— Разговоры на посту, товарищ Ахметдинов, не положены, — начал было отчитывать начальник караула своего подчиненного. Но тут же осекся, глянув на тяжелую ношу ночных пришельцев.
Сабадырев почти всегда чуял роковых для него людей, и это не раз его спасало. И в этот раз Митьке стало не по себе, когда он проходил мимо усатого часового. Он безошибочно угадал, что только от него может исходить реальная опасность, только этот пучеглазый красноармеец может принести им неприятности, беду. Так оно и вышло. А все потому, что ни Апанаев, ни его помощники не знали об изменении режима развода караула. Смену постов с этого дня начали по нечетным часам через каждые два часа. И эта смена караула заступила в двадцать три часа, а не часом раньше, как они рассчитывали.
Тем временем усатый часовой, заметив легкое замешательство домоуправских работников и недоуменный взгляд своего начальника на их тяжелое ведро, преградил винтовкой выход.
— А ну, ребятки, покажь, что у вас там в ведре? — буднично, тихо проговорил начальник караула, будто отец, который спрашивал своих детей, вернувшихся из леса, что же они оттуда в лукошке принесли.
Этот спокойный добрый голос показался Сабадыреву хуже, страшнее грубого дикого окрика. И он на какой-то миг растерялся.
Невозмутимый Ибрагим спокойно по-татарски проронил:
— Это пожалуйста. Но вы, дорогие служивые, скоро родную мать будете подозревать.
— Служба есть служба, — отрезал часовой. — Если понадобится самого шайтана проверим.
Митька непослушными руками не спеша поставил бадью перед часовым, стараясь делать вид, что оно не тяжелое, и выпрямился, лихорадочно обдумывая свои дальнейшие действия.
Ибрагим все так же невозмутимо махнул рукой, приглашая начальника караула осмотреть содержимое ведра.
— Прошу, дорогие мои, прошу, — начал поторапливать красноармейцев Ибрагим, опасаясь, как бы еще кто из караула не появился, и одновременно пытаясь создать у них иллюзию, что в ведре, кроме разного слесарного барахла, ничего нет. Заставить часовых хоть на секунду усомниться в своих подозрениях и расслабиться, чтобы застать их врасплох.
Черноусый часовой, однако, никак не прореагировал: все так же стоял у дверей с винтовкой наперевес, зорко следя за каждым движением ночных визитеров.
«Неужели конец?» — мелькнула тоскливая мысль у Митьки. Он уже не думал о золоте. Плевать на него. Лишь бы ноги унести. Сабадырев решил действовать, когда кто-нибудь из караульных наклонится над ведром, чтобы сделать досмотр.
По начальник караула не шелохнулся, а показал жестом, чтобы содержимое ведра вытряхнули они сами.
Ибрагим подошел к ведру, оказавшись вполоборота к караульному начальнику, взял тяжелый водопроводный ключ и, изображая, что собирается его положить на пол, вдруг резко, с разворотом туловища, ударил им в живот караульному. Тот, ни звука не проронив, схватился за живот и, перегнувшись пополам, упал на пол.
В эту секунду Митька выхватил из голенища сапога финский нож и прыгнул на усатого часового. Но у того оказалась отменная реакция: часовой рванулся в сторону, и нож в вытянутой руке вонзился в дверь, которая от этого удара наполовину раскрылась. И Митька хотел было уже выскочить на улицу, но тяжелый удар часового кованым прикладом отбросил его в сторону. И неизвестно, чем бы это кончилось для него, если бы не Ибрагим, который бульдожьей хваткой вцепился в винтовку часового, не давая тому пронзить штыком упавшего напарника.
— Тревога! — крикнул часовой, пытаясь вырвать оружие из рук нападавшего. — В ружье!
И тут же на обоих этажах, словно эхо, отозвались эти команды в криках ротных дневальных: «Тревога! В ружье!»
Теперь уже не было смысла бояться шума, и Сабадырев выхватил пистолет. Но стрелять было неудобно: часового загораживал Ибрагим. Теперь Митьке никто не мешал прошмыгнуть в дверь и раствориться в ночной темени. Но дикий окрик Ибрагима: «Куда?! Стой! Ведро! Ведро возьми!» — заставил анархиста схватить тяжелое ведро. Еще не успел он выскочить в дверь и отбежать от порога на несколько метров, как там, в помещении, захлопали выстрелы. О том, куда склонилась чаша борьбы, Митька мог только догадываться. Снова в помещении глухо бухнуло несколько выстрелов, и тут же дверь распахнулась, и в проеме показалась чья-то скрюченная фигура.
Сабадырев, напрягая остатки сил, задыхаясь, тащился через двор к ограде. Так ему было велено, если произойдет столкновение с охраной. Нужно было перебросить ведро через ограду: там, в соседнем дворе его должны были поджидать. То и дело он оборачивался: не гонятся ли за ним, и когда увидел, что кто-то выбежал из казармы, припустил еще сильнее. Тут Митька заметил бегущего от ворот часового, но не стал стрелять, а спрятался за угол лабаза. Караульный тяжело протопал сапогами мимо него. Но тут же оглушительно ухнула винтовка. Кто-то жалобно застонал. Из темноты ответили выстрелами, и часовой, выронив винтовку, упал неподалеку от Митьки.
