— Человек! Смотрите, человек идет! — она указывала на реку.
Все обернулись туда. Примерно в километре вниз по течению реки действительно темнела на белизне снега человеческая фигура. Неизвестный медленно шел вверх по течению реки, заметно с трудом шагая в глубоком снегу. Прошло, наверное, полчаса, пока он подошел к обрыву увала, на котором находилась землянка. Вот он скрылся за ним, а потом появился уже со стороны горячих ключей. Мужчины вышли к нему навстречу.
Это был молодой рослый парень в оленьей малице с капюшоном, в оленьих унтах, обросший юношеской смоляной бородкой, с угрюмым горбоносым лицом, черными камчадальскими глазами. Он шагал устало, видимо, на последнем пределе сил.
— Здравствуйте, — печально приветствовал он незнакомцев и вдруг разрыдался.
— Что с вами? — Житнев первым кинулся к парню.
— Какое-то непонятное состояние, — скорее для себя проговорил Мурутян.
— Помогите спасти отца, — со стоном в голосе произнес парень.
— Да скажи ты толком! — не выдержал Ашот.
— Снежный обвал… — парень сел на снег и еще пуще разревелся.
— Завалило?.. — Житнев потряс его за плечи.
— Да…
— Далеко?
— Километрах в десяти.
— Что будем предпринимать? — Житнев оглядел друзей.
— Так спасать же надо! — закричал Славик.
— Не ары! — осадил его Мурутян. — Расскажи толком, что произошло? — обратился он к незнакомцу. — Встань!
Парень встал, вытер рукавицами слезы с обветренного лица.
— Снежный обвал рухнул на нарту, — объяснил он. — Я успел выскочить, а вся упряжка и отец оказались под обвалом.
— Это ваша землянка? — опросил Житнев.
— Отцова, давняя. Он постоянно охотится здесь.
— А почему после моего выстрела вы сбежали отсюда? — с жесткой ноткой в голосе спросил Житнев.
— Думали, что охотинспекция.
— Значит, браконьерствовали?
— Это все отец…
— Ну что ж, друзья, давайте собираться.
— Надо же дать отдохнуть парню, а заодно и подкрепиться в дорогу, — предложил Мурутян. — Дорога не близкая — десять километров. А ты заходи, парень, в землянку, полежи, отдохни. Как тебя зовут-то?
— Владик. Подкорытов, — проговорил парень и пошагал в землянку, улегся там на нарах.
Женщины со страхом и настороженностью смотрели на него, когда он лежал кверху лицом на сене, как мертвец, с закрытыми глазами, тяжело дышал.
Мурутян присел у его ног, спросил:
— Что там произошло у вас, почему попали под снежный обвал? Вы же опытные камчадалы, охотники.
— Отец выстрелил в горного барана, прыгал зверь по скалам впереди, — вяло объяснял Владик. — А папа вгорячах не заметил, что на высоком обрыве над нами нависает снежный козырек — карниз. Ну и рухнул он от сотрясения воздуха. Прямо на нас. Я успел отскочить, потому что стоял подальше от нарт, позади. А всю упряжку вместе с отцом завалило.
— Где ты работаешь?
— Студент. Учусь в Петропавловском пединституте. На втором курсе.
— Черти тебя понесли сюда, — мрачно резюмировал Ашот.
— А вы не самолет искали? — спросил Житнев.
— Какой самолет?
— Ну пропавший без вести?
— A-а, это про тот, что вертолетчик говорил. Он садился рядом.
— Что, искал самолет? — насторожился Житнев.
— Ага. Он с неделю назад был у нас.
— И что он говорил?
— Ну, что пропал без вести санитарный самолет, а он искал его.
— Вас просил искать?
— Не просил, а приказал от имени областной комиссии по спасению самолета.
— А что ж вы не искали?
— А где искать? Мы же ничего не знали о месте гибели самолета. Отец решил охотиться на оленей.
— А разрешение было? Лиценция? — придирчиво опросил Ашот.
— Не было.
— Значит, браконьерствовали?
— Ну конечно.
— Комсомолец?
— Да.
— И тебе не стыдно? — Ашот зло сузил глаза.
— Мне с самого начала было стыдно, но отец настоял. Из-за этого я умышленно опоздал возвратиться с каникул.
— Да-а, скверная история.
— Хуже не придумаешь, — согласился Славик.
Пока варилось мясо, Владик отдыхал. Потом уселись обедать. Духовитые куски мяса выложили на детскую клеенку, бульон по очереди отхлебывали из кружки и двух мисок, добытых Владиком из тайника под столом. Оттуда же были вытащены дне банки с солью и сухарями.
Хорошо подкрепившись, мужчины стали готовиться в путь.
— Лопата есть в землянке? — спросил Ашот Владика. — Чем будем откапывать? У нас только две.
— Лопата там, в нарте.
— А вот! — предложил Славик, прилаживая снегоступы к ногам. — Это же лопаты!
— Предложение дельное, — согласился Житнев. — А теперь в путь.
Был двенадцатый час дня, солнце грело по-мартовски, ослепительно яркое в белизне снега, почти горячее. Пришлось всем надеть темные очки, смонтированные еще на месте вынужденной посадки самолета. Снег увлажнился, снегоступы не тонули в нем. Поэтому идти было сравнительно легко. Шли все время по руслу реки. Стена каньона в правобережье все продолжалась. Тем не менее они достигали места обвала только в четвертом часу пополудни. Шли больше трех часов.
