В тот же миг поток агрессивно зашумел, забурлил, вода снова стала подниматься. Мы отошли вверх на несколько метров. Вода взлетела по асфальту, коснулась моих кроссовок. Мать и сына отстегнули и повели наверх. С нашей стороны вода коснулась колес первой машины – и замерла.
– Что это было? – спросила я, когда все отдышались и стало понятно, что никто не умрет.
– Воду спустили. Из водохранилища, – сказал Рафа. – Или плотину прорвало.
– Оно же далеко.
– Не из нашего. Здесь еще одно. Напрямую километра два.
– Так а че ж мы теперь? – спросил отец.
Очень несчастный промокший старик с татуировками на руках, из переднего кармана спортивных брюк торчит паспорт в потертой кожаной обложке – сунул перед тем, как мы вышли из машины, чтобы переправиться на другую сторону. Между редкими седыми волосами, стрижеными ежиком, стекают на лоб капли, и он вытирает воду тыльной стороной ладони.
Военные на той стороне осматривали оба берега – видимо, думали, как вытащить нас. Но Рафа крикнул:
– Уезжайте! Увозите их! Продержимся до вертолета!
Не знаю, услышали ли они нас. Дождь припустил сильнее, а ветер, как пьяный, метался туда-сюда. Люди на том берегу начали неуверенно подниматься вверх, за поворот, где стоял КУНГ, то и дело оглядываясь, особенно те, кого мы успели переправить.
Река словно поняла, что обыграла нас, забурлила, закрутила водовороты, стала подниматься на глазах. Мы отступали, и река становилась опаснее, а люди по другую сторону – дальше.
Они скрылись за поворотом, а мы остались.
Глава 28
Как только за поворотом исчез последний спасенный, тайфун стал бушевать сильнее. Ветер рвал волосы и мокрую одежду, кидал в нас воду, будто окатывал из ведра.
– Сядем в машину, переждем! – крикнул отец.
– Прогноз на неделю ливня! – Рафу было едва слышно сквозь рев ветра и дождя.
Налетевший шквал чуть не сбил нас с ног, вода полилась в лицо. Мы присели у отцовской машины, кашляя и отплевываясь, но ветер не утихал, разошелся так, что мы не могли дышать и хватали воздух ртом. Когда порыв чуть стих, отец быстро встал, распахнул дверцу машины. Мы с Рафой запрыгнули на заднее сиденье, и отец захлопнул за нами дверь. Он стал обегать машину спереди; новый порыв застал его напротив лобового стекла. Ветер замедлил его движения, отец двигался будто мим, преодолевающий невидимую преграду. Когда он добрался до водительской дверцы и распахнул ее, туда ударил, словно в парус, следующий порыв ветра – и потянул машину вперед, к реке. Она глухо стукнулась в зад соседнего автомобиля, стоявшего у самой воды, и остановилась. Переждав порыв, отец запрыгнул в кабину и захлопнул дверь. Отряхнул воду с волос и головы, оглянулся на нас:
– Живые?
Мы промолчали. Он завел машину и включил на полную мощность обогрев.
Несколько минут мы сидели молча и наблюдали, как ветер кидает в лобовое стекло дождь и как понемногу, сантиметр за сантиметром, поднимается река.
– Прогноз на неделю – ливень. Трехмесячная норма, – повторил Рафаиль.
Отец оглянулся и вздохнул:
– Попали мы, ребята.
– Надо уходить из машины, – сказал Рафа. – Вода поднимается.
– Палатка в багажнике есть, – ответил отец.
– Большая?
– На троих хватит.
Рафа покачал головой:
– Ставить негде на таком ветрюге.
Отец оглядывался назад, но весь обзор закрывали плотно стоящие до подъема машины.
– Сбегаю посмотрю, может, кто ключи в машине бросил. И за сопку загляну.
Он дождался, когда кончится очередной порыв, и выскочил. Я оглянулась – отец бежал, пытаясь открывать все машины подряд. Начинало темнеть. Только я нашла силы, чтобы поднять голову и сказать, что надо выходить из машины, брать вещи и подниматься, как с переднего сиденья ко мне обернулась Вера:
– Спроси у него.
Она мгновенно исчезла, а я осталась сидеть, подавшись вперед, с открытым ртом.
– Что такое? – спросил Рафа, не отрываясь от подголовника.
– Расскажи, что было, – попросила я.
Он молчал. Конечно, он сразу понял, о чем я. Несколько минут мы слушали свист ветра и звук хлещущей по машине воды.
– Знаешь, тут много аварийных мостов, – произнес наконец Рафаиль.
Я вздохнула. Знакомый тон, которым люди обычно начинают нужное только им откровение. Но Рафе хотелось рассказать мне что-то, более важное для него, чем история с Верой. Поэтому я загнала свое недовольство подальше и снова откинулась на кресле, показывая, что слушаю.
– Давно уже. – Раф замолчал, пережидая очередной порыв ветра. – Лет десять назад стали рушиться. Проедет большегруз – и нет моста.
Он снова помолчал, наблюдая в зеркало заднего вида, как отец мечется от одной машины к другой. Вера снова появилась на переднем сиденье и, обернувшись, внимательно смотрела на Рафу. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ее обрезанных волос и обломанных ногтей.
