л чайник. В доме было сухо и тепло, пол выметен не дочиста, но видно, что старались. Отсыревшие аляповатые обои. Налево – вход в комнату, откуда доносилась еле слышная возня. Я шагнула внутрь.
Мирон и Тихон сидели на железной кровати с сеткой, укрывшись пестрым покрывалом, видимо сдернутым дома с чьей-то постели в последний момент. Они не испугались и ничего не сказали, просто сидели и смотрели на меня. Засвистел чайник. Я пошла на кухню, убрала его с огня, кочергой подвинула чугунные кругляши на место. Мальчики вышли из комнаты, встали на пороге. Младший прятался за старшего, старший прикрывал его рукой.
– Подогрейте еще воды, – велела я. – И дайте ваше одеяло. Тут раненая женщина в лесу, сейчас приведу ее.
Когда я выходила, один из мальчиков спросил:
– Вы вернете нас обратно?
– Да, – ответила я и закрыла за собой дверь.
Наташа сидела в той же позе: откинувшись на дерево, голова набок. По бледному лицу стекали капли дождя. Я была уверена, что она умерла, но женщина открыла глаза и улыбнулась:
– Ты пришла.
Я перетащила ее через дерево. Наташа тихо вскрикнула. Но когда я укладывала ее на одеяло, опять улыбнулась и что-то забормотала. Я потащила ее, благодаря Кого-то наверху, что идет дождь, и синтетическое покрывало хорошо скользит по мокрой траве. Когда мы вышли в низину, где стоял дом, Наташа не то задремала, не то потеряла сознание, и я, пользуясь этим, потащила одеяло не так аккуратно, она подпрыгивала на кочках.
И снова мне показалось, что дом не приближается.
У крыльца я попыталась поднять напарницу на руки, но не хватало сил: то ее ноги, то голова падали, и я бессильно опускалась на траву вместе с ней.
– Давайте я возьму один конец, – послышался нерешительный голос.
Старший мальчик стоял на пороге.
– Бери, – кивнула ему.
Он взялся за тот конец, где были ноги. Я потащила Наташу головой вперед. С помощником это оказалось немного легче. Мы занесли ее на кухню – там было теплее всего – и оставили лежать на одеяле. Я свернула свою куртку и положила ей под голову. Наташа не проснулась. Пощупала пульс – сердце еще билось и гоняло кровь по телу.
Мальчишки подогрели воды в старой алюминиевой кастрюле.
– Где вы берете воду? – спросила я.
– Колодец во дворе, – ответил старший.
Я закатывала рукава кофты, одновременно пыталась дозвониться до кого-нибудь. Но связи не было, хотя до Гордеева отсюда недалеко, я помнила, да и пройти ночью мы много не могли.
– Не берет? – полюбопытствовал старший.
Я помотала головой.
– Ничего, через несколько часов найдут. Или с вертолета увидят дым. Главное, – я запнулась, – чтобы она дожила.
– Промой рану, хватит трындеть, – сказала Вера из угла кухни.
Я зажмурилась и вздохнула.
– Есть чем разбавить кипяток?
Старший показал на ведро с водой. Я, обжигаясь, взяла кастрюлю и вылила ее в ведро. Вода немного перелилась через верх. Я присела около Наташи, достала из рюкзака охотничий нож, отрезала измочаленную окровавленную штанину, к которой прилипли грязь и мелкий сор, отрезала кусок от своей футболки и стала осторожно промывать рану. Кровь уже остановилась. Судя по бледности Наташи, ее осталось немного. Но чистая рана все равно выглядела пугающе: рваная дыра в бедре, кожа свисает клочками. Я вылила на нее остатки хлоргексидина. Когда все было сделано, я отползла и привалилась спиной к стене, поближе к печке. Меня запоздало трясло от испуга и холода.
Пока я промывала рану, оба мальчика стояли в дверях. Когда я села, старший присел на корточки напротив.
– Вы можете не отдавать нас?
Я очнулась, посмотрела ему в глаза и, сама того не желая, прочитала его. Его память состояла из ярких картинок-вспышек. Так бывает у талантливых, эмоциональных людей. Сначала картинки кружились, потом замедлились и растаяли. Меня обдало волной страха и бессилия, и я увидела мужчину с лицом, составленным из треугольников и шрамов. Я вынырнула из воспоминаний мальчика. Спина и живот горели.
– Отец бьет тебя и брата. И мать знает, – сказала я.
Дети испуганно переглянулись и опустили глаза.
– Вы можете не отдавать нас? – повторил старший.
Я отрицательно покачала головой, и в тот же момент раздался шум вертолета.
– Расскажите кому-нибудь, кто поможет. Учителю или тренеру. Может, школьному психологу. Только не родственникам, – сказала я.
Мы выглянули в окно. Вертолет сделал круг над котловиной, повисел в воздухе, словно раздумывая, сесть или нет, потом стал осторожно опускаться. И вот его полозья коснулись травы, и он, качнувшись, сел. В ту же минуту с той стороны, откуда несколько часов назад вышла я, выбежали люди. Дождь закончился, опустился туман. В дымке я различила медвежью фигуру отца мальчишек и белеющую лысину Рафаиля.
Разглядев отца, старший испуганно вздохнул. Он все время умоляюще смотрел на меня, но я старалась не встречаться с ним глазами.
– И что вы собирались тут делать? – спросила я, не отрывая взгляда от отца мальчиков и Рафы.
