ернуть головы.
Через несколько минут Салахов со своими сотрудниками направился в Собачий переулок, а группа Мурашкинцева занялась поиском второго извозчика.
Утро следующего дня выдалось погожим. Едва забрезжил рассвет, как ветер, словно по команде, угнал ночные клубящиеся тучи за горизонт и солнечные лучи брызнули на влажную росяную землю. И вскоре стоявшие в садах и огородах цветущие яблони и вишни, которые издалека казались легкими белыми облачками, ярко засветились, как будто внутри их зажгли тысячеваттные электрические лампочки. То была, наверное, радость, улыбка природы. А может, и праздник. Но все это великолепие оказалось недолгим. К полудню, когда со стороны Адмиралтейской слободы поползли, как мрачные чудища, темные, непроницаемые тучи, все быстро померкло и замерло, словно в ожидании какой-то большой беды или страшной грозы. Хотя наплывшие тучи и заполонили всю чашу неба, но дождя почти не было. Лишь редкие капли падали на землю, бесследно зарываясь в мучнистую дорожную пыль. К вечеру горизонт немного посветлел и с Волги потянулись серебристо-палевые облака. Но неожиданно пошел мелкий дождик.
— Вот черт, — ругнулся Салахов, глядя на свои старые, прохудившиеся сапоги, — думал, уж не будут полоскать нас небеса, а они вон что делают. — Он встал под крышу. — Ты, Рушан, — обратился Салахов к своему товарищу по розыскной группе, — останешься здесь. Посмотришь, как говорится, по сторонам. А мы с Павликом и Амиром потолкуем с народом вот в этих домах. — Он кивнул на противоположный ряд домов по Собачьему переулку. — Да смотри не зевай, как… — Но, не договорив, он махнул рукой и быстро зашагал через дорогу. Через какую-нибудь минуту все трое милиционеров исчезли за калиткой ближайшего дома.
Со двора послышался стук в дверь. Потом чей-то надрывный кашель, похоже, хозяина, который не спешил впускать сотрудников уголовного розыска. Он долго выспрашивал, кто такие да зачем пожаловали. К тому же хозяин дома оказался глуховатым и им пришлось чуть ли не все время кричать, объясняя цель визита.
Все это происходило во дворе, за забором которого находился явочный дом анархистов. Вышедший во двор покурить и справить нужду Евнух услышал разговор милиционеров с хозяином соседского дома и опрометью бросился назад к двери.
— Братцы, мильтоны!! — выпалил испуганный Евнух, вбежав в переднюю.
— Где?! Где?! — всполошились разом все обитатели дома.
— В соседний двор заползли. — Евнух ринулся к боковому окошку. — Да вон их головы видны из-за забора. С хозяином, поди ж, все еще балакают.
— Фу-ты, дьявол, напугал. — Тоська, закатив глаза, устало откинулась к стене, но тут же снова положила голову на подушку. — Это ж не к нам, дурень.
Митька Сабадырев прильнул к окну, пытаясь предугадать складывающуюся ситуацию, какой ход событий определит им судьба.
Грязинюк и Евнух, словно по приказу, бросились во двор, к забору. И через щели забора начали пристально наблюдать, что там происходит в соседнем дворе. Милиционеры тем временем скрылись в сенях и появились минут через пять.
— Дак вы, Гали-абый, говорите, что в соседней избушке-развалюшке живут?
— Это, кажись, про нашу халупу интересуются, — упавшим ледяным голосом проронил Грязинюк. — Значит, сюда, подлюги, сейчас притащатся. — Он махнул рукой и побежал в сени.
Как только Евнух прошмыгнул в дом, Грязинюк запер двери. А Евнух, ничего не говоря, схватил свой баул и заметался по комнате. Потом заглянул в спальню, где до сих пор нежилась в койке Тоська.
— Ну ты, прынцэсса Собачьего переулка, извольте оставить опочивальню. Их навозное сиятельство Илюха устраивает прием в честь рабоче-крестьянской милиции.
— Заткни, милорд, хайло, — грубо бросила Тоська, вытаскивая миниатюрный браунинг, — иначе проглотишь медяшку.
Евнух отпрянул назад, как от готовой к броску кобры; он никогда не видел такого злого, страшного выражения ее лица.
«Такая стрельнет и бровью не поведет», — мелькнула у него мысль. И Евнух поспешил к боковому окну, которое выходило к забору. Из него можно было незаметно выбраться на глухую сторону двора. И если перемахнуть через забор к соседям, то преспокойненько можно было уйти из этого дома. На это рассчитывал и Сабадырев, который уже пытался вытащить из оконного проема зимнюю раму.
С улицы раздался громкий стук в дверь. Все сразу замерли. Каждый хотел одного: пусть милиционеры думают, что в доме никого сейчас нет. И тогда они уйдут.
Но милиционеры уходить не собирались. Напротив, безмолвие старого дома заставило их обследовать двор и строение.
— Отойди от окна, — прошептал Сабадырев своему помощнику.
Они оба прижались к стене и осторожно под острым углом глядели на улицу. Митька прижался к стене еще плотнее, как только увидел между забором и стеной дома милиционера с наганом в руке. Тот потрогал снаружи раму, но она не подалась. И, потоптавшись немного, милиционер отошел от окна.
Возможно, милиционеры и ушли бы, но найденный у забора еще чадящий окурок, который выбросил впопыхах Евнух, насторожил их и придал настойчивости. И когда представители власти громко забарабанили в дверь и в переднее окошко, Сабадырев понял: милиционеры догадались, что в доме кто-то есть.
