Точно! — вскричал он. — Снег просвечивается, на дворе день. Вот так храпанули!
— Закрой, — велел Житнев. — Давай подумаем, каким способом лучше откопаться. Надо не выстудить кабину, дети здесь…
— Я предлагаю такой вариант: втиснусь в снег, ты закроешь дверь, а я буду пробивать там нору, уплотнять снег, как это делает крот в земле, и вылезу наружу.
Так и было сделано, Мурутян исчез в снегу. Проснулись Вика и Славик, разбуженные говором и стуком двери. Вика тот час же вооружилась карманным фонариком и скрылась за занавеской.
— Как чувствуете себя, мамаша? — послышался оттуда ее голос.
— Хорошо, хорошо, — отвечал слабый женский голос. — Мы уже в больнице?
— Пока еще нет, но скоро будем. Как младенцы — дышат?
— Дышат, дышат, они хорошо спи. Спасибо, дохтур.
Мурутян не давал о себе знать по меньшей мере с полчаса. Только иногда снаружи доносилась его возня. Но вот наконец послышался стук в дверь, ее открыл Славик. В кабину через туннель, пробитый в снегу, хлынул такой яркий свет, что на минуту всех ослепил. В дверях появился Ашот, весь белый — от унтов до макушки ушанки.
— Слюшай, на улице день! — шумел он. — Выходи гулять!
Первым кинулся к двери Славик, доставая сигареты.
— Товарищ командир, разрешите одну спичку?
Прикурив, он нырнул в туннель и медвежевато полез на четвереньках вверх. Вслед за ним выбрался наружу и Житнев. Пурга, по-видимому, давно прекратилась. За ночь снег наверху уплотнился, предутренний морозец схватил его, и ноги почти не проваливались по насту. Кому доводилось видеть мартовский камчатский снег в ясный солнечный день, тот никогда не забудет впечатления от этого зрелища. Слепящая белизна ни с чем не сравнима; достаточно посмотреть на снег пристально с минуту, и в глазах начинает рябить, на какое-то время вы слепнете, как после взгляда на солнце.
В первую минуту Житнев ничего не видел, ослепленный солнцем и белизной снега. Только привыкнув к свету, он смог оглядеть окрестности. Перед ним открылось грандиозное зрелище, картина, которую не часто увидишь в природе. Самолет, оказывается, приземлился на дне ущелья, каньона, с отвесными стенами, уходящими вверх метров на полтораста — двести, шириной не более шестидесяти — семидесяти метров. Таких каньонов немало на Лавовом плато, промытых горными речками в непрочных изверженных породах. Чтобы увидеть верхние края обрывов, нужно до отказа запрокидывать голову назад. Житнев немало подивился тому, как это ему удалось сесть в таких условиях и избежать смертельной катастрофы. Значит, правильно он сделал, «уцепившись» за обрыв, как за ориентир.
— Настоящий каменный мешок, холера ему в дыхало, — изумленный, ворчал Житнев, разглядывая бурые стены ущелья. — Ашот, пойди-ка сюда, ты разумеешь обстановку? — он кивнул на ровное снежное поле, заключенное между стенами.
— Что имеешь в виду, командир?
— То, Ашот, что нам нужно сматываться отсюда; идет крупное извержение вулкана, выбрасывается масса пепла. Если ветер повернет в нашу сторону и принесет тучи пепла, этот снег станет черным и быстро стает, и представляешь, что получится в узком коридоре? А то вдруг ударит сильная оттепель. В обоих случаях мы поплывем всем своим табором. И уцепиться будет не за что.
— М-да-а, — раздумчиво молвил Мурутян. — Вот уж, поистине, не понос, так золотуха… Может, мне в разведку сходить?
— Дельная мысль! Ты пойдешь в разведку, а я начну готовиться к эвакуации, — предложил Житнев. — Но вот вопрос, куда идти в первую очередь?
— А может, мобилизовать в порядке обязательной повинности и Славика? — не без ехидства спросил Ашот. Он кивнул на студента, уныло дымившего в стороне сигаретой. — Он в одну сторону, а я в другую, а?
— А я могу и без обязательной повинности сходить. — В голосе Славика звучала явная нотка обиды. — В какую сторону прикажете?
— За завтраком подумаем и решим, — сказал Житнев. — А раньше давайте соорудим дымовой сигнал. Надо полагать, что нас все-таки разыскивают с воздуха. Заодно вскипятим воды.
— Тоже дело! — поддержал его Ашот. — Этим займемся мы со Славиком. Я думаю знаешь что, командир, тебе сейчас надо бы разобраться — в каком состоянии самолет и что и как можно утащить с собой. Я имею в виду, например, лыжи. Ведь их можно приспособить как сани. Возможно, удастся что-нибудь сварганить и для будки, этакой кибитки, в каких раньше ездили русские помещики. В ней и укроем наше новое поколение.
— Очень хорошо придумано, — согласился Житнев. — А теперь, братцы, задело.
Ашот спустил из баков остатки бензина, около килограмма, смешал его с солидолом, облил этой смесью самый старый коврик и поджег его.
На фоне ослепительной снежной белизны клубы дыма выглядели особенно черными. Но по мере того как дым поднимался на двухсотметровую высоту, он редел, рассасывался в чистейшем воздухе и становился там серым и походил на пар.
— Да-а, — сокрушался Житнев, запрокинув голову кверху, — не тот дым! Жидковато. С самолета будет такое впечатление, что курятся горячие источники, а их ведь много повсюду. Надо добыть отработанное масло.
Вике поручили таять снег и греть воду, а Ашот, по его распоряжению и Славик, стали подкапывать снег под мотором самолета, чтобы добраться до картера мотора и добыть масла.
После авиационного училища Житнев почти десять лет летал на Камчатке, бывал не раз в трудном положении, дважды совершал вынужденные посадки. Поэтому, когда его назначили командиром санитарного самолета, он начал прежде всего с укомплектования аварийного запаса, необходимого на всякий случай. Словом, как это делает опытный шофер автомашины, совершающей дальние рейсы, — ни один свободный закоулок не пустеет в его автомобиле. Такая предусмотрительная запасливость пришлась по душе Мурутяну, начавшему свою летную практику три года назад, сразу в экипаже Арсения Житнева; ему не надо было напоминать, что и для чего нужно. Он хорошо изучил историю развития местных авиалиний Камчатки, знал наперечет все аварийные случаи и вскоре стал достойным помощником своего командира, «хозяйственным мужиком», как звали его пилоты авиаподразделения.
Сейчас, как нельзя к месту, пригодились две лопаты — «грабарки», хорошо приспособленные для очистки самолета от снега. Ими и работали Ашот и Славик, откапывая мотор; через полчаса они добрались до низа мотора, открыли капот и выпустили сразу ведро масла. Потом Ашот отклепал одно звено капота, превратил его в лоток и вылил в него масло. Туда набросали куски резины, отодранной от дверей, всякое тряпье, вплоть до обтирок и ветоши, и подожгли. Густо-черные клубы дыма теперь уходили, не рассеиваясь, на высоту, наверное, с полкилометра.