— Скажи, а что тебе больше всего нравится в мужчине?
— Самостоятельность. А еще — мужество.
— И это все? А красота?
— Так это и есть красота.
— Я имею в виду красоту лица и фигуры.
— Э-э, Ашот, такой красоты хоть отбавляй. Каждый по-своему красив. Если он молод и здоров, да еще имеет спортивную фигуру. Ты знаешь такое слово — «смазливый»?
— Ну, это, по-моему, то, что рисуют на игральных картах или на конфетных обертках.
— Пожалуй, правильно, именно на конфетных обертках. А развернешь, там вдруг окажется суррогатная начинка.
— Слюшай, Вика, а ты очень умный человек! Честное слово!
— Ашот, а ты читал роман Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери»?
— В кино смотрел.
— Помнишь Квазимоду?
— Конечно. Это такой безобразный сторож собора.
— А душа?
— Да, душа красивая и добрая.
— Так вот, у меня есть свой Квазимода.
— Да-а? А как это?
— Очень просто. Человек светится изнутри. Красивый, добрый свет человеческой души.
— Я понимаю тебя, Вика. — Ашот долго молчал, думал о чем-то своем. — А ты бы не могла влюбиться в меня?
— Я уже влюблена, Ашот. В другого…
— В Арсения?
— Нет. В него бы я могла влюбиться, если бы не была влюблена раньше в другого.
— Но кто же этот счастливец?
— А ты не знаешь ело, Ашот. Да и зачем тебе знать это?
— Затем, чтобы знать, кому завидовать, — с улыбкой в голосе отвечал Мурутян.
— Не могу, Ашот, открыть тебе эту тайну. Я не уверена в том, что пользуюсь взаимностью.
— Скажи мне, ради бога! Я заставлю его полюбить тебя. Я расскажу ему, какая ты необыкновенная девушка!
— Спасибо, дорогой Ашот. Сама постараюсь доказать ему это.
Но вот и заросли кедрового стланика. Вика осталась здесь, а Мурутян, взяв ружье наперевес, зашагал дальше по увалу. Он истово, как собака-ищейка, вглядывался в каждый едва заметный след куропатки, зайца или лисицы, как бы принюхивался к ним. Возле одной куртинки кедрача поднял табунок куропаток, прямо из-под ног, выстрелил дуплетом в самый центр табунка и увидел, как три птицы плюхнулись в снег. Собрав добычу на пояс, долго стоял, стараясь разглядеть направление, в котором скрылись куропатки. Увидел темную кущу кедровника вдали и двинулся туда.
Ему пришлось карабкаться по крутому уклону вверх, там угадывался гребень увала. Так и есть: едва он достиг за, рослей, как увидел извилистую горбину. Вчера они с Житневым уже были на ней, но несколько ниже по склону, откуда обзор окрестностей был меньше. Сейчас он находился на более высокой отметке. Забыв о куропатках, Ашот устремился на горбину, хотелось поскорее увидеть, что за ней? Тяжело дыша, на пределе сил наконец выбрался наверх. Облегченно вздохнул: перед ним лежал необъятный простор. Дали равнин и долин, распадков и ложбинок, гигантские конусы вулканов в поднебесье там и тут — все это ошеломляло воображение. Мурутяну казалось, что он видит весь мир, а на востоке, в туманной голубизне, далеко-далеко угадывается Тихий океан.
Несколько минут стоял он в оцепенении, оглядывая простор. Прямо впереди, как бы наслаиваясь один на другой, спускались с ослепительно белого Валагинского хребта, заслонившего запад, извилистые отножины увалов, похожие на руки спрута. Они начинались где-то у самой вершины хребта, как бы отходили от туловища и, извиваясь, становясь все тоньше, подходили к белой ленте реки и тут обрывались, одни — полого, другие — невысокими утесами.
Ашот вдруг обратил внимание на дымок, курящийся километрах в двух на конце одной из отножин. Впился глазами в эту точку — не горячие ли это ключи? Ба, да там, кажется, и собачья упряжка. Избушки не видно, но дымок курится прямо из снега. Может быть, это землянка?
Как сумасшедший кинулся Ашот к своему стану. Время — половина двенадцатого, значит, скоро на стане появятся Житнев и Славик.
Добежав до кущи кедрового стланика, он крикнул Вике:
— Скорее ко мне!
— Что случилось, Ашот? — Вика вылезла из зарослей кедровника, широко открытыми глазами испуганно посмотрела на Мурутяна.
— Жилье рядом!
— Да что ты?!
— Своими глазами увидел. Дымок и собачья упряжка рядом.
— А может быть, это охотники?
— Все равно хорошо. Установим контакты с внешним миром.
Высоко поднимая ноги в рыхлом снегу, они изо всех сил пустились в сторону стана.
Житнев и Славик уже вернулись. Возле лаза в снежную пещеру стоял «возок» — спаренные самолетные лыжи с пилотским креслом на них. Выслушав Мурутяна, Житнев спросил:
— А ты хорошо разглядел все это, Ашот? У тебя не галлюцинации?
— За кого ты меня принимаешь, командир? Как на ладони!
— B таком случае завтра по морозу пораньше снимаемся. Сейчас идти трудно да и опасно. Пойдем по руслу. Я так понимаю, Ашот? Два с половиной километра?
— Да, примерно так.
— Значит, будем считать — два с половиной часа ходу.