– Она всегда гоняла, как сумасшедшая. Никого не слушала. Я говорил: «Держи дистанцию». Они ехали из Хабаровска. Потащила сына, пять лет ему было, в детский театр этот, кукольный. Встали рано, он орал, что не хочет ехать. Конечно, зачем пилить четыре часа ради кукол. Посмотрели – и обратно. А тот грузовик… Она не держала дистанцию, никогда. А я всегда говорил. И потом долго еще злился на нее – сама виновата, угробила себя и сына. И эта злость, знаешь, она только через год отпустила. До этого я так злился, так ее ненавидел. Даже не плакал на похоронах. А потом, когда отпустило, мне Вера стала сниться.
Вот так поворот. Лицо у Рафаиля горело, глаза блестели – должно быть, он начинал заболевать. Он смотрел прямо на Веру, но не видел ее.
– Вера? – переспросила я.
– Да. И сны такие… Как будто на самом деле. Вот она, вот я. Зовет меня, разговаривает.
– Что она тебе говорила? – ревниво спросила я.
Со мной Вера в снах не разговаривала.
– Не знаю… не помню. Какая разница, она же мертвая.
Рафа оставался в реальности, понимал, что Вера мертва, а я видела ее как живую и верила, что она рядом.
– Приходила, говорила со мной. Такой сон, когда понимаешь, что спишь и все слышишь – как машины проезжают, как работает телевизор у соседей.
– Что тогда случилось? – спросила я.
– Большегруз ехал. Мост под ним провалился. А они влетели прямо под него – и вместе с ним в реку.
Он откинулся назад и замолчал. А я смотрела кино: в заполненной водой машине бьются женщина и маленький мальчик.
– Она еще приходит к тебе? – спросила я.
– Нет, не приходит. Года полтора снилась, потом перестала, как отрубило. И знаешь, что самое обидное? – Рафаиль посмотрел на меня и улыбнулся, лицо у него было измученное. – Она приходила, а жена с сыном – ни разу. Если бы я мог увидеть их еще хоть раз, хотя бы во сне. Но снилась только Вера.
– Что ты чувствуешь? Вину? Злость?
Он пожал плечами. В этот момент дверь со стороны водителя распахнулась, и отец заглянул в машину. Он собирался что-то сказать, но не успел. Ветер, как в прошлый раз, потащил машину вперед, к реке. Отец уперся обеими ногами и заорал, чтобы мы вылезали. Но мы сидели, будто парализованные, и смотрели, как машину перед нами утаскивает в воду. Толчок – это ударилась о наш багажник та, что стояла сзади. И все автомобили на склоне потянуло силой ветра в серую водяную муть. Я схватилась за спинку переднего сиденья и откинулась назад, подальше от воды, хватая воздух ртом, будто уже тонула.
Рафа единственный не растерялся. Он распахнул дверь и с трудом вылез. От этого машину еще сильнее потащило вперед. Передние колеса стоявшего впереди автомобиля уже скрылись в мутной серой воде.
Сначала Рафа оторвал отца – тот все еще пытался удержать машину, сопротивляясь ногами. Рафа расцепил его руки, что-то крича прямо в ухо, и отец бросился открывать багажник. Внедорожник позади мешал. Тем временем Рафа нырнул ко мне и почти силой выволок наружу. Мокрая одежда мгновенно заледенела. Несколько секунд я стояла как в забытьи. Обхватывала себя руками, но тут же отпускала: от прикосновения к телу мокрой ткани становилось еще холоднее. Рафа потащил меня вверх по дороге.
– Подождите! – крикнул отец.
Ему удалось открыть багажник. Он кинул нам сверток:
– Держите!
Я подхватила легкий сверток с палаткой. Отец кинул что-то Рафе, потом достал из багажника ружье и побежал следом за нами. Дождь внезапно прекратился, но ветер усилился и по-прежнему то и дело менял направление.
Я вспомнила, что оставила в машине каску, а в ней – спички. Сорвалась обратно, залетела в машину, схватила каску и, размахивая ею, побежала за Рафой и отцом, подгоняемая ветром в спину.
– За сопкой лес, там укроемся! – крикнул отец.
За спиной раздался скрежет. Мы оглянулись. Три передних машины со скрипом сползали к воде.
– Джип на ручник не поставили, – сказал Рафа.
Первая машина была в воде уже по кабину. Поток поворачивал ее влево, увлекал за собой. Она нехотя разворачивалась – задние колеса еще стояли на асфальте, но река победила. Легкая серебристая машинка наклонилась вправо, оторвалась от асфальта и, подхваченная потоком, медленно поплыла вниз по течению. От ее покорности, от того, как спокойно все произошло, я застыла и затряслась от ужаса, а потом побежала за ушедшими вперед отцом и Рафой. Ветер ударил в лицо, перехватило дыхание. Чтобы переждать порыв, я присела, закрыв голову руками. Тем временем они перевалили верхнюю часть сопки и скрылись по ту сторону. Я в последний раз посмотрела на серебристую машинку. Она зацепилась за что-то, вероятно за веревочную переправу, и теперь поток медленно разворачивал ее обратно. Машина набирала воды и скоро должна была утонуть.
Перевалив за вершину, я почти сразу наткнулась на отца и Рафаиля. Они стояли перед лежавшим на боку небольшим грузовым фургоном. Он перекрывал собой всю узкую двухполосную дорогу, по обеим сторонам которой тянулись глубокие канавы. Одна машина попыталась объехать фургон, но забуксовала из-за камней или скользкой травы. Ее бросили с распахнутыми дверями, и за ней тянулись два жирных коричнево-зеленых следа – земля вперемешку с травой.