Митька с Евнухом вытащили зимнюю раму, затем распахнули створки летней рамы и поспешно начали вылезать из окна.
— Стой на углу, — прошептал Сабадырев Евнуху. — Прикроешь отход. Если что — постарайся без шума…
Митька помог спуститься с подоконника на землю Тоське. Последним покидал дом Грязинюк.
Забор, разделяющий дворы, оказался высоким. И Сабадырев с Илюхой начали поспешно отрывать доски. Почти бесшумно справились с двумя досками, но третья подавалась с трудом. Когда они приналегли на нее вдвоем, она по-утиному громко крякнула. В образовавшуюся щель ринулись все скопом.
— Подожди, — остановил Митька Грязинюка, — пусть сначала Тоська.
В это время за углом дома что-то хряснуло, и тут же кто-то тяжело охнул. То Евнух ударил из-за угла появившегося милиционера. Потом он рванулся к проделанной в заборе щели, протиснулся в нее и бросился вслед за своими. Ему показалось, что Митька с Илюхой бегут быстрее зайцев. Что о нем никто не думает. Что он, Евнух, ужасно отстал и является первой хорошей мишенью. И он весь сжался от страха и не помнил, как пересек огород с вязкой взрыхленной почвой грядок. Когда раздались из-за забора выстрелы, анархисту почудилось, что стреляли над самым его ухом, а потом сильно ткнули шилом в плечо. От боли потемнело в глазах. Но Евнух, превозмогая боль, добежал до угла и спрятался за крыльцом. Огляделся.
Метрах в десяти от него Сабадырев с Илюхой забрались на глухой забор из толстых досок и тянули за руки Тоську. Вскоре они втроем преодолели изгородь и стремглав понеслись к воротам, не обращая никакого внимания на мольбу Евнуха о помощи. Но только они скрылись за воротами, как на улице вспыхнула стрельба. Тут же все трое поспешили назад, во двор. Митька запер ворота и бросился вглубь двора за поленницу.
Евнух тем временем выглянул из-за крыльца и выстрелил в милиционера, но промахнулся. Тот залег между грядками и начал посылать в его сторону пулю за пулей.
Тем временем Евнух забрался по лестнице, приставленной к стене строения, на невысокую крышу крыльца и, разбежавшись, прыгнул. Таким образом ему удалось преодолеть забор и небольшое, какой-нибудь метр, пространство между крыльцом и изгородью. Приземлился на грядке. Вскочил и в несколько прыжков оказался за поленницей. Но там уже никого не было. Евнух увидел лишь удаляющиеся спины своих дружков: слева, в самом углу двора, он увидел узкую калитку в заборе: такие внутренние двери в заборах обычно делают либо друзья соседи, либо родственники. «Хоть здесь повезло», — подумал он, догоняя Тоську. Она бежала тяжело, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.
Они пробежали яблоневый сад, протоптали в четыре пары ног хозяйские грядки с помидорами и выскочили во двор, где стояла запряженная лошадь. Грязинюк проскочил было мимо телеги к калитке. А Митька, на миг растерявшись, встал как вкопанный.
Первой сообразила Тоська:
— Митька! Открывай ворота!
Пока Сабадырев возился со створками ворот, на крыльцо выскочила пожилая женщина и закричала пронзительным голосом:
— Что вы, окаянные, делаете?! Да нет на вас креста, ироды.
Но видя, что ее крики и причитания не помогают, она истошно заверещала так, как будто ее убивают:
— По-мо-ги-те!!! Ре-жу-ут!! Без ножа режу-ут!! Грабят!! Бандиты-ы!! Ой-ой-ой!..
Анархисты зашикали на нее, угрожая оружием. Но хозяйка не унималась и продолжала оглушающе кричать и звать на помощь.
Из глубины двора грянул выстрел, и Митька, охнув, схватился за руку. Пуля, как бритва, отсекла ему палец на левой руке. Обливаясь кровью, он распахнул ворота и неуклюже плюхнулся на телегу.
— Гони, Илюха, — прохрипел он.
Проворнее всех оказалась Тоська. Она схватила вожжи и начала яростно, с каким-то садистским исступлением нахлестывать серую лошаденку. Савраска встала на дыбы, а потом рванула так, что Евнух чуть не вывалился из телеги. Грязинюк тем временем открыл ответную стрельбу. Под злую какофонию выстрелов телега стрелой вылетела из ворот и бешено покатила в сторону реки Казанки.
Вскоре из ворот выбежали преследовавшие их милиционеры. И постреляв немного им вслед, скрылись в воротах.
— Сейчас кинутся за нами в погоню, — высказал предположение Грязинюк, с опаской поглядывая назад. — Небось, подлюги, на пролетке приехали.
— Слава богу, кажись, ушли, — глухо выдавил из себя Евнух. — Думал — каюк. Мне второй мильтон, гад, пулей продырявил плечо. — Но и я не остался в долгу. Одного укокошил.
— Рано подбиваете бабки, — через плечо проронил Митька. — Не говори гоп, пока не оглядишься, куда попал после прыжка.
— Ну вот, накаркали, — зло бросил Грязинюк, вытаскивая из кармана револьвер. — Кажется, погоня…
— Где? Не может быть?! Так быстро… — обеспокоенно загалдели анархисты.