А карьеру он начинал здесь так. Сей «благороднейший» прелат, стремясь убрать с дороги мешавшего ему предшественника, архиепископа Иллариона Рогалевского, пытался отравить его. Но тот чудом остался жив. Потом с помощью интриг и подкупа важных сановников Священного Синода Конашевичу удалось сместить и отправить Рогалевского в Чернигов, а самому возложить на себя схиму. Тут-то он, как говорится, и распоясался вконец. Перво-наперво распродал церковные должности за крупные золотые дары. Когда Конашевич своим умопомрачительным прессом жадности выжал из Казанской и Свияжской епархии все, что можно, он создал в 1740 году «Контору новокрещеных дел», которая, как огромная гидра, обвила всю губернию и начала высасывать из нерусского населения жизненные соки, обрекая его на голод и гибель. Этому епископу показалось мало того, что он в открытую грабил «новокрещеных», подвергая их насильственной христианизации. Он еще решил обчистить, как закоренелый вор крупного масштаба, вообще всех иноверцев губернии, отбирая дома и земли. Но для такого массового грабежа людей, многие родственники которых служили в царской армии, участвуя в бесчисленных ее походах, нужно было дозволение самой императрицы.
Третьего августа тысяча семьсот сорок второго года, когда первые огненные петухи взлетели над Казанью, Лука Конашевич поспешил к императрице Елизавете Петровне, к этой необразованной и спившейся женщине, чтобы обвинить в пожаре татар и добиться права отбирать у них дома и сгонять с земель. При докладе императрице он, конечно, умолчал, как прожженный, бесчестный интриган, что татарская часть города выгорела дотла. Напротив, Конашевич утверждал обратное, что дома злодеев-де все целехоньки. Это ли, говорил он, не лучшее подтверждение черных дел иноверцев. К тому же, по словам этого обер-попа, пойманы мусульманские поджигатели. На вопрос, где же эти злодеи, почему они не доставлены в Санкт-Петербург для суда над ними, Конашевич тут же в очередной раз соврал: «Злодеи принимали отраву, которыя и смерть их приключили».
Но народная молва утверждала, что августовский пожар 1742 года в Казани — дело рук шайки Конашевича. Говорили, что сей священник, дабы обвинить иноверцев в злонамерениях, захотел устроить маленький пожарчик: его люди подожгли старую деревянную церковь Петра и Павла, вместо которой предполагалось воздвигнуть каменную. Но когда запылала церковь, неожиданно поднялся ветер и огонь начал вскоре гулять по всему губернскому городу[13].
Последующие действия Казанского архиерея свидетельствуют о реальности этих утверждений. Ведь пожар был выгоден только Луке Конашевичу и его приспешникам, но никому другому. Именно он использовал это событие для реализации своей грандиозной аферы. Примечательно и другое. Конашевич поспешил в Петербург в день пожара уже с готовыми «доказательствами», сфабрикованными его людьми. Выходит, он знал о пожаре заранее!
История великих афер, преступлений и интриг прошлых веков неумолимо свидетельствует, что события (в том числе и пожары), которые послужили основанием для этих безнравственных поступков, возникают, как правило, по воле тех, кто извлекает из этого события выгоду для себя. Видимо, епископ Лука так горячо взывал к небесам, что бог услышал его и послал ему на помощь второго красного дракона, который своим огненным дыханием превратил в семьсот сорок девятом году множество домов в Казани в груду головешек и пепла. И опять тот же архиерей вытащил из этого огня много капиталов — личных выгод для себя. А заодно, с напором раздраженного быка, продолжил при помощи воинских команд экзекуции десятков тысяч простых людей, которых забивали плетьми, отправляли в тюрьмы. Стараниями Конашевича в губернии было разрушено более четырехсот мечетей.
История губернии свидетельствует, что так часто, как при Конашевиче, город никогда не горел, ни до, ни после него. Это и понятно. После пожара 1742 года епископу удалось разогнать надвинувшиеся было над ним черные тучи. Один из протоиереев его епархии черкнул на него в Тайную канцелярию его величества Елизаветы Петровны (благо сия канцелярия занималась как светскими делами, так и делами православной церкви), что «Казанский архиерей богохульствует, яко помешанный, погруженный во все пороки, ворует, — с излихвой восхотел денег, ведь агромадное любление прибытку не дает. Он в изобильстве имеет бриллианты. Наш архиерей не токмо ворует, но всенародно содеет любодейственные шаги. Многие примеры во всяком роде сластолюбия подал. Сам участником оных учинился каженный божий день. Таково дело. Примеры таковые не могли не разлиться, и всюду сластолюбие и роскошь умножились. Разводы начались[14]. Грабительствы начались. Это Конашевич учинил верным способом к нажитку определенных к грабежу мирян. Порочный человек выбрал порочных людей для исправления разных должностей, коих множество продал за мзду. Сидельцами у него по ночам бывают красивые магометанские метрессы, глядят его нагим живот. Повсюдово пьянство учиналася. А благодеяния он приписует себе в честь. Мы все принуждены хотениям его повиноваться».
