Теперь Мейва ярко, даже слишком ярко, видела перед собой все кусочки мозаики, соединенные в ужасающую картину.
Запертая комната на Пантеллерии — детская Себастьяна, наполненная различными вещами, необходимыми ребенку. Игрушки, музыкальные шкатулки, кроватка, мягкие одеяла. Одеяло она сшила еще до того, как сын появился на свет. Она пела ему колыбельные, читала книжки, хотя он был слишком мал, чтобы понять смысл.
Ах, милый мой! О боже, пожалуйста, о боже!
Сползая на пол, Мейва обхватила себя руками, пытаясь справиться с болью, которая разрывала ее на части.
— Мейва!
Она смутно видела, как Дарио пытается усадить ее на диван, и услышала беспокойство в его голосе. Мейва обмякла в его руках.
— Как ты можешь оставаться рядом со мной? — рыдала она. — Как ты можешь прикасаться ко мне? Из-за меня наш красивый маленький мальчик погиб!
— Это не так, — нежно проговорил Дарио, приглаживая ее волосы.
Она плакала, доведенная до безумия:
— Я помню все, Дарио. Я видела его!
У женщины перехватило дыхание, так как в голове снова и снова прокручивался фильм ужасов, в котором ей была отведена главная роль.
Муж держал ее за плечи — мягко, но крепко.
— Это тебе только кажется. Себастьян не умер, любовь моя. Ты слышишь меня? Он жив.
— Ты врешь! — закричала Мейва, с нечеловеческой силой вырываясь из его рук. — Ты врал мне все это время.
— Да, я лгал, — признался он. — Но я делал это, чтобы защитить тебя, пока ты не была готова посмотреть правде в глаза. Но я никогда не солгу о ребенке. Даю слово, наш сын жив и здоров.
Ее прелестный ребенок с большими голубыми глазами… Его кожа мягче пуха и слаще, чем лепестки роз…
— Его спасло автокресло, Мейва.
— Нет, — отрезала она. — Я видела кровь. Я видела, Дарио.
— Это ни о чем не говорит. Всего лишь незначительный порез.
Уверенность, с которой говорил Дарио, и правдоподобное объяснение согрели лучом надежды ее утопающую во тьме и унынии душу.
— Небольшой порез? И все?
— Не совсем. У Себастьяна была травма селезенки, и он несколько дней провел в больнице, но сейчас все в порядке. Даже лучше. Он расцветает.
— Тогда где же он? — Мейва все еще плакала. Она мечтала подержать сына на руках. — Почему я не видела его, когда выписалась из больницы?
— Я отправил его к моим родным, пока тебе не станет лучше.
— К твоим родным?! — Она отшатнулась, будто он ее ударил. — Если он с твоей матерью…
— Себастьян живет не с мамой, Джулиана приглядывает за ним на Пантеллерии. Он сейчас там с ее дочерью и няней.
У Мейвы перехватило дыхание от столь дерзкого признания, хотя, казалось бы, уже ничто не могло шокировать ее.
— Все это время он жил в соседнем доме, и ты не сказал мне? Как ты посмел?
— Мейва… — Дарио попытался обнять ее.
Она стряхнула его руки:
— Ты намеренно держал сына подальше от меня.
— И от себя тоже, и если ты думаешь, что это было просто, то ошибаешься. — Дарио поднял руки вверх, сдаваясь. — Не строй из себя жертву. Я считал, что так будет лучше.
— Лучше для кого?
— Для тебя, Мейва. Я думал…
— Мне плевать, что ты думал. Я хочу к сыну. — Она плакала, и горе отнимало у нее последние силы в тот момент, когда они были больше всего нужны. — Будь ты проклят, я хочу видеть своего ребенка!
— Завтра, — пообещал Дарио. — Мы завтра же вернемся на остров.
— Я хочу увидеть его немедленно.
— Не сходи с ума, Мев. Уже ночь. Мы не сможем попасть туда сегодня.
— Конечно, сможем. Ты всемогущий Костанцо. Ты можешь нанять самолет так же легко, как другие ловят такси. Ты можешь спрятать ребенка, и ничто не напомнит матери о его существовании. Может, ты спрятал моего сына там, где я никогда не смогу отыскать его?
— Не смешно, — бросил Дарио. — Я не делал ничего подобного. По рекомендации твоего врача я спрятал все напоминания о Себастьяне до тех пор, пока ты не будешь достаточно здорова.
— Ты не имел на это права. Ты не бог!
— Нет, — согласился он. — Я просто твой муж и могу совершать ошибки, как любой другой смертный. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог в чем-то ошибаться, но еще раз повторю: в то время я думал, что действую в твоих интересах.
— Разлучать мать с ребенком — в ее интересах, Дарио? — спросила Мейва с горечью.
— Да, если мать в таком тяжелом состоянии, что не помнит, как родила его, — заметил он, а потом продолжил: — К тому же были основания полагать, что мать собиралась забрать ребенка и сбежать от собственного мужа.
Мейва ошеломленно уставилась на него:
— Скрыться?
— Сбежать, — поправил он.
— Мне известно, что означает это слово, — отрезала она. — И конечно, я не в восторге от того, что ты считаешь, будто я способна на такое.
— Мне не нравится так думать, но факты говорят сами за себя.
— Какие факты? — скептически поинтересовалась она.
