— Вот теперь чувствуется, что это сигнальный дым, — с удовлетворением говорил Житнев, прослеживая черный букет, поднимающийся к небу. — Будь я на месте того, кто ищет потерявшийся самолет, непременно обратил бы внимание на такой дым!
У всех полегчало на душе. То, что они живы, то, что им пока не угрожает смертельная опасность, кроме быстрого таяния снега, наконец, надежда на то, что их сигнальный дым заметят с воздуха, — все это настраивало всех на благодушный лад. И тем не менее уже за завтраком Житнев ввел норму продовольствия — каждому было выдано (распределяла Вика) по двести граммов хлеба, по небольшой порции оленьей колбасы из запасов Славика и по два кусочка пиленого сахара из «неприкосновенного запаса». Завтрак заметно не обременил никого, но никто даже виду не подал, что не поел досыта.
За завтраком Житнев, еще раз изучив карту, принял решение послать Мурутяна в южном направлении, а Славика в северном. Объяснил он это тем, что самолет шел на юг, впереди должен был находиться Центральный хребет, его контур хорошо знал второй пилот — не раз переваливали его по воздуху вместе. Любая из вершин скажет Мурутяну больше, чем Славику. Если Житнев ошибся в своих расчетах, то потом к северу будет послан Ашот и ознакомится с тамошней обстановкой.
Отослав в разведку Мурутяна и Славика, Житнев принялся за «инвентаризацию» самолета, чтобы знать, какая из деталей пригодится в дороге и как ее демонтировать. Он начал с пилотской кабины, в первую очередь с радиоаппаратуры — нельзя ли использовать в ней хотя бы приемную часть блока. Вскоре, однако, убедился — аппаратуру невозможно восстановить, смяты все детали внутри блока, побиты лампы. Невредимыми оказались аккумуляторы. Их можно использовать как Источник света в ночное время. Житнев отнял их, перенес в пассажирскую кабину. Потом полез под мотор, откопал лыжи, осмотрел их. Они сохранились полностью, только у первой сломалась «нога». Но она и не Требовалась, так как нужна сама лыжа. Он принялся отнимать лыжи, вооружившись набором гаечных ключей. Не успел демонтировать правую лыжу, как услышал скрип снега над головой и голос Мурутяна:
— Командир, вылезь-ка на минутку, ничего не понимаю, — продолжал он, когда Житнев вылез из снежной пещеры. — Пойдем в кабину, посмотрим по карте.
И вот они перед раскрытым планшетом.
— Я прошел километров пять, — стал объяснять Ашот, болезненно жмурясь. — Очень режет глаза, не покраснели? — Он повернулся лицом к окошку, широко открыв веки.
— Слушай, Ашот, они у тебя очень воспалены. Яблоки и веки. Отчего это?
— От снега. Ай, балда. Ведь когда-то взбирался на Казбек, там такой же снег. Все альпинисты обязательно надевают темные очки. Но это хорошо, теперь у нас есть урок. Ну так вот, — продолжал Мурутян, — километров пять шел я по ущелью. Оно все больше там сужается и заметно поднимается. Значит, река течет оттуда. Ущелье стало заворачивать круто на запад, и вдруг развилок, а посредине, клином, небольшая сопочка. Две речки соединяются, и тут увидел не очень далеко кусок горной цепи. Она идет поперек моего пути, значит, с юта на север. Горы довольно высокие и крутые. Вот я набросал в блокноте их линию по горизонту. Не могу понять, что за горы.
Житнев долго рассматривал рисунок, вглядывался в карту, что-то соображая.
— Если я не ошибаюсь, — заговорил он наконец, — это северная половина Валагинского хребта. Где-то неподалеку от его середины, примерно против села Мильково, к востоку. Но как мы могли очутиться в этом месте? — недоумевал он. — Неужели так снесло восточным ветром? Если это так, то вулкан, что вчера извергался, должен быть где-то сравнительно недалеко, к северо-востоку. Вот это загвоздочка… — Житнев осторожно подвинул повязку кверху — она наползала на глаза. — Но самая главная беда в том, что никому и в голову не придет искать нас в этом районе. Нас ищут самое малое километров на двести к югу и юго-востоку. Де-ла-а… — он тяжело вздохнул. — Что же, дождемся возвращения Славика. Посмотрим, какие вести принесет еще он. А мы пока демонтируем лыжи, я уж там одну почти отнял.
Часа три возились они, пока отвинтили все гайки и отсоединили лыжи от шасси. Потом с полчаса вытаскивали их на поверхность снега из пещеры почти трехметровой глубины.
А между тем Славик все не возвращался. Минуло около шести часов, как он ушел.
— Что за чертовщина? — ломал голову командир. — Неужели беда приключилась!
— Еще только этого не хватало! — заметила Вика.
Прошел еще час, а Славик все не возвращался. Пообедали без него. Солнце скрылось за стеной каньона. Начинало смеркаться.
— Ну вот что, Ашот, пойдем на поиски. С ним что-то случилось, — сказал Житнев.
Они проверили ружья, взяли патроны, карманный фонарик и двинулись в путь.
7. ГОЛОС В НОЧИ
Небо над головой еще голубело, лишь слегка подкрашенное оранжевым светом заката, а в каньоне уже сгущались сумерки. Стояла такая тишина, что даже скрип снега под ногами отдавался эхом в узком ущелье, а голоса вызывали гулкий резонанс, какой бывает только в просторном пустом помещении.
