Мурашкинцев выглянул в окно: к архиерейскому дому не спеша, с какой-то стариковской степенностью шел молодой плечистый монах в сопровождении сотрудника угро. Это и был Варфоломей, старший из монахов, присматривавших за архиерейской усадьбой.
Прибывший монах слегка склонил голову и тихо, с покорством в голосе, как будто перед ним был сам владыка, пролепетал вопросительно:
— Чего изволите велеть?
— Изволю велеть, чтоб мне сейчас же открыли двери в галерею, — твердо произнес Мурашкинцев.
На миг монах Варфоломей замер, потом спокойно проронил:
— Владыка Иаков отпирает самолично эту дверь, когда идет на молебен…
— Это ты своей бабусе скажешь, — сердито бросил Мурашкинцев. — Хотя она-то как раз в первую очередь и не поверит этой байке. Думаю, ни одна верующая бабуся не видела, чтоб сам архиепископ, окруженный свитой, выполнял роль дворецкого, или, проще говоря, горничной служанки.
С этими словами Мурашкинцев подошел к монаху и, подозрительно осмотрев того, приказал:
— А ну-ка, Варфоломеюшка, сними-ка рясу-то. Я на тебя гляну. Посмотрим, какой ты изнутри — белый или красный.
— Господь с вами, — вмешался в разговор пожилой монах, — где ж это видано, чтоб над божьими слугами, да еще в их доме, измывались бы. Это ж форменное безбожество, богохульство, наконец, насилие.
— Ничего, я схожу в церковь и одним махом замолю все свои грехопадения, — без тени улыбки на лице ответил сотрудник угро. — А сейчас, господин монах, прошу тебя исполнить мое требование, да побыстрей.
Дальнейшие события произошли, как в страшном сне, стремительно, а главное, неожиданно. Молодой, крепко сложенный монах, повинуясь требованию Мурашкинцева, начал снимать свой черный балахон. Варфоломей встал боком к работнику милиции, словно хотел скрыть злость на лице, и вдруг вместо того, чтобы распахнуть свою монашескую одежду, он наотмашь, с разворотом всего тела ударил кулаком по переносице Мурашкинцева. Не дожидаясь, когда упадет пострадавший, монах молниеносно ударил ногой стоявшего рядом другого сотрудника милиции и выхватил из-за пояса небольшой немецкий браунинг.
Измайлов, в любую секунду готовый к неожиданным событиям, чуть промедлил и вытащил из кармана наган в тот момент, когда Варфоломей сбил с ног двух сотрудников уголовного розыска. Но выстрелить чекисту не дал пожилой монах: тот неожиданно с проворством кошки прыгнул на него.
Но и монаху Варфоломею не дали использовать свое оружие, чекист Хайретдинов выбил из его рук пистолет, и они оба схватились в смертельной схватке. Ни Измайлов, ни Мурашкинцев не ожидали, что трое монахов нападут на пятерых сотрудников уголовного розыска и ЧК. К тому же сотрудники, не обнаружив тех, кого искали, несколько утратили бдительность. Тем временем, как только началась свалка, неожиданно дверь, ведущая в переходную галерею, открылась. Оказалось, огромный амбарный замок красовался только для видимости. Металлическая петля, на которой он висел, легко вытаскивалась из косяка: достаточно было лишь тихонько толкнуть дверь. И вот теперь на пороге, что разделял галерею и архиерейский дом, появился черный, как магрибский колдун, громила в рясе и с черной повязкой на лице. Шальные его глаза с каким-то неестественным лихорадочным блеском недобро окинули всех. В руке его зловеще поблескивал большой вороненый маузер. За спиной монаха стояли вооруженные Мусин и Сабадырев.
Мурашкинцев, приходя в себя, сразу же признал Мусина по его фотографии. «Засада», — мелькнуло в его голове. Он вырвал из кобуры револьвер и, лежа, не вставая, пальнул из него в громилу с повязкой на лице. Этот божий слуга устрашающего вида вдруг выпучил и без того большие глаза, судорожно глотнул воздух и беззвучно начал оседать прямо на порог, словно намеревался присесть от усталости.
Мусин и Сабадырев, будто ошпаренные сильной струей раскаленного пара, шарахнулись в сторону от дверного проема, даже не успев выстрелить.
Мурашкинцев встал. Из носа у него ручьем хлестала кровь. Но он нашел в себе силы и помог Хайретдинову справиться с монахом Варфоломеем, двинув того по затылку наганом. В это время в пылу борьбы никто из чекистов и милиционеров не заметил, как из-за косяка двери, что вела в галерею, высунулась рука с револьвером и начала почти в упор посылать в людей без разбору пулю за пулей. Первым упал сраженный Мурашкинцев, потом другой милиционер, только что одолевший одного из монахов, который, как оказалось, был переодетым поручиком царской армии.
Измайлов отбросил нападавшего на него противника и начал беспрестанно стрелять в дверной проем, пытаясь попасть в эту зловещую руку, извергающую смерть. Пожилой монах, только что пытавшийся одолеть Измайлова, неожиданно рванулся в галерею, но пуля чекиста уложила того наповал. Шамиль прыгнул в сторону, к двери, что вела в коридор. Прикрываясь толстой дверью, он повел прицельную стрельбу, не давая возможности своим противникам высунуться из-за стены галереи. Рука с маузером исчезла, и Измайлов хотел было кинуться на подмогу своим товарищам, которые вели отчаянную рукопашную борьбу. Никто из них пока что не мог одолеть своего врага. И выстрелить нельзя: легко можно было угодить в своего.
