площадей, улиц и затейливо обложенных прудиков лежали каменные развалины, поросшие густыми травами и молоденькими деревцами, поднимающимися из-под наваленных в груды валунов, наследник тяжело вздохнул, а мгновения спустя уснул.
Святозар проснулся, хорошо отдохнув, и покинув свою лазурную опочивальню, по широкой лестнице из фиолетового аметиста спустился в тронный зал, застав там расстроенного царя, одиноко сидящего, за все еще накрытыми столами, где на золотых и серебряных блюдах находилась остывшая еда. Наследник подошел к другу, сел подле него, и, погладив по маленькому плечу, спросил:
— Гмур, ты, чего загрустил?
— Ты, сказал, перед тем как ушел на покой, что как только проснешься, сразу отправишься в путь, — вздохнув, ответил царь.
— Да, я не могу задерживаться, пойми это. Я же тебе объяснил все, мне надо идти, — участливо молвил Святозар, стараясь успокоить друга. — Там, в Пекле мучается душа моей матери, и я могу ей помочь, спасти ее… Я не должен задерживаться.
— Ну, может, ты погостишь у меня, совсем немного? — жалобным голосом попросил Гмур, и, переведя взгляд с полупустого блюда, на котором лежало мясо, посмотрел в глаза Святозара.
— Ох, Гмур, — покачав головой, откликнулся наследник. — Я и так у тебя уже нагостился. — Святозар оглядел пустой зал, и, пожав плечо друга, поинтересовался, — ты, лучше скажи мне, где мои други и наставники?
— Им показывает наш город Гальматей, мой старший сын Геннет, — пояснил Гмур и губы его чуть зримо колыхнулись.
— Как Геннет? — удивленно вопросил наследник. — Твоего старшего сына звали Гефий.
Царь внезапно громко и протяжно выдохнул, на глаза его навернулись слезы и дрогнувшим голосом, дюже тихо, он проронил:
— Нет, Гефия, друг мой, нет уже давно… Нет Гефия, Гюлтея, Гердия, Гамра, Гувелла, Гёста убили моих сыновей солуанцы и поллы, очень давно убили. Теперь старший мой сын Геннет, так-то, друг мой.
Святозар увидел, как из голубых глаз царя на щеки потекли слезы, он склонил низко голову и принялся утирать их. Наследник ласково погладил друга по спине, и также негромко сказал:
— Гмур, но за эти века у тебя наверно родились еще сыновья, не плачь, друг мой, по погибшим, не плачь.
— Ах, Святозар, — трепыхающимся голосом объяснил Гмур. — В том то и дело, что больше у меня не рождалось сыновей… Здесь в пещерах дети рождаются весьма редко… так редко, — всхлипнув, добавил царь, — что для нас каждый раз это праздник. Такой праздник… такой… А у меня уже давно не рождались дети. Последней родилась дочь Гурея… и эта радость случилось тоже вельми давно. Знаешь, друг мой, наверно мы вымираем, загнали сюда себя, в эти пещеры и вымираем.
— Вы же бессмертны, Гмур, — продолжая гладить царя по спине, протянул наследник.
— Да, мы, бессмертны, — кивнув, прошептал царь и утер ладошкой нос и щеки от слез. — Но нас можно убить кинжалом, стрелой, мечом… Так, что по сути мы не бессмертны, просто не подвержены как люди хворям…Но смерть и нас не обходит стороной…. Ты, Святозар, ушел отдыхать, а я сидел и думал о твоих словах, о том, что я бьюсь с несуществующим злом и разрушаю свою душу и души моего народа. — Гмур внезапно развернулся к наследнику, и схватив его руки в свои, прижал к груди и быстро, быстро зашептал, — да, да, друг мой, ты тысячу раз прав. Я разрушаю свой народ! Я превращаю души детей моих в черноту!.. Если бы ты знал, как стали они злобны, не только на людей, но и друг на друга… как часто они стали… — Царь на миг затих, и, сделав глубокий вдох вымолвил, — убивать друг друга…Ты представь, друг мой, гомозули убивают друг друга… кинжалом в сердце… Так погибла моя дочь Гёльня… Ее убил собственный муж, а засим зарезал себя, а все потому, что не рождались у них дети… И таких случаев стало все больше и больше…. Ты, прав, ты, прав Святозар, мы стали превращаться… — Гмур затих, и тяжело задышав, да округлив глаза, выпустил руки наследника из своих и закрыл ладонями себе рот, страшась услышать ужасное слово из собственных уст.
— Вы, превращаетесь в ягыню Ерку, это ты хотел сказать, — заметил Святозар и черты его лица порывчато сотряслись. — Еще немного и вы начнете как они разрывать руками плоть людскую, грызть ее и поедать… И тогда придется вас останавливать, так как когда-то я остановил Ерку. — И наследник похлопал по мечу ДажьБога, висящему в ножнах на поясе. — Друг мой, Гмур, ты всегда был светлым сыном Бога, твой народ всегда был чистым и мирным… Прошу тебя пока не поздно, измени тот путь, который ты избрал и который ведет тебя в пропасть к погибели… Я ухожу в Пекло… но я вернусь оттуда… И думаю я, тогда нам стоит возобновить нашу дружбу и стоит восстановить общение между моим и твоим народом. Поэтому я буду ждать от тебя ответного визита в мой Славград, например через год… И еще…Пришло, наверно, время создать сказ про битву восуров и ягыней, чтобы мои люди слышали эти сказанья и помнили о той великой дружбе, которая была между первым восурским правителем Святозаром и доброхотом, заботником, рачителем, благодетелем, заступником, царем всех гомозулей, Гмуром Достохвальным и Достопочтенным, Старшим Кузнецом всех кузнецов, Величайшим Ювелиром всех ювелиров. — Святозар улыбнулся, и, увидев на лице друга изумление, добавил, — кажись в твоих величаниях, ничего не упустил.
