Сам Внезд, может, и удивился, что в братьях у южанина-словенина природный варяг, но уточнять не стал. И впрямь: братья ведь не только кровные бывают, но и по браку тоже. И по обету. Вот и дочки у купца совсем друг на дружку не похожи. Надо полагать, не одна жена у купца. Что тоже совсем не удивительно. Чай, небедный человек.
Шум на подворье у Усыни Внезда разбудил, но особо не встревожил. Ну не поделили что-то и подрались люди. Бывает. Тем более гости у Усыни. Значит, без выпивки не обошлось. А где выпивка, так и потасовка. И на здоровье. Главное – чтобы пожара не было.
Пожара не было. Но появление неслабой шайки нурманов, коих Милош объявил теми самыми товарищами, если и лучше пожара, то ненамного.
Однако деньги заплачены, нурманы безобразничать вроде не собирались. Только самый страшный из них потребовал немедля затворить ворота. Мол, время позднее, а снаружи что-то беспокойно.
Внезд был склонен думать, что это «беспокойство» напрямую связано с самими нурманами, но требование выполнил беспрекословно. Сообразил: если нурманы и варяги оказались в одной упряжке, то управляет ею кто-то непростой. И «непростого» этого Внезд вскоре определил. Белобрысый, безусый, смутно знакомый худощавый паренек… Хотя нет, пареньком его можно было назвать только издали. А в глаза глянешь, и поясница сама в поклоне сгибается: «Что угодно господину?»
Сам господин Внезда вниманием не удостоил. Оно и к лучшему. С тем же Милошем как-то попроще. Хотя и Милош… Он купцом только прикидывался, как оказалось. А теперь скинул личину и превратился в такого же воина, как и варяги, что с ним приехали.
– Ты, Внезд, не сомневайся и не бойся, – сказал хозяину постоялого двора Милош. – Если захочет кто сейчас в твой двор войти, говори, что места нет. Вот утро настанет, тогда пусть и приходят. Будут грозить, не слушай. Стой на своем. Это, Внезд, враги наши. Мы их, понятно, побьем, но крови будет много, и не только их и нашей. Тебе такое надо?
Внезд помотал головой, мысленно взвывая ко всем богам: помогите, пронесите беду мимо!
– Ты не бойся, – еще раз повторил Милош. – Не только враги у нас в вашем городе. Вождь наш с самим великим князем Олегом из одной чары пил.
И тут Внезд вспомнил, где видел их юного вождя. И понял: ох, не пронесет мимо. Ох, не пронесет!
Но Милош похлопал новгородца по широкой спине и сказал хоть что-то хорошее:
– Сделаешь все правильно, получишь гривну серебром.
И враз полегчало Внезду. Ха! За гривну можно и рискнуть. Тем более варяги и нурманы в кои веки на одной стороне. И что особенно приятно – это его сторона, Внезда. Так что кто бы ни оказался с той стороны, пусть-ка попробует пересилить.
Но боги, видно, за что-то сильно обиделись на Внезда, потому что по ту сторону оказался тот, кому Внезд отказать никак не мог. Соцкий Своежир. Внезд не удивился, что это он, Своежир. Ведь именно соцкий ругался с молодым вождем на княжьем суде.
Будь воля Внезда, он тотчас открыл бы ворота.
Но воля была не его.
– Никак не можно, уважаемый господин! Не велено до утра открывать! Утром – милости просим, а сейчас никак не можно!
Голосок у Альжины тоненький, жалобный…
Что особенно оскорбительно. Когда с тобой, целым новгородским соцким, почти что боярином, через ворота разговаривает какая-то перепуганная девка, это… ни в какие ворота!
– Живо хозяина позови, шленда! – заорал Прибысл. – Не то я тебе в это самое метлу целиком запихаю!
– Ой, зачем вы меня пугаете, благородный господин! – пропищала Альжина из-за ворот. – Я ж не своей волей! Как хозяин велел, так…
– Довольно! – не выдержав, рявкнул Своежир. – Вы двое, давайте через забор, откройте нам ворота.
– А если там эти, варяги? – с сомнением проговорил один из «избранников».
– Были б там варяги, с ними бы мы и говорили, а не с девкой-межеумкой! Живо! Подсадите их!
«Избранникам» тут же подставили плечи. И те без помех перевалили через полуторасаженную ограду.
И пропали. Ни звука.
А ворота так и остались запертыми.
– Надо еще послать! – предложил Прибысл.
– Нет! – в один голос воскликнули Своежир и Грудята.
Ничем иным, кроме деятельности укрывшихся на постоялом дворе варягов, объяснить пропажу посланцев было нельзя.
– Грудята, твой двор ближе. Вели, чтоб приволокли бревно потолще. Ворота ломать станем.
Бревно приволокли.
Хорошее бревно. Крепкое, тяжелое. Своежиру понравилось. Причем настолько, что он не заметил, что сам Грудята остался у себя на подворье.
Плевать теперь было Своежиру на Грудяту. Он с самого обидного суда мечтал вломить ненавистным варягам. И сейчас мечта вот-вот сбудется.
Бревно раскачали на канатах и вдарили. От души. Грохнуло знатно. Но ворота устояли. Ничего, лиха беда начало. Раз! Еще раз! Небось весь Неревский конец разбудили, да и немалую часть Загородского. Как бы не решил кто, будто враг на город насел!
Хотя кто ж еще эти спрятавшиеся за забором варяги? Враги и есть.