12. НОВОЕ КОВАРСТВО РЕКИ
Назавтра, едва забрезжил рассвет, караван уже тронулся в путь. Пилотское кресло не стали брать с собой. Атка заявила, что теперь она будет идти, как и все. Переметные сумы с младенцами удобно уложили на спаренных самолетных лыжах. Возок стал гораздо легче, и мужчины тащили его без большого труда. К тому же идти помогали снегоступы. Хотя в них нельзя было шагать быстро, но зато они не тонули в снегу, а это намного облегчало ходьбу.
Однако же, когда идешь по неизвестному пути, не строй себе иллюзий относительно его легкости. Так оно получилось и с нашими путниками.
Стоило им обогнуть первый левобережный утес, за которым река делала крутую извилину, как лица всех стали унылыми. К этому времени совсем уже рассвело, утренний морозец крепчал, вот-вот должно было взойти солнце, в воздухе чуть ли не блестела прямо-таки кристальная прозрачность, все кругам виделось отлично, как-то особенно четко и выпукло. И потому новый валунный перекат, перегородивший реку между утесами, предстал ясно и зримо на всю длину почти на километр. За ночь потоки воды на валунах приморозило, сплошное их поле блестело серебряными шарами.
— Дальше хода нет, — отрешенно, как бы про себя, молвил Житнев. — Что будем делать, Ашот?
— Будем думать, командир?
— Присядем, отдохнем, — объявил Житнев.
Они расселись до бортам возка, тяжело дыша.
— Не понос, так золотуха, язви его, — тихо сказала Вика, и все рассмеялись ее излюбленной поговорке.
А подумать, поистине, было над чем. Справа еще продолжалась отвесная стена каньона, слева встал отвесный обрыв утеса. Именно им заканчивалась та самая отножина увала, с гребня которого Мурутян увидел дымок какого-то жилья. Идти по обледенелым валунам — дело безнадежное, скользко да и опасно в том случае, если лед растает и забурлит талая вода. Взбираться на увал с возком и грузом почти безнадежно, крутизна градусов в сорок пять и большая высота — метров триста.
— Предлагаю такое решение, — объявил Житнев после долгого раздумья, — вернуться назад, в распадок, где ночевали, и оттуда перевалить хребет, там более пологий подъем.
Так и было сделано. Пока они возвращались к месту ночлега, а потом поднимались на гребень первого увала, солнце поднялось почти к зениту, было около двенадцати часов дня.
— Ну, где твое «жилье»? — опросил Житнев Мурутяна. — Не видно даже никаких признаков.
— Вон там оно должно быть. — Ашот показал в направлении, где заканчивался у реки третий отсюда увал, пологий, сбегающий прямо к берегу.
— А вот там что? Видишь, дымок? — Он курился у подножия второго отсюда увала, почти у самой реки.
— Этого я не видел. Там был дым, а тут, по-моему, легкий парок.
— Наверное, ты что-то напутал, Ашот. — Житнев зорко вглядывался вдаль. Однако, спустимся туда.
Немедленно начали спуск в долину, в том направлении, где курился дым или пар. Вскоре разглядели — это был пар. Но ведь впереди еще один увал. Мурутян утверждал, что именно за ним видел дым.
Преодолев выступ бугра — он на время закрыл дымящуюся точку, — все сразу увидели огромную плешину — горячие ключи! Тотчас же оттуда поднялись два лебедя и взмыли вверх. Они направились на северо-восток, куда двигался караван.
— Зимуют на теплых ключах, — объяснил Ашот.
— Ясно, горячие ключи, зимуют, наверное, — молвил Житнев.
Так оно и оказалось, перед ними были горячие источники. Их насчитывается на Камчатке несколько сотен. Примерно на площади гектара вся земля парила. Тут и там дымили озерки, некоторые доходили до двадцати — тридцати метров в поперечнике. Не над всеми клубился пар. Иные даже имели небольшие забереги льда или белые подпаренные наплывы снега.
Часы показывали начало второго, когда караван остановился возле горячих источников.
— Ну и что будем делать дальше? — спросил Житнев.
— Преодолевать следующий бугор, — отвечал Мурутян.
— Нет, сначала пообедаем и отдохнем.
— А знаете что, — воскликнул Житнев после обеда, — вы все отдыхайте, а я пойду в разведку. Мне хочется убедиться — на самом ли деле впереди есть жилье.
Подъем на следующий увал оказался труднее, чем на предыдущий. Житнев более чем за час смог преодолеть его, шагая на снегоступах. Едва поднялся он на гребень и внимательно осмотрел окрестности, как сразу увидел за следующим увалом, у самой реки на откосе, дымок и собачью упряжку. Она была хорошо видна на белизне снега. Да, это было действительно жилье! До него оставалось примерно около километра. Надо было только пересечь долину.
Не раздумывая, Житнев зашагал вперед. В это время возле упряжки появился человек. Вскинув ружье, Житнев дважды разрядил его в воздух, почти дуплетом, первый и второй подряд. Потом заложил еще два патрона, приготовился сделать новые выстрелы. Теперь возле упряжки появился еще один. Они постояли с минуту. Потом окрылись куда-то. Житнев замер, стараясь все разглядеть. Вот они вновь показались. Житнев еще два раза выстрелил в воздух. И тут увидел нечто необычное: двое мгновенно исчезли, потом вскоре появились и снова куда-то скрылись. «Наверное, готовят помощь», — подумал пилот и присел на снег отдохнуть. Вскоре двое вновь появились возле собачьей упряжки, что-то быстро погрузили на нарты. А потом… потом случилось что-то невероятное. Собачья упряжка помчалась прочь, в противоположную сторону от Житнева.