Но в это время в дверном проеме галереи мелькнуло лицо бандита, и тут же прогремел выстрел: пуля попала в барабан нагана и выбила из рук оружие, словно после удара железной тростью. Обезоруженный Измайлов инстинктивно отпрянул назад за дверь, достал пистолет — подарок Василия Ивановича Соловьева. Но пока он доставал оружие, бандит, а то был Мусин, успел прицельно выстрелить в сотрудника угро, который в это время одолевал своего противника. Видимо, та же участь ожидала и Хайретдинова, не успей Измайлов вовремя выстрелить в бандита. Мусин выронил свое оружие и исчез.
«Попал, — догадался Шамиль. — Кажется, попал в руку». Он бросился к двери галереи. И как только перепрыгнул через убитых монахов, точнее говоря, переодетых офицеров и оказался в галерее, тотчас загромыхали выстрелы. Это один из двоих улепетывающих бандитов, почти не оборачиваясь, наугад стрелял по преследователю. Пули то щепали деревянные стены, то, взвизгнув, впивались в потолок, то звенели выбитыми стеклами. Чекисту пришлось укрыться за углом. Тут Шамиль заметил, что здоровенный монах подмял Аскара Хайретдинова, вцепившись в него мертвой хваткой. Измайлов прыгнул к ним и тяжело ухнул монаха рукояткой пистолета по голове. Тот беззвучно повалился на бок. Через несколько мгновений Шамиль оказался в галерее, но там уже никого не было.
— Аскар! — крикнул Измайлов, — быстро через двор к церкви. — Он понимал, что стоявший там на часах милиционер в одиночку может не справиться с нападавшими.
Шамиль побежал во весь дух по длинной и узкой галерее к церквушке. Добежав до конца, он толкнул дверь, но она не поддалась. «Неужели заперли с той стороны?!» Досада кипятком обожгла сознание, и он стремглав понесся обратно. Когда он добежал до архиерейского дома, у церкви послышались выстрелы, крики.
Через несколько минут Измайлов был уже у церкви. Прямо у дверей, привалившись к стене, сидел мертвый милиционер, что был оставлен охранять вход в этот храм. Откуда-то из-за хозяйственных построек доносились выстрелы, которые эхом вторились над озером. Он понял: Хайретдинов преследует бандитов. Шамиль кинулся в сторону выстрелов по тропинке, что проходила рядом с кирпичным сараем, затем он преодолел неглубокий овраг, на дне которого журчал ручей, продрался сквозь стену зарослей, забрался на толстую кирпичную ограду, которая по добротности кладки больше напоминала невысокую крепостную стену, и огляделся. В эту минуту перестали стрелять, и нельзя было понять, куда побежали бандиты. Ни снаружи, слева от стены, ни внутри парка под стеной он никого не увидел. Правда, густые кроны деревьев, что раскинулись вплотную к стене, не давали ему возможность обозреть прилегающий участок парка. И Шамиль был вынужден пробежать по стене несколько десятков метров. Теперь справа от стены хорошо были видны большая липовая аллея парка архиерейской усадьбы и длинная, как китайская стена, кирпичная изгородь, конец которой терялся за громадными вековыми деревьями. Но аллея была пустынна, а за могильными холмами, что жались почти вплотную к стене, невозможно было спрятаться.
Молодой чекист покрутился еще несколько секунд на месте, лихорадочно всматриваясь в те маленькие закоулки, где можно было спрятаться, но ничего не заметил.
«Может, они укрылись под обрывом? — мысленно задал себе вопрос чекист. — Ведь там могут быть ямы и небольшие пещеры. Наверное, здесь, как и везде, местные жители берут песок и глину для хозяйственных нужд». Но тут же эта мысль отпала: укрываться в таких ненадежных местах бандиты не будут.
Они наверняка сиганули, как трусливые гиены, в глухую часть парка, а оттуда, перемахнув ограду, в поселок, что стоял, разбросав свои дома полукругом, правда, в некотором отдалении от архиерейской дачи.
Измайлов добежал до конца стены и остановился, замерев от напряжения. Ведь теперь он стоял на круглом каменном угловом столбе, больше похожем на миниатюрную башню, и был виден со всех сторон. Его могли снять первым же выстрелом, как хорошо установленную мишень на военном стрельбище.
Далеко внизу, в глубокой лощине, под обрывом, послышались голоса. Измайлов прислушался. Но вскоре Шамиль увидел несколько подростков и женщин, направлявшихся с бельевыми корзинами к озеру. Эта идиллическая картина на миг расслабила его, и Шамиль, вытянув шею и привстав на носки, как ребенок, пытался увидеть, что же делается за высокими кустами, которые были совершено непроницаемыми и издалека казались зелеными горками и бесформенными копнами свежескошенной травы. Тут он рассмотрел, что эти кустарники буйствовали на небольшом кладбище, которое сиротливо приткнулось к кирпичной стене с внешней стороны, словно оно просилось внутрь роскошной ухоженной митрополичьей усадьбы, к тем редким привилегированным могилам, которые уже видал Измайлов. «И даже между мертвыми, которые по своей сути абсолютно одинаковы, равны перед вселенной, перед землей, принимающей в свои объятия любых своих детей, праведных и блудных, существуют различия, — почему-то, как искра, блеснула мысль у него в сознании. — Неужели это неравенство будет долго, не говоря уже о живых людях».