ю, больше ничего о нем нет.
В бумаге говорилось, что по своим политическим взглядам Рудевич придерживался эсеровских позиций, но также симпатизировал анархистам и все больше сползал на их позиции. Далее. В этой желтоватой бумаге тем же мужским мелким почерком было написано: «К порочащим Рудевича В. В. связям следует отнести приятельство с неким Иохимом Тенцером — представителем германской компании „Зингер“, торговавшей швейными машинами на всей территории Российской империи. Иохим Тенцер заведовал фирменным магазином компании „Зингер“ в городе Казани до самого закрытия. Сей магазин был закрыт за шпионскую деятельность его сотрудников в пользу Германии. Самому Тенцеру удалось избежать ареста, хотя причастность его к шпионажу была вполне очевидной. Тенцер проявлял интерес к пороховому заводу и к другим военным предприятиям губернии. По его просьбе Рудевич познакомил Тенцера с одним из работников порохового завода в марте 1915 года. За посредничество в знакомстве Рудевич запросил с хозяина магазина фирмы „Зингер“ 100 рублей, которые последним и уплачены.
Краткая характеристика на Рудевича: профессия — аферист; мысли сволочные, мерзопакостные; убеждения — их всецело определяют обжористое брюхо и половой психоз; призвание — авантюрист».
— Да кто ж такой этот Рудевич? — с удивлением осведомился Измайлов, подавляя улыбку. — С одной стороны — он узрел агента Двойника и сообщил о нем ротмистру Казимакову, а с другой — помогает германской разведке?! Неужели это он помог завербовать Аглетдинова с порохового завода, которого позже раскрыл капитан Мулюков?
— Здесь, Шамиль, я знаю столько же, сколько и ты, — невесело проронила Брауде. — Нельзя исключать, однако, что этот неизвестный с порохового завода вовсе и не Аглетдинов. К тому же мы с тобой исходим еще из не совсем ясной посылки, а именно: знакомство заводского работника с немецким агентом — это еще не вербовка. Тот неизвестный мог ведь и не согласиться работать на германскую разведку. Хотя, конечно же, много больше шансов, что он завербован. Одним словом, нельзя отбрасывать версию, что этот неизвестный отказался от предложенного сотрудничества. В общем, надо опять посмотреть дело о разоблаченном агенте с порохового завода и поговорить с Мулюковым.
«Шайтан задери! Как же я не обратил внимания, изучая это дело, кто лично завербовал Аглетдинова и с чьей подачи. Ну и ну! Вот верхогляд», — сокрушенно подумал Шамиль. И тут же тихо произнес, поднимаясь со стула:
— Будет сделано, Вера Петровна. Изучу дело…
— Погоди-погоди, Шамиль. Не торопись. Я думаю, тебе будет интересно узнать, кто еще был тогда на Островского, в доме у Миргазиянова. Точнее, кто тогда стрелял в тебя и в твоих бойцов.
Шамиль чуть замер и потом медленно опустился на стул.
— И кто же?
— Дардиев. Разиль Дардиев, о котором ты однажды говорил, что о нем рассказывал тебе Мулюков.
— А-а. Этот гравер. Бывший прапорщик запасного полка здешнего гарнизона.
— Вот-вот. Он самый.
«Молодец, Дильбара, многое прояснила нам», — мелькнула мысль у Измайлова.
— Да, вот еще одна бумажка, которая была приколота к характеристике Рудевича. — Брауде протянула ему голубоватый листок с красным штампом какого-то учреждения.
То было секретное сообщение контрразведки ставки главного командования о том, что в городе Двинске арестован жандармский ротмистр — резидент германской разведки на севере Российской империи. Этот матерый шпион служил в должности офицера для поручений в штабе 5-й армии Северного фронта.
Это сообщение было призвано поднять бдительность всех, кому оно адресовано, дабы не действовали под носом военной контрразведки и жандармерии подобным образом обнаглевшие немецкие агенты. Поэтому в бумаге описывались приемы и методы работы этого резидента.
Первое, что пришло в голову Шамилю, когда он прочел эту бумагу, так это мысль; а не является ли немецким агентом и местный жандармский ротмистр Казимаков? И он высказал это предположение вслух.
Брауде немного помолчала и заметила:
— Аналогия, конечно, напрашивается, на первый взгляд, поскольку речь идет о жандармских ротмистрах. Но если же поразмыслить немного поглубже, то слишком уж мало что за это говорит. Разве что об этом мало-мальски свидетельствует тот факт, что по вине ротмистра Казимакова остался на свободе и поныне благополучно действует немецкий агент Двойник. Но ведь можно предположить, что этот жандарм старался, но не сумел доказать вину его в шпионаже. И если бы ты, Шамиль, попытался обвинить Казимакова, ну хотя бы в попустительстве немецкому агенту, он бы привел в качестве оправдания именно этот аргумент. Либо другой, более убедительный — пытался, дескать, отыскать и арестовать этого агента, а он как под лед провалился, пропал. И что же? Чем ты, каким козырем будешь бить карту ротмистра Казимакова? А?
Измайлов молча наклонил голову, запустил пятерню в отросшие волосы и буркнул:
— Да, это так. Но вся эта история настораживает, кажется странной… — Он не стал ей объяснять, почему эта история привлекает его как чекиста. Измайлов решил, что прежде всего надо все взвесить, проанализировать, а потом уж и говорить об этих серьезных вещах.
