В последующем проверка показала, что Олькеницкий был прав: эта женщина не имела к Тряпкину никакого отношения.
— Версию с ипподромом нужно проверить незамедлительно, — проронил председатель губчека после короткого раздумья. — Возьми, Шамиль, трех-четырех бойцов из нашего отряда и двигай прямо сейчас. К сожалению, ни Копко, ни Несмелое не могут с тобой поехать: они срочно задействованы: белое офицерье, как черные пауки, вьет тенета подпольных организаций. Цель у них одна — опутать нас, как мух, этими сетями и раз и навсегда покончить…
Потом молодой чекист, не мешкая, отправился с четырьмя бойцами на ипподром. Когда Измайлов со своими людьми оказался у въезда на территорию казанского ипподрома, солнце висело уже почти над головой. Сильно парило, и от этого стоявшая в глубине ипподрома конюшня, казалось, колыхалась, словно нарисованная на слюде.
Шамиль остановился у ворот, то и дело приседая на корточки, осматривал прилегающий участок грунтовой дороги. Когда он увидел следы лошадиных подков, похожие на те, что обнаружил на Второй Мокрой у дома Тряпкина, его охватил нервный озноб, и Измайлов зябко поежился, словно мгновенно, по волшебству оказался на Северном Ледовитом океане.
Измайлов встал и выпрямился, чуть приподняв подбородок, словно пытался как можно дальше посмотреть и узреть то, что не замечают другие, а затем кивнул сопровождавшим его бойцам:
— Пошли.
Они миновали пустующие деревянные трибуны и направились к дому ипподромного начальства. Измайлов остановился у дома, осмотрелся по сторонам и велел двум бойцам встать у ворот конюшни и никого не выпускать оттуда.
Дверь в дом оказалась запертой. Чекист постучал в окно. Долго ждать им не пришлось: вскоре в проем двери просунулось заспанное мужское лицо с багровым шрамом на шее.
— Чаво хотите-то, — прохрипел маленький сутулый человечек с болезненно-белым лицом.
— Начальство у себя? — тихо спросил Шамиль.
— Нету. Прибудет в полдень.
— Это во сколько же?
— Северьян Савельич обещался быть в первом часу, — ответил мужчина-уродец, выходя из-за двери на крыльцо. — А пошто он понадобился-то вам?
Измайлов, словно не слыша этого вопроса, спросил:
— Сторожем, что ли, работаете здесь?
— Да. Караулю вот лошадей. Время-то лихое.
Чекист вошел в дом. Там никого не оказалось.
— Вы один тут присматриваете за хозяйством или с напарником?
Не по летам ссутулившийся мужичонка поскреб пальцами сальные волосы и проронил:
— Да какой уж тут напарник. Тут одного-то не хотят держать. Говорят, что вскорости все здеся прикроют, вроде как не до скачек и не до бегов.
— Вчера вечером кто из конюшни брал лошадей? — тихо, ровным голосом спросил Шамиль, внимательно всматриваясь в лицо допрашиваемого.
По лицу сторожа пробежала тень испуга.
Наступило молчание.
— Ну, я жду, — ледяным голосом поторопил Измайлов.
— Да вроде никто… — с дрожью в голосе ответил уродец.
Чекист догадался: сторож врет.
— Имей в виду, — переходя на «ты», громко проронил он, — будешь отвечать по законам военного времени за вранье. Понял?
Мужчина испуганно сжался, и теперь он казался еще меньше.
«Может, он сам замешан в этой истории, — подумал Шамиль. — А собственно, почему я так уверен, что лошадей подавали накануне для германского агента Двойника именно отсюда? Возможно, что их вчера брали, но для других целей. Скажем, для того, чтобы вечером подработать в качестве извозчиков, нелегально конечно».
— Вы уж Северьяну Савеличу не сказывайте, — с мольбой в голосе начал сторож, — а то он меня турнет с работы-то. А у меня мать-старуха. С голоду помрет…
— Сам, что ли, брал лошадей?
— Да не-е… Уговорил меня этот дьявол… Изахетдин… дал две буханки белого… вон они в шкафу. — Сторож открыл скрипучую дверцу шкафа. — Вот он, хлеб-то.
— Зачем этот Изахетдин брал лошадей?
— Сказывал, што какого-то родственника в больницу надобно свезти… Вы уж, дорогой, не говорите Северьяну Савеличу об етом. Ведь как пить дать выгонит с должности-то. Не велено у нас скаковых лошадушек-то во хомут запрягать. — Сторож шмыгнул носом, и голова его увядшим подсолнухом низко склонилась. — Я ведь только одну скаковую ему подпряг к савраске…
— Значит, пролетку запрягали двумя лошадками? — обрадованно уточнил чекист.
— Двумя, двумя. Так што ничево с ней не случилося.
— Показывай их, да побыстрее…
Они пошли к конюшне.
— А этот Изахетдин кто, жокей, что ли? — осведомился Измайлов. — Где он сейчас?
— Тута. Куда ж ему деваться-то. Ведь он конюх. Спозаранку крутился. Давеча сам ево видал, будь он неладен. — Сторож испуганно огляделся по сторонам. — Чичас должен появиться и Северьян Савелич. Ох, не дай бог, узнает, што я…
— Когда этот конюх вчера выехал с ипподрома?
— Вечером…
— Это во сколько же?
— Не знаю. Часов-то у меня нету, дорогой.
— До дождя или после? — задал Шамиль наводящий вопрос.
Сторож запустил длинную костлявую руку в растрепанные волосы и на миг задумался.
