— Ну, например, эта записная книжка, точнее, этот рисунок может служить своеобразным паролем.
— Пожалуй, ты прав, — задумчиво произнесла она. И тут же быстро, энергично сказала: — Растешь, Шамиль, растешь!
Заместитель председателя губчека Брауде распорядилась доставить к ней задержанного офицера. Через несколько минут в сопровождении двух конвоиров в кабинет ввели темноволосого с ровным пробором молодого человека лет тридцати.
— Как настроены, господин штабс-капитан, говорить правду или опять займетесь беспардонным сочинительством?
Офицер угрюмо, с отрешенным взглядом смотрел в окно, не шелохнувшись, словно окаменел от непоправимого горя, ведь он догадывался, что его ждет.
— Так когда вы приехали в Казань? — спросила его Брауде, вытаскивая из ящика стола исписанный листок бумаги.
— Я уже говорил вам — позавчера.
— В котором часу?
— В двадцать три ноль пять. Поезд Вятка — Москва.
Заместитель председателя губчека подала штабс-капитану листок бумаги.
— Вот прочтите сводку начальника станции «Казань», когда и какие поезда прибыли сюда позавчера, и больше не повторяйте своей выдумки.
Мужчина бегло просмотрел документ, уличающий его во лжи, и чуть дрожащей рукой провел по лицу. Он молча положил бумагу на стол, и губы его тяжело, с неохотой разжались:
— Я не хотел вас посвящать в свои сугубо личные дела, полагая, что они не имеют для ЧК значения. Я действительно прибыл позавчера, но не из Вятки, а из Оренбурга. Туда ездил по семейным обстоятельствам.
— Что за обстоятельства? — буднично, с каким-то безразличием осведомилась Брауде, копаясь в кипе бумаг.
— Женился…
— Вот как, — оживилась хозяйка кабинета. — И на ком же?
Мужчина помолчал, очевидно раздумывая, говорить или нет, потом грустно проронил:
— На красивой женщине. Влюбился. Вас, конечно, интересует, как ее зовут и какого она происхождения… Отвечу: зовут Сания. Она — бывшая экономка хозяина знаменитого на весь Урал и Азию оренбургского караван-сарая. — Офицер саркастически улыбнулся и с некоторым цинично-равнодушным тоном произнес: — Поскольку вы требуете полную правду, я последую этому. Я женился на любовнице хозяина караван-сарая. Правда, мне там некоторые нашептывали, что она-де шлюха подзаборная. А мне чихать на это хочется. Мы полюбили друг друга, а это — все. А все остальное — трын-трава… — Штабс-капитан вдруг заговорил горячо, словно его мысль хотели опровергнуть. И со стороны создавалось впечатление, что он сам лишний раз хочет утвердиться в правильности своего столь серьезного поступка, как женитьба на женщине с сомнительной репутацией, в правильности своего кредо на этот счет, пытаясь тем самым окончательно развеять теснившие его сердце сомнения и мрачные думы. Наверное, так оно и было. А его нервное напряжение явно возбуждало, подхлестывало к этому откровению.
Вера Петровна оторвалась от бумаг и с любопытством посмотрела на подследственного.
— …К тому же она мягкая и образованная женщина, умеющая поддержать нужную атмосферу, как японская гейша, — продолжал штабс-капитан.
— Жена с вами приехала? — спросила его Брауде.
— Нет. Она дома осталась, в Оренбурге.
— Тогда почему же вы, молодожен, оставляете свою жену и уезжаете в чужой город? — осведомилась Брауде, листая записную книжку. — Что за важность, которая вас толкнула на этот шаг? Только не говорите неправду. Уж лучше молчите.
Офицер пожал плечами и уставился в окно.
— Что ж, тогда я вам скажу, зачем вы приехали сюда. — Брауде положила записную книжку перед штабс-капитаном. — Вот этот рисунок, не говоря уже о тайных знаках, разгадка вашей миссии в Казани.
Подследственный, взглянув на рисунок в записной книжке, побледнел и прикрыл глаза ладонью.
— Вы должны встретиться с Феофаном Самченовым по кличке Бык, — как выстрелы прозвучали для арестованного слова Веры Брауде.
Штабс-капитан нервно провел рукой по столу и напрягся, как струна.
— Скажите, есть у меня хоть какой-то шанс выжить в этой катавасии? Собственно, я не раз ощущал близкое дыхание смерти. Был четыре раза ранен на фронте с германцами. Но, признаюсь, полагался на свою счастливую звезду. И перспектива оказаться в раю или в аду меня не очень трогала. А вот любовь и женитьба на своих блестящих крыльях неожиданно привнесли в меня жажду к жизни, а вместе с ней и… — Офицер судорожно глотнул и вяло махнул рукой.
— Признание конечно же повышает шанс остаться в живых, — твердо ответила Брауде и положила перед арестованным несколько листов чистой бумаги. — Пишите. Но предупреждаю: никаких фантазий и правдоподобных сказок.
Через пару часов штабс-капитан, часто краснея и по-детски надувая щеки, завершил свое писание.
«Председателю Казанской губернской чрезвычайной комиссии от штабс-капитана Николаевского Николая Борисовича.