Глянув на задумавшегося молодого сотрудника, Брауде глубоко вздохнула, как будто ей не хватало воздуха, и сказала:
— Ох уж эти срочные дела, они, как льдины при весенних паводках, так и лезут друг на друга, образуя подчас затор. И не знаешь порой, за которую браться, чтобы с этой запрудой дел побыстрее справиться.
Вера Петровна выжидающе посмотрела на Измайлова и проронила:
— Вчера в стычке на ипподроме был отправлен на тот свет один из отпетых бандюг по кличке Рябой из шайки Дяди Кости. С чем, собственно, я тебя и поздравляю.
Измайлов, не проронив ни слова, внимательно продолжал ее слушать.
— Это приоткрывает завесу над связью между немецким агентом Двойником, Серадовым и Константином Балабановым — главарем банды «Сизые орлы», которая до сих пор еще не уничтожена. Наша ближайшая задача — нащупать хотя бы одно звено этой цепи. А потом можно было бы вытащить и всю ее. И тогда не так уж трудно было бы обмолотить этим цепом все чертово семя, начиная с жандармских осведомителей и кончая ротмистром Казимаковым и прапорщиком Дардиевым. Я уверена, что все они связаны между собой в той или иной степени. А если вспомнить и анонимку, направленную к нам за подписью Сабантуева, которую он, как оказалось, не писал, то выходит: не обошлось и в этой истории без участия Дардиева, специалиста по подделыванию чужих почерков. Вот и получается как по поговорке: куда конь с копытом, туда и рак с клешней; где Дардиев, там и вся нечисть крутится. Уверена: если потянуть этого Дардиева за шкирку, то вытянем на свет божий и тех, кого мы давно ищем. Возможно, что выйдем и на анархиста-уголовника Рафаила Мусина.
Из кабинета заместителя председателя губчека Измайлов прямо направился в архив, чтобы еще раз посмотреть дело Аглетдинова. В протоколе допроса завербованного агента не упоминались посредники. И вообще не упоминались лица, которые были причастны к вербовке Аглетдинова. Лишь в одном месте протокола говорилось, что у обвиняемого пошло все вверх тормашками после встречи с представителем фирмы «Зингер». Поручик Миргазиянов, который вел допрос агента, почему-то оставил вне поля зрения всю кухню вербовки. В этом деле было только одно упоминание, что агентом германской разведки Аглетдинов числился с апреля 1915 года.
«По времени, кажется, более или менее совпадает, — обрадовался чекист. — Тот неизвестный работник с порохового завода был познакомлен с германским шпионом Тенцером в марте пятнадцатого года. Есть и второе совпадение: того заводского работника тоже вербовал служащий казанского магазина фирмы „Зингер“. По всей вероятности, это неизвестное лицо и агент Аглетдинов — один и тот же человек!»
Измайлов поспешил в университет, на юрфак; он знал, на факультете началась экзаменационная сессия и Мулюков принимал у студентов экзамены. Он быстро отыскал Мулюкова. Тот подтвердил его мысли: Аглетдинова завербовал представитель фирмы «Зингер» Иохим Тенцер три года тому назад.
— А этого Тенцера арестовали? — осведомился чекист. — Он почему-то нигде не фигурирует в деле.
Мулюков грустно улыбнулся и сказал:
— Видишь ли, Шамиль, фирму «Зингер» контрразведка прихлопнула в конце тысяча девятьсот пятнадцатого года, а Аглетдинов был разоблачен осенью семнадцатого года.
— Значит, все-таки Тенцер проходил по другому делу, коль фирму разогнали за шпионскую деятельность?
— Иохиму Тенцеру удалось ускользнуть тогда. Он ни на чем не засветился в то время, — это мы потом узнали о его личной роли в деле агента Аглетдинова, — поэтому благополучно выехал за пределы Российской империи.
— А кого же тогда, в пятнадцатом году, здесь арестовали?
— Никого.
— Никого? — по-детски удивился Шамиль. — А на каком тогда основании закрыли эту фирму?
— Вообще-то были арестованы три агента компании — в Чистополе, Чебоксарах и Бугульме. Но потом их выпустили…
— Как выпустили?! — еще больше изумился чекист. — Почему это сделали?
На губах бывшего контрразведчика запечатлелось нечто вроде улыбки.
— Освободили всех по высочайшему повелению императора Николая Второго.
— Неужели сам царь поддерживал немецких шпионов, заступался за них, ведь они развалили его же империю?
— Заступался. И не только заступался за шпионов из фирмы «Зингер», но и за других германских агентов. К примеру, изобличенные в 1916 году в шпионаже камер-юнкеры императорского двора Брюмер и Вульф, которые собирали агентурные данные о секретных военных объектах и воинских частях под видом уполномоченных Красного Креста, были незамедлительно освобождены, а их ссылка в Сибирь отменена. Более того, за разоблачение этих прохвостов сняли со своих постов главнокомандующего Северным фронтом генерала Плеве и его начальника штаба генерала Бонч-Бруевича. Вот такие удивительные кренделя выделывала царская камарилья. Конечно, тут играла свою черную роль жена Николая Второго Алиса Гессенская (по-русски — Александра Федоровна), немка по происхождению. То была хитрая и коварная, как змея, особа. А сам «божий помазанник» был тупым, безвольным человеком, да еще с куриным кругозором. Вот она и крутила-вертела Николашкой как куклой марионеткой. А царицей в свою очередь крут