— Кажись, во время дождя. Ну да, точно, во время дождя! Он пришел ко мне как полоумный, гляделки-то выпучил и еле дышит.
— Кто еще находится в конюшне?
— Да окромя Изахетдина и второва конюха Вальки Конопатого там еще и жокей Ванька Птухин.
— Что это за люди?
Сторож пожал плечами и сказал:
— Нидавно они у нас…
— Кто их привел сюда?
— Да кто ж их может к делу-то приткнуть, окромя Северьяна Савелича. Он, родимай, наш кормилец-то. Без нево все мы, как мухи в осенние холода, перемерли б.
Когда они подошли к конюшне, Измайлов велел бойцам находиться внутри помещения и охранять все выходы. Потом сторож показал чекисту, на каких лошадях выезжал конюх Изахетдин накануне вечером. Оказалось, савраска имела подковы с «клювом»! А жеребец Ветер, которого подпрягали к савраске, обладал круглыми тоненькими подковами! «Точно такими была подкована одна из лошадей, что использовалась сообщниками Тряпкина, — подумал Измайлов, рассматривая копыта животного. — Ясно теперь: использовались ипподромные лошади».
— Кликни-ка сюда этого Изахетдина, — обратился Шамиль к своему сопровождающему.
Сторож сложил ладони лодочкой и поднес ко рту:
— Изахетди-ин!
— Чего орешь как оглашенный! — недовольно откликнулся тот откуда-то сверху, с чердака, где хранилось сено.
— Давай сюды. Начальство требует тебя.
— Сейчас, только сенца подброшу Дружку.
Почти над каждым лошадиным стойлом чернел квадрат люка, откуда сбрасывали сено. Прошло несколько минут, пока невидимый конюх сбросил сверху охапку сена белому красавцу иноходцу и спустился с чердака. Его высокая, широкая фигура выросла в узком проходе конюшни, где по обеим сторонам красовались ухоженные лошадиные зады. Хотя на улице и царило яркое солнце, внутри конюшни, пожалуй, недоставало света, здесь был постоянный сумрак, поэтому конюх Изахетдин, прежде чем рассмотреть ожидавших его людей, сделал навстречу им несколько шагов. Но как только он узрел красноармейца с винтовкой и незнакомого парня, подозрительно державшего правую руку в кармане, рванулся назад в противоположную сторону, к дальнему выходу. Но и там уже стоял вооруженный боец. Конюх метнулся вправо и исчез за лошадиными крупами.
«Никуда ты, зайчик, теперь не денешься», — мелькнула мысль у Измайлова. И он хотел было крикнуть пытавшемуся скрыться конюху, чтоб тот не делал глупостей, иначе применит оружие, но замешкался: сзади резко скрипнули открываемые ворота. Шамиль оглянулся: в солнечном проеме неожиданно возникла мужская фигура, чем-то, как показалось Измайлову, знакомая. Несмазанные петли ворот вновь подали голос, и створки ворот закрылись.
В эту же секунду чекист увидел, как сверху из люка прыгнул на часового мужчина, и тут же конюшню огласил дикий, нечеловеческий вопль:
— А-а-а-а!!!
Часовой, словно подрубленный, упал на пол.
«Засада! Ловушка! — молнией мелькнула мысль у юноши. — Значит, они допускали, что их найдут». Он выхватил из кармана наган.
— Уходи с прохода! — Чекист рванул бойца за руку, увлекая его в глубь лошадиного стойла. — Подстрелят, как курицу!
В то же мгновение оглушительно хлопнули два выстрела. Замешкавшийся на мгновение сторож тут же упал в проходе. Лошади беспокойно застучали подковами о деревянный пол, послышалось ржание, нагоняющее тоску.
— Ты, Ильдус, возьми на прицел того конюха, Изахетдина, — махнул рукой Измайлов в сторону, где только что исчез этот бандит. — А я возьму тех.
— Ы-ы-ы!.. — глухо, по-звериному завыл кто-то у ворот конюшни. — Подсоби-и-те-е… — донесся уже жалобный голос, словно из заколоченного гроба.
Чекист выглянул из-за столба, подпирающего потолок, и заметил: у ворот конюшни неподвижно лежали часовой и тот самый бандит, что прыгнул на него сверху. Кто из них взывал к помощи — было непонятно. Шамиль не успел подумать, что делать дальше, как поблизости хлопнул револьверный выстрел и пуля опалила ему висок. Почти одновременно сзади захлопали один за другим выстрелы. Лошади испуганно храпели, метались в стойлах, то и дело громко ржали.
Измайлов перебрался из одного лошадиного отсека в другой и, низко присев, начал озираться по сторонам. Тут он случайно взглянул наверх и обомлел: почти прямо над ним из зияющего люка высунулся мужчина, который собирался метнуть вилы.
Шамиль не успел выстрелить в покушавшегося на него бандита. И он мгновенно принял единственно правильное решение: резко, как футбольный вратарь, прыгнул в сторону прямо под брюхо стоявшей рядом лошади. Чекист не видел и не слышал, как вилы воткнулись в доски, где только что находился. Едва он распластался на сырых зловонных досках, как тут же выстрелил несколько раз в проем люка. С коротким криком с потолка рухнул грузный мужчина. Тело его глухо ухнуло, будто с трехметровой высоты сбросили мешок с картошкой.
В обоих концах конюшни словно по команде захлопали выстрелы. Гулко ухали винтовки и чуть тише — пистолеты. При винтовочных выстрелах Измайлова переполняли радость и надежда, что они все-таки одолеют бандитов, свивших здесь гнездо. Но когда зачастили сухие пистолетные хлопки, сердце его сжалось: «Неужели погибли ребята?!»