Из вертолета выпрыгнули люди и тоже направились к домику. Лопасти еще крутились, и разнотравье вокруг вертолета расходилось волнами, колыхалось, как волосы на ветру.
– Жить. Вода в колодце чистая. И мы принесли одежду. Зимой можно собирать валежник. И скоро будет путина. Я могу ловить рыбу.
Мальчик говорил серьезно. Я сначала подумала: не шутит ли? Но он не шутил. Он на самом деле хотел перезимовать в этой хлипкой избушке, пить воду из колодца и ловить рыбу. Значит, дома все еще хуже, чем я прочитала.
В этот момент дверь распахнулась, Рафа и отец мальчиков ворвались в дом. Вместе с ними ворвались утренняя сырость, туман и холод. Отец бросился к старшему, в глазах – злость. Мальчишка шарахнулся в сторону. Но отец умел держать себя в руках при чужих людях. Он опустился к сыну и обнял его. К ним неуверенно подошел младший. Отец обнял и его, и тогда мальчик заплакал. Сказав что-то детям, медведь встал, повернулся ко мне, подозрительно разглядывая, не узнала ли я его тайну. Я с трудом сдержалась, но не отвела взгляд и сказала:
– Нашла их по дыму из трубы. Удивительно, что дом сохранился.
Медведь едва заметно выдохнул.
В дом вошли люди с вертолета, все в форме МЧС.
– У нас раненая, идите сюда, – позвала я и повела их на кухню.
Наташа не открыла глаза, когда в кухню вошло много людей, застучали по полу тяжелые ботинки. Она спала, повернув голову набок. У одного парня из вертолета был оранжевый чемоданчик, как у врачей скорой. Он открыл его, надел перчатки и стал перебирать ампулы, стоявшие рядами на внутренней стенке.
Второй присел возле Наташи, пощупал пульс на шее, потом на руке. Осмотрел рану, слегка надавил на нее. Наташа вздрогнула и открыла глаза.
– Как она поранилась? – спросил у меня тот, что проверял пульс.
– Напоролась на сук. Поскользнулась, наверное. Я не видела. Я перетянула ногу ремнем, потом промыла и обеззаразила.
– Вы всё правильно сделали, – кивнул врач. – Носилки, – сказал он своему коллеге.
Тем временем до дома добрались мать мальчиков и мой отец, перемазанные грязью и с расцарапанными лицами. Мать бросилась обниматься с детьми, отец, едва взглянув на Наташу, подошел к ржавому ведру, взял стоявшую на плите железную кружку, зачерпнул воды и жадно выпил две кружки подряд. Вода стекала по щетине, вниз по горлу под мокрую куртку. Дрова в печке уже прогорели, а открытая дверь выстудила дом. Меня зазнобило.
– Ты как? – спросил отец, напившись.
– Терпимо, – ответила я и показала изодранные руки, – только поцарапалась сильно.
Отец смотрел на мое лицо. Наверное, тоже расцарапано, безразлично подумала я.
– Сейчас автобус придет, – коротко сказал он и тоже сел прямо на пол, прислонясь спиной к стене.
Я встала, размяла затекшие ноги. Наташа приоткрыла глаза, моргнула. Ее щеки едва заметно порозовели. Она оглядывалась, не поднимая головы.
В соседней комнате на кровати сидели, прижавшись друг к другу, Тихон и Мирон с матерью. Их отец стоял рядом, нависая над всеми тремя своей медвежьей тушей.
– Не будете больше убегать? – спросила я первое, что пришло в голову.
Мальчики промолчали.
Из вертолета пришли еще двое, с носилками. Наташу осторожно переложили на них.
– Вы тоже полетите с нами, – сказал медвежьему семейству врач.
Мы с Рафаилем смотрели, как они по очереди поднимают носилки с Наташей, подсаживают детей и садятся сами. Вертолет завелся, подняв вокруг волны травы, и улетел в сторону Гордеева.
– Он бьет их, ты знал? – спросила я Рафу.
– Нет, – удивленно ответил тот. – Не может быть, я его давно знаю. Нормальная семья. Тебе они сказали?
– Да.
– Сочиняют, чтобы не ругали.
Удивительно, как быстро люди придумывают оправдания.
– Посмотрите под одеждой, – сказала я.
Надо было читать Рафу сейчас, он расстроился, а значит, открылся. Но после ночи в тайге я совершенно выбилась из сил. Я вернулась на кухню, села у печки, подбросила в нее несколько веток хвороста, но огонь уже погас.
Великан Азмун идет по заросшей дороге, приминая траву и кусты гигантскими ступнями. Трава покорно ложится под его ногами, кусты недовольно трещат. Он смотрит назад. Теперь дорогу можно различить по его следам. Он поворачивает в лес и скрывается в чаще.
За нами приехал автобус, он пробирался сюда довольно долго, дорога в заброшенную деревню сильно заросла. В итоге автобус остановился в километре, и мы пошли к нему под проливным дождем.
Глава 14
После исчезновения Веры из морга все наладилось. Как бы ужасно это ни звучало, но именно так и было. Добровольцы, пожарные и военные остановили огонь, подбиравшийся к городу. Адская жара больше не помогала ему. Всего за пару ночей исчезла дымовая завеса. Потом прошел сильный дождь, и запах гари выветрился. Через несколько дней ожили цветы и ягодные кусты. Все вокруг отходило от ужаса, дышало, шелестело, пило воду жадными глотками.