Пилоты торопились — надо успеть пройти хотя бы километров пять, пока не стемнеет совсем. Возвращаться ночью не составляло труда — они пройдут по своему следу, освещая его фонариком.
— И дернуло же нас взять вельможного этого молокососа на борт, — думал вслух Мурутян. — Если сейчас ничего страшного не случилось, то мы еще и наперед хватим с ним горя…
— Да-а, парень спесивый.
— Себялюбивый эгоист! По-моему, он прячет по карманам шоколад. Или шоколадные конфеты. Сегодня, после завтрака, когда он вышел курить, а потом вернулся, на его губах темнел шоколад.
— Что ж, понятно, маменькин сынок, баловень состоятельного папаши. Ничего, обобьем павлиньи перья, если прижмет нужда.
Каньон все время делал пологие повороты то вправо, то влево, стены становились выше. Казалось, они смыкаются над головой, то там, то тут над пропастью на стометровой высоте опасно нависали снежные и каменные карнизы, и было непонятно, почему они не срываются вниз.
Но вот стены вдруг разошлись в стороны, стали ниже вполовину, а сам каньон сделался идеально прямым, как городская улица между многоэтажными зданиями; такое впечатление создавали темные силуэты стен, окутанные густыми сумерками.
— Стоп! — вдруг воскликнул Мурутян и замер на месте. — Кажется, голос…
Они остановились, затаив дыхание.
— Повязка мешает, — буркнул Житнев, отодвигая марлю повыше к макушке.
— Точно, слышу голос, — прошептал Мурутян, — кажется, зовет на помощь…
Вскоре и Житнев расслышал далекий, казалось, полный отчаяния вопль.
— А не сова это? — высказал он догадку. — Очень похож на ее крик.
— Нет, голос человеческий, — уверенно заявил Ашот, — я очень ясно его слышал.
Не говоря ни слова, они ускорили шаг. Минут через десять голос послышался уже отчетливо, его усиливало эхо глухого каньона. Он действительно был полон отчаяния, в нем слышались и плач, и стон, и взывание о помощи.
— Ого-го-о-о! — загорланил Мурутян. — Иде-ем! Пошли бегом!
Но оказалось, что бежать быстро нельзя, при ударах ноги глубоко тонут в снег. Пришлось идти мелкими, мягкими, но быстрыми шажками. Впереди что-то затемнело поперек всей реки, похоже, что там зиял провал. Так оно на самом деле и оказалось, то был обрыв, высокий порог. До сих пор пилоты не пользовались фонариком, экономили батарейки. Теперь пришлось включить его. Освещая все впереди себя, они осторожно подходили к обрыву и скоро увидели на снегу след Славика. А тот все взывал и взывал о помощи плачущим голосом, там, где-то внизу. Только, по-видимому, завидя луч света, умоли, потом крикнул почти рядом:
— Помогите! Из сил выбился…
— Без паники, сейчас поможем, — спокойно ответил Житнев.
Они подошли по следу к краю порога, Житнев направил луч света вниз. Порог падал наклонно метров на десять, был отполирован наледью и напоминал ледяную горку, какие устраивают для ребятишек в новогодние праздники. След Славика кончался у верхней кромки наледи. Сам Славик сидел на снегу внизу, у подножья порога, вот, рукой подать, и отрешенно смотрел вверх, по лучу фонарика. Щеки его блестели не то от пота, не то от слез.
— Черти тебя понесли туда! — сердито воскликнул Ашот. — Разве не видел, что обратно невозможно залезть? Нашел развлечение, молокосос! Захотел покататься! — Мурутян явно дал волю своему гневу, сказалась, наверное, кавказская горячность.
— Думал, что вылезу… — слезливо оправдывался снизу Славик. Он встал, отряхнул с себя снег.
— Ну что мы будем с ним делать, командир? — спрашивал Мурутян Житнева.
— Надо что-то придумать… У тебя есть поясной ремень? — опросил он Славика.
— Нет никакого, — вяло отвечал тот. — Батин офицерский ремень в рюкзаке.
— Тогда кидай сюда шарф. Жертва моды, — Ашот зло сплюнул. — Брюки шьют в талию, как у циркачей, чтобы не носить ремня, а батин, офицерский, приберегает, чтобы пофорсить на Невском проспекте. Пижон несчастный.
— А, пожалуй, у нас хватит своих, — сообразил Житнев.
— У тебя есть поясной ремень?
— А как же!
— И ремень куртки. Это два. И шарф. И у меня тоже.
Спасательная операция не заняла и пяти минут. Соединив четыре ремня и добавив к ним шарфы, пилоты опустили один конец Славику и легко выволокли его наверх.
— Ну, а если бы мы не пришли, чтобы ты тогда делал? — опрашивал Ашот, когда Славик понуро стоял перед пилотами.
— Не знаю…
— Черт знает какая беспечность! — бросил Житнев.
— «Не знаю», — передразнил Мурутян. — Электронику и полупроводники на «спецфаке» изучаешь, а до простого не додумался — подойти к стене, найти камень поострее и с его помощью выдолбить порожки во льду. Вот и вся электроника. Первобытный человек наверняка бы додумался.
— Так вы об этом знаете потому, что альпинист, — возразил парень, — а я же не занимался альпинизмом…
— «Не занимался, не занимался», — передразнил его Ашот. — Для этого не надо быть альпинистом, голову на плечах надо иметь.