Он одарил жену стальным взглядом:
— В машине были практически все вещи Себастьяна, Мев: игрушки, одежда, даже его качели, а также чемодан с твоими вещами. Ты ехала вместе с Ивом Готье, человеком, который появился из ниоткуда в июне и стал занимать так много места в твоей жизни, что весь остров судачил об этом.
— Мы земляки. Естественно, мы стали друзьями.
— Да, и для него было вполне естественно снять виллу на три месяца, а затем внезапно броситься в аэропорт с обратным билетом в Канаду.
— А у меня был с собой билет? И был ли со мной мой паспорт или паспорт Себастьяна?
— Нет, но если принять во внимание нашу ссору, когда ты недвусмысленно намекнула, чтобы мне лучше оставить тебя в покое, вряд ли можно сказать, что это только мое воспаленное воображение.
— Я помню наши ссоры, — протянула Мейва. События тех дней всплыли в ее памяти. — Мы ругались. Ты хотел, чтобы я вернулась в Милан с тобой, а я отказалась, потому что это значило бы примириться с вмешательством в нашу жизнь твоей матери и с ее попытками отобрать Себастьяна. Ты заявил, что не желаешь жить как монах и что я заблуждаюсь, считая, что наши отношения можно назвать браком. Ты посоветовал мне повзрослеть и научиться стоять за себя. А потом ты ушел, бросив дежурное: «Пока».
— Ну да, примерно так.
— Я не находила себе места всю ночь, потому что понимала, что ты прав. Если твоя мать запугала меня — это моя вина. И я решила, что нельзя спускать ей это с рук и пора положить этому конец. Но бежать от тебя? — Мейва замотала головой. — Я бежала к тебе. К тебе, Дарио Костанцо, потому что решила стать той женой, которую ты заслуживаешь, а не хныкать в углу, как побитый щенок.
— Тогда при чем тут Готье?
— Его вина только в том, что он зашел ко мне на следующий день и сообщил, что вынужден вернуться домой из-за проблем со здоровьем. У Ива было больное сердце, и в Италии болезнь обострилась. Он предложил подвезти меня. Я ехала к тебе, в Милан.
— И больше ничего не было?
— Если ты не доверяешь мне, спроси у Ива.
— Это невозможно. Он погиб в той аварии. На самом деле, — сказал Дарио, — он и был ее причиной, хотя не по своей вине. Видимо, у него случился приступ.
Мейва прижала пальцы к губам. Слишком много новостей для нее одной.
— О нет! Мне так жаль! Я понятия не имела, что Ив был серьезно болен. Он был мягким, добрым и слишком молодым, чтобы умереть.
— Извини, что мне приходится сообщать тебе плохие новости. Прости, что я сомневался в твоей верности. Я твой муж и должен был доверять тебе.
— Но ты не доверял, и, возможно, причина кроется в том, что ты искал предлог, чтобы избавиться от меня.
— Что ты говоришь?! Я женился на тебе, разве нет?
— О, да! — сказала Мейва, припоминая первые дни их совместной жизни. — На людях и дома, в нашей спальне, ты был идеальным мужем, но это только видимость. Ты женился на мне, потому что решил, что другого выхода нет.
— Это во многом правда, я признаюсь.
Мейва вздрогнула. Ее удивило, что именно это признание стало для нее самым страшным и оставило в душе какую-то пустоту.
— Но позволь напомнить, — продолжал Дарио, — что когда я приехал в Ванкувер, то не знал, что ты беременна. Я сделал тебе предложение, потому что заботился о тебе.
Она печально кивнула:
— Заботился… Да, очень милое объяснение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты не был влюблен, когда женился. В отличие от меня.
— Это так, — произнес Дарио, и Мейва почувствовала, какой сокрушительный удар он нанес ей этой фразой. — Любовь пришла позже.
— Неужели? Ты никогда не говорил мне об этом. Как я должна была себя чувствовать, если все больше влюблялась в тебя, а ты ни разу не сказал: «Я люблю тебя, Мейва»?
— Я думал, это очевидно. Если ты действительно вспомнила все, то ты не можешь не помнить все те ночи, которые мы провели, занимаясь любовью.
— Секс всегда приносил нам наслаждение, Дарио. И последние несколько недель — лучшее этому доказательство.
— Это было нечто большее.
— Я считала иначе, а по утрам ты подтверждал мои худшие опасения.
— Ничто не может меня оправдать, — вздохнул он. — Лучшее, что я могу сделать, — это заверить тебя, что буду сожалеть об этом до конца жизни. Я ужасно обходился с тобой и полностью признаю вину.
— То, что ты соблазнил меня?
— Да.
Дарио выглядел таким загнанным и несчастным, что Мейва смягчилась:
— Справедливости ради стоит заметить, что ты меня не затаскивал силой на яхту.
— Это ничего не меняет. Было очевидно, что ты еще невинна. И если бы я не был так самоуверен, то обязательно заметил бы это. Твоя робость, практически беспрекословное подчинение… Уже гораздо позже, когда мы поженились, я понял, что ты всегда реагируешь подобным образом на давление и нападки.
— По-твоему, я вела себя странно в первую ночь?
— Нет. — Дарио бросил на жену мягкий и теплый взгляд. — Твоя щедрость и открытость были прекрасны. Именно это невозможно забыть. Ты не была похожа ни на одну из женщин, которых я знал. Я не планировал жениться на тебе, любовь моя, но теперь считаю, что это было лучшее решение в моей жизни.