Гмур отпустил ладошки прикрывающие рот, и, пожав плечами, поинтересовался:
— Откуда, ты такое величание слышал?
— От Гатура, — ответил наследник.
— Вот же этот Гатур…,- сердито проронил Гмур и нахмурил лоб. — Гляжу я, пора его, пока не поздно, вышвырнуть из старшего между рядовичами… Мало того, что он бестолочь… так еще плетет неизвестно, что… беда с его лживым языком, беда, да, и только.
— Что ж, язык всегда можно вырвать, — негромко засмеявшись, откликнулся Святозар. — Мой друг Звенислав предлагал ему это сделать…ха. ха…ха.
— Придется так и поступить, — улыбаясь в ответ, согласился Гмур. — И попросить твоего друга вырвать Гатуру язык, чтобы он больше ничего не выдумывал и не прибрехивал.
Гмур задорно засмеялся, а через миг уже наново утирал глаза, но только от слез радости. Когда смех затих, царь поднял со стола утиральник, и показал наследнику маленький коробочек, похожий на крошечный сундук. Сам коробочек был сделан из красной яшмы, украшенной на верхней крышке тремя красными рубинами и маленьким золотым крючком, при помощи которого замыкалась крышечка. Гмур открыл крючок, поднял крышку, и внутри сундучка оббитого желтой ворсистой тканью оказался золотой, крученный, тонкий браслет, богато украшенный розовыми, крупными, искусно ограненными алмазами.
— Это подарок, твоей жене, — сказал Гмур. — Знаю я, тебя одаривать нельзя…или может можно?
— Нет, нет, друг мой, — отрицательно закачал головой Святозар. — Мне ничего не нужно…ничего… Увидеть тебя, поговорить с тобой, это и есть дар… Дар для меня будет твой приезд в Славград, вот и подаришь тогда это моей жене.
— Нет, прошу тебя, Святозар, возьми этот дар, для своей жены, — попросил Гмур и просящее воззрился на наследника. — Это дар не для тебя, для нее…. ты не можешь отказываться… Даже если ты пойдешь в Пекло, пусть твои други, передадут его ей от меня… Ведь как правильно я понял ты туда идешь один? — спросил царь, и, увидев кивок наследника, продолжил, — а когда я приеду к тебе в гости… В следующем году, я привезу дар твоему отцу и сыну… Ты, не можешь отказаться, — дополнил Гмур, и, закрыв коробочек, передал его Святозару.
— Хорошо, Гмур, я возьму твой подарок, для Любавы. Но мы с тобой, значит, решили, — принимая дар царя в руки, молвил наследник. — На следующий год я жду тебя в Славграде… и даже если меня там не будет. Если вдруг я не вернусь из Пекла. — Святозар увидел как покривилось лицо друга. — Я прошу тебя познакомься с моим отцом и поведай ему сказ о нашей дружбе и битве восур с ягынями… А всех твоих пленников я уведу с собой, пусть люди будут свободны, друг мой, хорошо?
— Да, Святозар, — произнес Гмур и горестно вздохнул так, точно виделся с наследником последний раз. — Я выполню твою просьбу и буду на следующий год в Славграде, но я прошу тебя…Прошу тебя, вернись из Пекла живым… И еще… всем пленникам которые томились у нас, я тоже передам небольшой дар, каждому по два золотых перстня с изумрудам и сапфирам. Может они их продадут, там у себя на Родине, и это поможет им безбедно жить… И хоть как-то этот дар окупит то, что мы сотворили с их жизнями…
Святозару однако пришлось задержаться еще на одну ночевку у царя Гмура так, как собрать в поход пленников гомозуль было не просто. У многих из них не было теплой одежды, обуви, шапок и пока наследник создавал необходимые для дороги вещи и чинил старые, гомозули собрали для уходящих заплечные клети, похожие на восурские мешки, положив туда жаренное мясо, которое поможет продержаться людям в пути. В плену у гомозуль томилось пятьдесят четыре человека: четверо было восуров, одиннадцать атинцев, а остальные лонгилы. Еще семерых лонгилов не смогли взять с собой, потому как они были пожилыми и выдержать зимний переход не смогли бы. Оставляя их у гомозуль, Святозар потребовал от Гмура обещание, что этих людей он не будет держать более в темницах, а поселит среди своих детей, а наступившим летом выведет и передаст кочующим по Арапайским горам лонгилам.
Гмур простился со Святозаром возле лестницы дворца, своего прекрасного, подгорного города Гальматея. Он так безудержно плакал, что ни его ярко-рыжему сыну Геннету, ни самому наследнику не удалось его успокоить. Царь на прощание обильно покрыл штаны Святозара слезами, моля его лишь об одном, вернуться живым из Пекла, а после, повелев Геннету, и приближенным к его сыну, проводить путников до выхода из пещеры, поднялся на лестницу и долго махал там, на прощание, правой рукой, левой ладонью утирая текущие по лицу слезы.
Выйдя из пещеры, на божий свет, путники пошли по лазурной тропе, которую создал Святозар. В горах было довольно тепло, а яркое солнце держалось на голубом небосводе несколько дней, помогая людям в их тяжелом обратном пути. Впереди всех шел Мал, за ним следом Изяслав, Звенислав и Часлав, затем бывшие темничники гомозуль, а замыкали идущих Дубыня, Стоян, Святозар и Храбр. Первым среди лонгилов ступал Чопжу, который нес то под рубахой, то на руках несмолкающего ни на миг Нынышу, чью власть признали не только пять сидящих рядом с Чопжу лонгила, но и все остальные