Ворота пали только после двенадцатого удара. Все же бревно – бревно. Не настоящий таран. Но дело сделано. Одна створка развалилась…
И глазам Своежира открылось не совсем то, что он ожидал. Сомкнутый строй бронных, ощетинившийся копьями, перекрывший выбитый проем.
– Тебе же сказали, Своежир: мест нет! – раздался звонкий юношеский голос. – Иди домой, и никто не пострадает!
– Не пострадает?! – взбеленился соцкий. – А ну, ребятки, вбейте их в землю, псов белозерских!
Новгородские ринулись вперед, подбадривая себя грозными воплями. Ринулись не толпой. Толково собрали клин, перелезли через обломки ворот…
И разом шагнувшая шеренга вытолкнула их обратно.
Не всех. Пара бойцов осталась лежать на грязном снегу.
– Куда?! – взвыл Своежир. – Их мало, вас много! Десяток всего! Трусы!
– Я, я поведу, брат! Сам! – заорал Прибысл, влезая в общий строй. Правда, не в голову его, а в середку. – Бей белозерских! А-а-а!!!
И строй бронных сам подался назад. Будто крик оттолкнул. Обрадованные новгородские полезли сразу все, попутно отбросив и вторую створку…
И в них полетели копья. Сразу десятка два. И не меньше половины – точно в цель. А потом и стрелы посыпались. Не сказать, что много, но – меткие.
А затем на прореженный строй обрушились нурманы…
Своежир, вбежавший во двор следом за дружинниками, даже не успел понять, что пропал. Граненый наконечник ударил в грудь, пробив шубу, кольчугу под ней, толстый войлочный поддоспешник и бочкообразный торс новгородского соцкого. До самого хребта. В нем и застрял, на вершок войдя в позвонок. Своежир поглядел на оперенный хвостовик, торчащий из шубы словно диковинный цветок, удивился. И еще раз удивился, когда толчея боя сменилась черным многозвездным небом. Соцкий вдруг понял, что тело его куда-то исчезло, и удивился в третий раз.
Так и умер удивленным. Зато без боли.
А бой прекратился. И не потому, что одна из сторон раскатала в блин другую.
Появилась третья сила. Сам Прокуй Перятыч из Детинца пожаловал. С дружиной.
И быстрота его появления Сергея ничуть не удивила. Поскольку сам за ним и посылал, не постеснявшись поднять Олегова наместника с постели.
И пусть даже ночная побудка Прокуя Перятыча и не порадовала, зато увидел он именно то, что и намеревался показать ему Сергей. Как уважаемые граждане Новгорода разбойно ворвались в частное владение другого уважаемого гражданина с целью смертоубийства, грабежа и иных противоправных деяний.
Но о полной победе говорить было рано. Хотя бы потому, что главная цель Сергея, Грудята, опять ухитрился вывернуться. Среди тех, кто участвовал в штурме постоялого двора, его не оказалось.
Глава 20Худой мир
– …Выдать головой! – потребовал Сергей. – Сообщника Своежира Грудяту и брата его Прибысла! Впрочем, – Сергей усмехнулся, – можно не головой, а головами. Меня устроит.
– Как, говоришь, его прозвали, Дерзким? – новгородский тысяцкий боярин Хвалибор повернулся к Прокую, не удостоив Сергея ответом.
– Так его зовут, – подтвердил наместник. – Однако ж Вартислав в своем праве. Все видоки в один голос говорят: твой соцкий с братом и остальными подступили в ночи ко двору Внезда, кричали громко, угрожали, не вняв просьбам подождать утра, а затем повели себя, будто не в Новгороде Великом они, а в захваченном граде. Разбив тараном ворота, ворвались во двор, и только воинские умения Внездовых гостей да мое своевременное появление остановили бесчинства. А то, что Грудяту на горячем взять не удалось, не важно. Все пленники в один голос говорят: он был вместе со Своежиром. И бревно, которым разбили ворота, принесли его люди.
– Был ли там Грудята или нет, не так и важно, потому что мне сказали другое! – заявил тысяцкий. – Мои видоки говорят: засели на постоялом дворе Внезда воры, проникшие туда обманом. И, узнав о том, соцкий Своежир поступил как должно: собрал людей и храбро вступил в бой, чтобы защитить от чужаков честных новгородцев! А если было не так, почему тогда Внезд не отпер ворота?
– А если к твоим воротам ночью, по-воровски, подойдут оружные люди и потребуют их впустить, ты – впустишь?
– У меня не постоялый двор! – буркнул Хвалибор. – Я людей на ночлег не принимаю!
– Вот и Внезд не принимал. Сказано было: нет больше мест. Пусть утром приходят, а не ночью. Хороши у тебя на Неревском конце защитники! Вышибить ворота, ворваться в чужой дом и убивать всех подряд! А не оттого ли ты татей покрываешь, что сам с ними в сговоре, Хвалибор?
– Как ты говоришь со мной, мальчишка? – взбеленился тысяцкий. – Совсем страх потерял? Я – боярин новгородский!
– Это ты страх потерял! – выкрикнул Сергей, вскочив. – Я ворогов и получше тебя за Кромку отправлял! Боярин он! Чей ты боярин, Хвалибор? Нет над тобой князя! Мошны своей ты боярин! Мальчишкой меня назвал, рыло мохнатое! Унизить захотел? А ведь знаешь, кто я! Знаешь!
– Знаю! – не менее яростно заорал Хвалибор. – Ты – иголка в сапоге! Чертополох, приставший к лошадиному хвосту! Пришел из ниоткуда и гадишь, гадишь, гадишь! Не станет Господин Великий Новгород тебя терпеть!