Анархист схватил свою неподъемную ношу и еле дотащился до ограды. Собрав последние силы, он поднял ведро на плечо, потом поставил на ограду и столкнул его на другую сторону, за ограду. Ведро упало на кучу досок и, громко ухнув, покатилось. Тут же в соседнем дворе послышались торопливые шаги, и кто-то нетерпеливым приглушенным голосом позвал:
— Перелезай скорее. Сюда. Быстрее!
Но у Митьки не было сил преодолеть ограду. Снова совсем рядом во дворе загремели выстрелы. Из дома начали высыпать вооруженные красноармейцы.
— Перекрыть ворота и сад! — донеслась команда. Тот же зычный голос приказывал: — Первой роте оцепить район, прилегающий к нашему расположению по Тукаевской, Евангелистовской, озеру Кабан. Бего-ом ма-арш!!
Тем временем, пока батальонное начальство отдавало приказы, караул поднятый по тревоге, начал быстро усиливать посты, отрезая пути отхода. Страх попасть в руки ЧК вернул Митьке силы. Он перелез через ограду и наткнулся на Анвара Апанаева. Тот пригоршнями вместе с землей поспешно бросал в ведро монеты, рассыпавшиеся при лунном свете золотистой рыбьей чешуей.
— Помоги собрать! Быстрее! — Апанаев лихорадочно нашаривал руками в темноте.
— Уходить надо! В мышеловке сейчас будем. Весь район оцепляют! — хрипло выдохнул Митька.
— А где Ибрагим? — нервно прошипел Анвар, продолжая свое занятие. — Где он? Что с ним?
И как ответ на эти его вопросы за оградой во дворе казармы раздались голоса охранников:
— Сюда! Один бандюга здесь! Кажись, еще живой.
— Обыскать весь двор и сад, — донесся знакомый зычный голос. — Осмотреть все соседние дворы! Быстро!
Теперь уже не надо было подгонять Апанаева: он сам так резво припустил с тяжелой ношей, что Митька, державший с другой стороны ручку ведра, еле поспевал за ним.
— Смотри под ноги, — еле слышно выдохнул Апанаев, задыхаясь от быстрого движения. — Если упадем, все рассыплется. Не успеем собрать. Получится пшик.
Они пересекли соседский двор, сад, пролезли через дыру в заборе, потом пересекли какую-то ровную площадку и очутились во дворе дома, что стоял наискосок напротив гостиницы «Булгар». Здесь их ждала пролетка. Собственно, они все время двигались почти параллельно Тукаевской улице. Но Митька здесь совсем не ориентировался и целиком полагался на Апанаева, для которого все здесь было знакомо с детства.
К ним навстречу бросился мужчина. Митька признал в нем Амир-бабая, у которого он остановился жить. Они быстро поставили ведро в пролетку, прикрыли его старым пальто, и лошадь тронулась.
— Там, на улице, наверно, уже оцепление стоит, — со страхом в голосе высказал предположение Митька.
Апанаев промолчал. Но тут же распорядился, чтобы Сабадырев сел на ведро. И действительно, еще не успели они выехать на проезжую часть Евангелистовской улицы, как их остановили два вооруженных красноармейца. Издалека слышался топот бегущих военных.
— А ну, слазь на землю! — скомандовал один из молодых красноармейцев. — Документы предъявите.
Апанаев молча сошел с пролетки и подал мандат ЧК старшему наряда. Тот сначала попытался рассмотреть его при лунном свете, но потом попросил своего напарника зажечь спичку. Красноармеец ознакомился с документом и сказал:
— Велено задерживать всех. Поэтому вам придется проехаться до расположения батальона. Там разберутся что к чему.
— Да ты что, спятил?! — напустился на красноармейца Апанаев. — Да ты нам сорвешь операцию. За это ж тебя, голубчик, под трибунал отдадут. — И, не давая опомниться тому, решительно заявил: — А ну, поехали к нам на Гоголя, в ЧК. Там ты у нас поймешь, чем мы сегодня занимаемся. — И Апанаев потянул красноармейца за рукав гимнастерки, предлагая тому сесть в пролетку.
Старший наряда вернул Апанаеву документ и махнул рукой:
— Ладно, давайте езжайте.
Уже когда Апанаев уселся на свое место, красноармеец как бы между прочим сказал:
— Вообще-то ваше лицо мне знакомо. Где-то я вас раньше видел.
— Все может быть, — спокойно ответил Анвар и, извинившись перед красноармейцем, что очень спешит, приказал ехать.
«Ну и артист!» — подумал Сабадырев, восхищенно поглядывая на купеческого сына. И Митьке стало понятно, почему Апанаев не бросился бежать очертя голову, когда он предупредил его об опасности оцепления этого района. Оказывается, он и эту ситуацию учел. Ловкий шайтан.
Не успели они отъехать на несколько десятков шагов, как позади раздались крики красноармейцев, что останавливали их:
— Товарищ чекист! Товарищ Калимуллин! Остановитесь! Стойте!
— Гони давай! — приказал Апанаев кучеру. — Сейчас палить начнут, меня узнали. Вспомнили.
— Стой! Стрелять будем! Стой! — кричали постовые. Позади грохнули выстрелы.
Эмиссар Махно не выдержал и палил до тех пор, пока в барабане нагана остались лишь одни пустые гильзы.
— Поворачивай налево, на Московскую!
Винтовочная пальба усилилась, и уже послышался посвист пуль. Но им удалось благополучно миновать зону прицельного огня. Теперь пролетка мчала их по темной неширокой улице без приключений. Апанаев велел править на Сенной базар.