И вот картина, представшая их глазам: стометровый обрыв с небольшими уступами и отдельными березками, торчащими на них. Вверху многометровый обрез снежной стены на обрыве. Это место срыва лавины. А у подножия обрыва, в русле реки, рыхлая глыба снега, метров тридцати в длину и метров пяти в высоту. В сущности, это был снежный оползень, сорвавшийся с большой высоты.
— Где находится упряжка? — с ходу спросил Мурутян Владика. — Укажи точное место.
— Вот у этого края. — Владик указал на самое высокое место снежной осыпи.
И хотя после перехода пот заливал глаза каждому, все дружно взялись за раскопку снежной завали. Снегоступы не могли заменить лопат, но работа — плечом к плечу — хорошо спорилась. Вот и задник нарты, из-под нее видны красные лодыжки задних ног освежеванного оленя. А вскоре показался и край оленьей малицы, потом и горб хозяина нарты. Он не лежал, а сидел, согнувшись, как говорят, в три погибели, — голова почти касалась подогнутых коленей, упертых в передник нарт. Его дружно вытащили из снега и положили спиной неподалеку на открытом месте. Он был весь заснежен — горбоносое лицо, курчавая борода, кукуль на голове, прикрывавший лоб до самых бровей; все-таки виделось в его могучей фигуре, красивом рисунке лица что-то живое. Житнев охватил кисть левой руки, стал искать пульс.
— Жив! — воскликнул он. — Сердце работает!
Владик принялся обметать шапкой снег с лица и груди отца. Потом тер лицо и виски голыми ладонями. Там появилась краснота, стали подрагивать веки.
— Жив, папа… — почти шепотом выдохнул он. — Папа! Папа! — закричал Владик почти в истерике. — Проснись, ну проснись!
Но Подкорытов-старший пока не проявлял признаков жизни.
— Массажируй грудь, — приказал Мурутян. — Сними с него кукуль. А мы будем раскапывать упряжку.
Две первые собаки возле передника нарты были мертвыми. Дальше ременная шлейка упряжки круто заворачивала вправо, к подножью обрыва, снег там оказался рыхлее, чем с внешней стороны, и вот следующая пара собачек. Живы! Стали барахтаться, вылезать из снега. С них быстро сняли лямки, и псы резво выскочили на волю.
Живыми оказались и все остальные собаки. Возможно, это так или не так, но, наверное, Белкан спас их: он, судя по всему, кинулся к подножью обрыва, где удар снежной лавины был меньшим. Там оказалась почти пустота — снег был легким и рыхлым. Белкан вдруг сам пробился наружу сквозь его массу. Всех собак тотчас освободили от лямок. Они начали дружно отряхиваться от снега, зевать, а потом стали бегать трусцой, видимо, проминать закоченевшие ноги.
— Ожил! — вдруг заорал Владик. — Папа! Папа!
Все бросились к каюру. Тот широко открытыми, еще безумными, глазами смотрел на всех в упор, потом стал водить ими.
— Владик… — тихо проговорил он. — Пить…
Владик схватил горсть снега, открыл отцу рот, всыпал туда немного. Тот пожевал, полежал еще немного, а потом попытался подняться. Но сил не хватило, он снова откинулся на спину.
— Где больно? — спросил Житнев.
— Спину… — Он прикрыл глаза.
— Сильно?
— Да. Трудно подниматься.
— Перенести на нарты вас можно?
— А зачем?
— Отправить к врачу.
— Если можно, положите.
Пока собак запрягали в нарту, Подкорытов снова попытался встать. Но, посидев немного, опять отвалился на спину.
— Ох! Больно, — сказал он.
Его аккуратно положили в нарту.
— Гони к землянке, — велел Владику Житнев. — Там Вика посмотрит и решит, что надо делать. А мы постепенно дойдем.
— Баран там лежит, — сообщил Владик, показывая вниз по течению реки. — Если не забрать — утащут росомахи.
— Что будем делать, Ашот? — спросил Житнев Мурутяна.
— А нарта поднимет? — вместо ответа спросил Ашот Владика.
— Поднимет. Я буду бежать рядом с собачками.
Барана нашли в снегу метрах в пятидесяти ниже снежного обвала. Это был крупный самец-красавец, камчатский горный баран. Огромные, завитые в спирали назад ребристые рога. Отшлифованные копыта, жесткие широкие шершавые подошвы и пятки под ними — вот благодаря чему он так искусно цепляется за малейший каменный выступ, прыгая над головокружительными пропастями с камня на камень, с утеса на утес.
— И такую красоту надо было загубить, — думал вслух Ашот.
— Вот за это и наказала природа браконьера, — в тон ответил ему Житнев.
Когда приволокли барана к нарте, Подкорытов, морщась от боли, сказал:
— Надо отрезать голову и ноги, лишний груз. — И сам откинул голову назад.
Владик быстро сделал это и положил тушу барана в изголовье отца. Притянул ее к заднику нарты сыромятными ремнями.
— Можно ехать? — спросил он у Житнева.
— Валяй, — безразлично сказал тот, подвязывая снегоступы к ступням.
14. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ
На закате солнца Житнев, Ашот и Славик вернулись в землянку, буквально на последнем пределе сил. Весь этот день на Лавовом плато стояла на редкость ясная, удивительн