Не стал, потому как знал, несмотря на отравление паленым алкоголем и таблетками, я еще раз смешаю одно с другим лишь бы только попасть на Радугу, соприкоснуться с их удивительно-правильным обществом, и естественно, ощутить Лину… Ощутить хотя бы изнутри.
Выписали меня из больницы две недели спустя моего личностного, духовного или нейронного возвращения на Земле. Вновь удивив меня тем, что в бессознательном состоянии я провел двое суток, хотя на Радуге вряд ли находился больше пяти часов.
Мне все-таки пришлось пройти обследование у невропатолога и психиатра, так как не только Влад, но и вечно куда-то спешащий Анатолий Васильевич предположили, что передоз таблетками был вызван нервным срывом. Мой лечащий врач при более близком знакомстве оказался не плохим мужиком, просто каким-то загруженным, видимо, не столько даже на работе, сколько обобщенно жизнью. Поэтому заходя в палату, которая находилась лишь в моем распоряжении, звучно вздыхал, наслаждаясь царящей в ней тишиной и не занятостью больными.
С обследованием я согласился еще и потому как в противном случае меня могли не допустить к работе в автопарк. Влад тогда еще отметил, оно как частенько приходил в палату вслед Анатолия Васильевича (на равных выдавая рекомендации и не больно интересуясь реакцией последнего), что это вообще удивительно, как я мог проходить предрейсовые медосмотры. И как специалисты не заметили, не обратили внимание на то, что я сижу на снотворном, побочным эффектом которого должно было стать нарушение речи, походки, реакции зрачков на свет.
Я, впрочем, никак не откликался. Потому, как и сам был изумлен тому, что при прохождении медосмотра в автопарке никто не замечал изменения поведенческих и психических реакций у меня. Да и вообще на все вопросы друга, кто та, которая сводит меня с ума, зачастую отмалчивался, не зная, что сказать, боясь вызвать еще большее недопонимание или повторное обследование у психиатра.
С Маришкой мы хоть и примирились, ничего развивать не стали. Хотя я видел и знал, она этого очень желает. Того не позволил себя я. Просто в первые в жизни я не решился ее обманывать и обнадеживать.
Теперь, когда весь мой мир сосредоточился на любви к Лине, я стал более честным в отношениях. Потому на вопрос жены: «Почему нет?». Предельно открыто сказал:
— Знаешь, Мариш ты заслуживаешь любви. Я же не смогу тебе ее подарить, так как люблю другую.
— Познакомишь меня с ней? — голос супруги понизился до едва воспринимаемого шороха, а в карих глазах появились крупные капли слез.
— Нет, — незамедлительно откликнулся я, и, качнув головой, перевел взгляд на окно, за стеклом которого сурово завывал ветер и ссыпал с серо-дымчатого небосклона мелкие, как слезы, ледяные снежинки. — Она живет в другом месте, другом городе, — дополнил я, и тут нисколечко не солгав.
К моему удивлению Марина не обиделась, хотя и не сумела скрыть ревности, которая разлиновала ее с золотистым загаром (полученным в конце зимы в солярии) кожу щек тонкими красными линиями. И тем она вновь проявила свою любовь ко мне, не просто пожелав счастья с избранницей, но и сдержав собственное выражение чувств, избавив от горьких, заслуженных укоров.
Люди говорят, что любовь это чувство глубокой симпатии, привязанности к другому человеку. Естественно, что она строится на общение с лицом ее вызывающим.
В моем же случае любовь к моей девочке, Лине была какой-то неестественной.
Древние греки выделяли несколько разновидностей любви. Одну, из которых называли мания — любовь-одержимость, чьей основой являлась ревность и страсть. Греки считали, что мания ниспослана богами, являясь безумием… Безумием от богов.
Несомненно, в моем случае с Линой любовь стала безумной. Вот только была ли она послана богами? Богами в которых я не верил, в которых не верила моя девочка. Она в силу воспитания, я вопреки воспитанию.
То, что моя любовь к Линочке стала сильней, мучительней я понял сразу, как вернулся на Землю. Так как такого дикого всепоглощающего желание побыть подле объекта обожания, увидеть в зеркале ее образ, ощутить запах, я никогда не испытывал. И если после первого своего пребывания на Радуге и последующего возвращения на Землю все свое свободное время мечтал о Лине, то сейчас только о ней и думал, полностью потеряв какой-либо интерес к жизни, происходящему вокруг меня. А отвлекался от этих мыслей лишь, когда видел дочь, жену и родителей.
Видимо, потому как нервного срыва у меня не было обнаружено, а состояние явственно беспокоило близких, отец и мать предложили мне съездить в отпуск к деду с бабушкой. И я согласился.
Почему?
Потому как мне было все равно, где быть и с кем… Ведь я держал в голове только очередную свою встречу с Линой. Оно как, несмотря, на употребление огромного количества лекарственных средств снов не видел. А может, не видел их, именно потому как эти лекарства сны подавляли. Каждый раз, засыпая, я проваливался в черную дыру и парил там, словно собираясь, взмахнув руками, взлететь. К моему огорчению не было даже привычного тумана, не было вселения в голову моей любимой девочки, не было перемещения. Всего-навсего плотная темнота, пропасть, бесконечное марево пространства и я в нем, один-на-один, с попыткой взмахнуть руками.