Другую жалобу направил в Синод иеромонах Казанской епархии Досифей, который писал, что епископ Конашевич обменял Иисуса Христа на инородных метресс. Спит с прехорошенькими, горячими мусульманками, отчего преподобный Лука, лишаясь разума, кричит при лобзаниях с этими колдовски-сладкими изваяниями ада. Кричит от наслаждения, как дикий язычник, поймавший нагую молодушку, кричит громко, как мулла, зазывающий правоверных на молитву. Но это же христопродавство! Его ближайший подручный дьякон Макарий из Зилантовского монастыря по наущению самого архиерея сколотил шайку из ушкуйников и по ночам нападают на купеческие суда и грабят их.
Епископ Конашевич, говорилось далее в письме, своим недостойным поведением вызывает людской ропот, смущает истинных совестливых православных христианок, толкает их своим примером на всеобщий блуд. Его примеру следуют и другие отцы.
Казанскому архиерею удалось убедить сановников Священного Синода, что иеромонах Досифей тронут умом и что все это ему приснилось или привиделось. Однако правительственные комиссии, расследовавшие факты разбойных нападений на купеческие суда, изловили ушкуйников, которые, сознавшись, указали на своего главаря — дьякона Макария. Однако главарь Макарий неожиданно скончался за сутки до отправки его в Санкт-Петербург. Правда, за два часа до смерти Макария его посетил сам владыка Лука Конашевич, якобы для исповедания. По тому, как Макарий катался по полу, схватившись за живот, после ухода епископа, многим было ясно, что его отравили. Ведь Макарий мог не выдержать пыток и указать на истинного организатора шайки ушкуйников, пиратствовавших на Волге. Царские чиновники конечно же «не заметили» всех этих странностей. В это самое время они были очарованы, как дети красивыми причудливыми игрушками, золотыми перстнями, усеянными бриллиантами, которые чиновникам послал за старания сам господь бог, но руками Казанского архиерея.
Епископ Конашевич не стал больше испытывать благосклонность судьбы, которая, как капризная женщина, могла в любое время повернуться спиной к нему. Поэтому быстренько «узаконил» свое необоримое пристрастие к красивым магометанкам, получив от императрицы высочайшее дозволение на насильственную христианизацию и русификацию инородцев. Не знавшим церковных обрядов девушкам внушалось, что в лоно цветущего христианства можно попасть только через «исповедальную кровать» самого епископа Конашевича. И этот насильник в рясе, прикрываясь демагогией и внешне благочинными поступками, постоянно «охристианивал» молодушек в специальной келье Зилантовского монастыря, где правил бал преданный ему архимандрит.
Конечно, голубая мечта Луки Конашевича — это стать патриархом всея Руси, повторить карьеру бывшего Казанского и Свияжского архиерея Гермогена, который на костях инородцев, насильственно христианизируя их, дошел до высшей ступеньки иерархии православной церкви, разумеется, при полной поддержке царя Федора Иоанновича. Но пороки тяжелым балластом придавили его к грешной земле, и ему не удалось подняться по заветным ступенькам на высокий олимп патриаршества. Тогда его начала преследовать, как шизофреника, навязчивая идея: прорваться в лик святых. Ведь стал же преподный Гурий — первый Казанский архиерей — святым. Правда, архиепископа Гурия прислал в страну почитателей пророка Магомета сам Иван Грозный, хотя первосвятитель Гурий в свое время за предательство князя Ивана Пенькова и блудодеяния с его женой был приговорен к смерти. Но это наказание Гурию было заменено темницей, где он и просидел несколько лет[15]. И епископ Конашевич, хорошо зная биографию своего далекого одиозного предшественника, справедливо полагал, что и он не хуже этого Гурия и вполне достоин белых ангельских крылышек святого. Да, он, Лука, готов был в любую минуту сменить на голове митру на нимб святого, даже когда цитировал своим многочисленным любовницам — наложницам своего кумира, великого мастера интриг коадъютора Гонди (помощника Парижского архиепископа, а в последующем кардинала Реца; он возглавлял парламентскую фронду во времена правления кардинала Мазарини и королевы Анны Австрийской), о том, что «женщины могут сохранить свое достоинство в амурных делах только благодаря заслугам своих любовников».
Мурашкинцев увлекся своим рассказом и не заметил, как его сотрудник быстро пересек архиерейский двор и, запыхавшись взбежал по лестнице на второй этаж.
— Там в церкви нет никого! — выпалил милиционер. — Только следы остались. За подоконник кто-то хватался: вытер слой пыли.
— Значит, нам не показалось, — проговорил Мурашкинцев, — что этот отец Варсонофий где-то здесь прячется. Может, и Мусин тут притаился. — Мурашкинцев повернулся к Измайлову. — Кстати, этот Мусин по заказу убил одного московского муллу за большую мзду. А подкупил его мулла из той же мечети. Короче, священники не поделили деньги, что дождем сыплются на них из карманов верующих. Одним словом, эти попы, муллы — одного поля ягоды.