Я, Николаевский Николай Борисович, прибыл в Казань для установления связи с ротмистром Казимаковым и поручиком Сердобольским. У них я должен был получить явки и пароли для направления сюда около 40 офицеров из Вятки в июне месяце и более 50 человек в июле. В свою очередь, они должны были передать мне сведения военно-политического характера для атамана Дутова — главы Оренбургского казачества.
Кроме того, мы должны были установить оперативную связь между Казанью, Вяткой и Оренбургом на случай выступления против Совдепии.
Встреча с Самченовым по кличке Бык — каждую субботу, в Покровской церкви на Большой Проломной с 19 до 20 часов, на вечерне. Я должен стоять в правом углу от входа с записной книжкой в руках, которая должна быть открытой на страничке с изображением головы быка. Самченов должен подойти ко мне сам и сказать: „Простите, вы поставили свечку за здравие или за упокой?“ Я должен ответить: „За упокой хороших коммунистов“.
С поручиком Сердобольским я должен был встретиться либо в среду с 20 до 21 часа в кафе „Москва“ на Воскресенской, либо в пятницу в вестибюле гостиницы „Булгар“ в 14.00. В случае неявки одного из сторон время встречи переносится на те же дни и часы следующей недели. Поскольку поручик Сердобольский разъезжал по уездам губернии с соответствующими заданиями подпольной офицерской организации и мог не поспеть на встречу, мне предписывалось ехать в Свияжск во вторник, в Успенский монастырь. Встреча с ним у входа Николаевской трапезной церкви с 18 до 19 часов. Во всех случаях встречи с Сердобольским я должен держать в руке свою записную книжку так, чтобы были видны вензеля „N — S“. Что означают не только начальные буквы имен (моего и моей жены), но и имена Сержа Сердобольского. Ведь он важная птица в местной подпольной военной организации. Поравнявшись со мной, Серж должен вытащить газету, и я должен следовать за ним».
Прочитав исповедь штабс-капитана, Брауде спросила его:
— Гражданин Николаевский, вы успели встретиться с кем-либо из названных вами лиц?
— Никак нет.
— А Сердобольский знает вас в лицо?
— Нет, не знает.
«Что ж, сегодня как раз вторник, — подумала Брауде, — и времени предостаточно, чтобы добраться до Свияжска».
И не мешкая ни минуты, в Свияжск были посланы чекисты с бойцами из интернационального батальона. Возглавил операцию чекист Заковский. Но Сердобольского в Свияжске в тот день не было. На обратном пути чекисты Валентин Несмелов, Федор Копко, Петр Лавринович и четверо бойцов решили осмотреть монастырь в Раифе. Сердобольский с несколькими офицерами оказался в этой божьей обители. Но монахи подсобили скрыться офицерам. Настоятель монастыря отец Федор устроил чекистов и бойцов на ночлег в доме для приезжих и послал монахов по соседним деревням и селам с просьбой помочь монастырю отбиться от приехавших грабителей. На рассвете обманутые крестьяне стали сбегаться к монастырю со всех сторон. Монахи заявили, что документы у чекистов поддельные, когда один из грамотных крестьян прочитал их. Чекисты, чтобы избежать кровопролития обманутых крестьян, не оказали сопротивления. Воспользовавшись этим, служители церкви разоружили чекистов, зверски избили, а затем расстреляли у «святых ворот» и трупы сожгли на кострах.
В тот день когда арестовали связника атамана Дутова штабс-капитана Николаевского, Измайлов выкроил вечером время для повторного его допроса. Решил уточнить некоторые детали. Офицер снова пересказал ему то, что говорил на допросе днем, перечисляя подробно имена, место встреч и пароли.
«Опять этот Самченов выплыл, как вьюн из мутной воды, — подумал Измайлов. — Неужели этот жандармский стукач опять уплывет, пока мы подгребем к нему». Он вспомнил, как после допроса Панкрата Птухина, который уселся по фальшивым документам в кресло директора гостиницы «Сибирский тракт», они хотели задержать этого самого Самченова. Ведь он работал там у Птухина, вернее в ресторане гостиницы. Но тот, как крыса, учуяв, что капитан корабля выпустил свой штурвал и судну грозит крушение, — исчез на другой же день после ареста Птухина. А ведь через него можно выйти на ротмистра Казимакова. Если же удастся взять ротмистра Казимакова, можно будет, пожалуй, распутать запутанный клубок немецкой агентуры. Он, конечно, много знает. А сейчас, возможно, рука об руку идет со вчерашними своими врагами, в том числе и с германской агентурой.
Пожалуй, никакие события, никакие мирные социальные явления в государстве и даже открытая вооруженная борьба не заставляют людей так быстро перекрашиваться при участии в разных коалициях, внешне совершенно несовместимых, как политические катаклизмы в обществе, которые являются верными барометрами — предвестниками жесточайшей, смертельной борьбы за власть.
Когда Измайлов поинтересовался прошлым штабс-капитана Николаевского, показания того оказались для чекиста несколько неожиданными.
Николаевский откровенно поведал ему, что во время войны с германцами служил на Северо-Западном фронте, в военной контрразведке под началом полковника Батюшина, где начальником штаба фронта был генерал-лейтенант Бонч-Бруевич. Этот генерал придавал большое значение контрразведке, всячески опекал ее.