Глава двадцать третья
Дед и бабушка жили на юге России, в небольшом поселке предгорье Кавказа. Так, что если бы у меня возникло желание покупаться в речке или взобраться на ближайшую гору, стоило только миновать селение или сойти с дороги. Двухэтажный дом у стариков был хоть и небольшой, но добротный, сложенный из красного кирпича, он имел широкую, крытую веранду, на которой летом кушали и пили чай. Располагаясь в конце селения, не далеко от невысокой горной гряды, дом огороженный забором из коричневого профнастила, и сам смотрелся высоким, видно за счет того, что имел мощный фундамент. Небольшой участок стариков включал в себя не только огород, дом, но и хозяйственные постройки такие, как баня, сарай, гараж для мотоцикла, углярка и дровник. Все потому как, несмотря на наступивший двадцать первый век дед с бабушкой топились зимой углем и дровами, как и большая часть поселка.
Второй уровень дома, на котором я останавливался еще в детстве, был даже не полноценным этажом, а всего-навсего утепленной мансардой. Куда вела лестница с первого этажа основного помещения жилища. Дело в том, что сначала построили лишь одну комнату, сейчас исполняющую роль зала и спальни для стариков, а после пристроили мансарду над ней и кухню, опять же осуществляющую роль коридора, ванной и в ночное время уборной. В кухне также находился котел для твердого топлива и газа, который обещали провести в поселок лет двадцать пять лет назад, но так и не провели.
С аэропорта до поселка и дома деда и бабушки меня привезли на машине родственники, муж тетки. Они жили в этом же поселке, что и старики, воспитывая двух дочерей, моих двоюродных сестер, которые были на много младше меня.
Дело в том, что дед и бабушка поженились очень рано, можно сказать тоже, как и я, по залету, вследствие которого появился мой отец. Впрочем, в отношении стариков это оказались все-таки чувства, которые они пронесли сквозь всю жизнь. И, несмотря на преклонный возраст, продолжали демонстрировать. Их желание иметь много детей, точно в том количестве должна была проявиться вся суть их любви, чувств, однако, не увенчалась успехом. После отца у них хоть и родилось еще трое ребятишек, выжила одна моя тетка, остальные умерли от каких-то болезней, еще в раннем детстве.
По-видимому, именно эта беда потерь, желание поддержать друг друга и свой род, который в них вложили родители, сделало данный брак таким крепким, не подвластному времени, мифу об охлаждении чувств живущему в современном обществе. Раньше я никогда не задумывался о правящей любви между дедом и бабушкой, отцом и мамой, а сейчас обратил внимание. Подумав, что если бы на месте Маришки оказалась Лина, любил бы ее также трепетно как дед бабушку, а может и сильней.
Мой дед внешне являлся прообразом отца, меня. Верно, потому как мы носили одинаковые имена или появлению моему ли, отца ли предшествовали мощные эмоции. Вопреки возрасту, приближающемуся к восьмидесяти, дед имел коренастую фигуру, крепкие мускулистые руки, так как в отличие от нас с отцом вся его жизнь (комбайнера в советских колхозах) прошла в труде. Ромбовидное лицо деда с заостренным подбородком, имело широкий нос и небольшие, и даже сейчас в возрасте, ярко зеленые глаза. Его то и отличало от нас с отцом это цвет волос, средне русых, точно мелированных сединой, да количество морщин покрывающих смуглую с почти желтоватым отливом кожу. Всю рыжину мы взяли от бабушки, так как она и сегодня, несмотря на седину, имела насыщенный медно-рыжий их цвет. Бабушка и в более молодом возрасте была полной, в противовес поджарости деда, а сейчас стала прямо-таки грузной. Хотя эта приятная дородность не мешала ей суетиться по каждому пустяку, очень вкусно готовить, работать на огороде и ухаживать за своим любимым мужем.
— Ну, что внучек, — проронил дед, когда мы, поев, уселись в зале на диване, как раз напротив телевизора, расположенного на стеклянном столике, между двух металлопластиковых окон, прикрытых тонкими голубыми шторами. Мой отец не скупился и тут, поэтому в комнате был сделан хороший ремонт, а голубовато-бежевые обои, ламинат на полу, относительно дорогая мебель указывали на то, что он помогал своим родителям на правах благодарного сына. Потому и плазменная панель телевизора, и DVD-плеер, и кожаный диван, и деревянный шкаф-купе (стоящий вдоль стены), и двухспальная кровать (располагающаяся вдоль левой стены), и даже деревянная лестница на второй этаж, поместившаяся в противоположной части комнаты, все являло доходность моего отца и признательность его, как сына.
— Как ты ноне себя чувствуешь? — продолжил дед свой наполненный беспокойством монолог, который начался еще возле калитки дома. Произнося некоторые слова, он частенько делал ударение на первый слог, слышимо так «окая» и тем, выдавая в себе уроженца средней полосы России, судьба которого забросила в предгорья Кавказа, уже, однако, в более зрелом возрасте. Оставив на месте своего становления не только друзей, но и старшего любимого сына, и единственного внука.