сильно задела за живое, будто к нему прикоснулась после долгой разлуки любимая женщина. А другие стреловидные указатели, тянувшиеся к озеру Кабан, о которых он вспомнил, почему-то не вызывали никаких эмоций.
— Ты чего, Митенька, взволновался, вспотел, будто жених перед венчанием? — Апанаев начал листать с равнодушным видом какую-то старую книгу с арабской вязью, красный кожаный переплет которой местами стерся до картона. — Можно подумать, что ты был знаком с этим планом нахождения ханского золота и что тебя вроде как опередили, а?
«Вот дьявол, будто мысли читает, — испуганно подумал Сабадырев. — Эдак можно и влипнуть. С ним нельзя расслабляться ни на минуту. На то он и Апанаев. Волк рождает волка, а не овцу».
— Ну, не расстраивайся, — чуть шутливым тоном продолжал Анвар, — есть еще и для тебя клад. И ты еще поищешь часть ханской казны.
Если бы в эту минуту Апанаев потребовал объяснения его странной реакции, Митька бы ничего толком не сказал, настолько он был расстроен. И эмиссар Махно поспешил увести разговор в исторические дебри. Хотя в эту минуту его терзал, как жестокий приступ мигрени, до темноты в глазах, один вопрос: а не остались ли от ханских сокровищ рожки да ножки? Может, вообще все уже откопали и все их дальнейшие потуги в кладоискательстве будут напоминать поиски прошлогоднего снега? Вполне ведь возможно, что Апанаевым достались остатки от казны.
— Выходит, план спрятанных сокровищ достался племяннику казанской царицы Сююмбеки, а не Шах-Али и его наследникам? — Сабадырев выпрямил спину и замер, будто аршин проглотил. — Как же это случилось? — Еще не успел Апанаев и рта раскрыть, как Митька подбросил еще один вопрос: — А может, в этом загадочном пергаменте зашифрована вовсе не казна Казанского ханства времен царицы Сююмбеки, а, скажем, казна Булгарского государства? Наверняка уж Иван Грозный, как опытный охотник, перекрывший все водные пути: Волгу, Каму, Казанку, дороги и лесные тропы, поживился богатой добычей — ханским золотом. А то, что вы с отцом откопали, скорее всего, знаменует случайность: это золото было зарыто булгарскими царями. Ведь монеты-то отчеканены именно в Булгарском государстве.
Апанаев закрыл книгу и положил ее обратно на этажерку, возвышавшуюся чуть ли не до потолка, сплошь уставленную ровными рядами книг.
— В этом моем доме мне всегда хорошо работалось. Приходили дельные мысли. Вот часть самых необходимых книг и перетащил сюда. — Апанаев достал другую книгу, изданную на французском языке, и сделал в ней закладку. — Так вот, Митюша, именно эти вопросы, которые ты мне задал, мучили меня здесь, в этом доме. И я искал довольно долго на них ответы. Кое-что прояснил. Но остались еще и белые пятна. Этим как раз ты и займешься. Именно это я и хотел тебе поручить. Сам-то не успеваю: дел невпроворот. — Хозяин дома встал со стула, как будто для большей значимости произносимых слов, и с видом глубокого философа и историка продолжил речь: — Сразу же оговорюсь: моя точка зрения не истина в последней инстанций, поэтому, как в обычной научной дискуссии, ты можешь меня опровергать, желательно аргументированно, высказывать свои суждения. Только тогда мы максимально приблизимся к истине. Идет?
Сабадырев кивнул: «Играет, змей, в демократию. Небось, готов свою позицию отстаивать зубами. Хотя, может быть, он искренен сейчас, потому что все, в чем я не буду согласен с ним, этот купчик заставит меня проверять самому. Значит, не очень-то мне надо выпрыгивать из штанов, а то могу сам себя, как унтер-офицерская вдова, высечь, да еще, в отличие от нее, по голому месту».
А Апанаев тем временем излагал свою позицию так: загадочный план — это своеобразная шифровка местонахождения казны именно Казанского ханства. Сокровища этого государства Ивану Грозному не достались. Иначе бы об этом говорилось в Никоновской летописи или царственной книге. Ни слова не говорится о захвате казны и в толстой, как три кирпича, Степенной книге Ивана Грозного, где дается его подробное жизнеописание. Хотя там освещаются и все заслуги Ивана IV при присоединении к Руси Казанского и Астраханского ханств. В упоминаемых трофеях не значится казна Казанского ханства. Нигде нет намека на этот счет и в переписке Ивана Грозного с князем Андреем Курбским и с другими лицами.
Словно в рот воды набрали и ученые-историки. Разве что адьюнкт Рыбушкин в книге, посвященной истории Казани, писал в тридцатые годы прошлого столетия, что якобы «царь Иоанн IV послал воеводу князя Серебряного с 1000 человек стрельцов (огненных)[20], который через 10 дней по прибытии в Казань, описав всю царскую казну и сокровища и запечатав их печатью Российского государства, отправился с Сююмбекою в Москву».
Надо полагать, что это было ошибочное утверждение сего господина. Дело в том, что в этом же трактате он подчеркивает, что до 1552 года Иоанн IV делал дважды попытки взять Казань с целым войском, но это ему не удалось. И вдруг накануне покорения Казани, по мнению этого историка, якобы происходит невероятное: казной Казанского ханства и всеми сокровищами вместе с царицей Сююмбеки беспрепятственно овладел лишь небольшой отряд. Тут уж, как говорится, это утверждение ни в какие ворота не лезет, явная нестыковка. И не случайно, что во втором издании этого сочинения в 1848 году автор выбросил это утверждение, как гнилое яблоко.
Ну, а теперь самое время взглянуть на сохранившиеся документы, которые проливают свет на эту историю с казной.
Апанаев пододвинул книгу поближе к Митьке:
— Вот из этой французской книжки я вычитал, что после взятия Казани Иоанн IV раздал в награду разным лицам из своей казны серебряных изделий общим весом более четырехсот пудов. В книге говорится, что часть серебра, а также шлемы, оружие из булатной стали царь добыл в качестве трофеев при взятии Казани. А вот о золоте — ни гугу.
— Какой же это документ, — усмехнулся Сабадырев, — это же воспоминания иностранных послов, аккредитованных на Руси, в Москве.
— А ты не торопись, Митенька. Видишь, здесь послы упоминают, что Иван Грозный оставил завещание и опись его казны. Так вот, я не поленился съездить в Москву, чтобы выяснить: действительно ли царь Иван оставил эти документы? И что ты думаешь, Грозный, оказывается, действительно оставил после себя такие официальные бумаги! Там немало в его Оружейной палате вещей восточного изготовления. Но трудно понять их конкретное происхождение: то ли они добыты в Казани, то ли в Астрахани. Но опять-таки нет золота и драгоценных камней, которые свидетельствовали бы, что они из казны Казанского ханства. Ну, а проверить, что фактически дошло до наших дней от Ивана Грозного (из трофеев, добытых в военных походах) и куда что подевалось, — практически невозможно.
Разумеется, сами вещи могли бы многое рассказать. Но Российская казна и, в частности, Оружейная палата Московского Кремля подвергались не раз опустошительному, как ураган, воздействию со стороны разных могущественных временщиков и политических проходимцев. Что стоил только один Дмитрий I Самозванец. Он, как бешеный изголодавшийся обжора, дорвавшись до пышного пирога российской казны, чуть ли не полностью его съел. Многие предметы казны были обращены на уплату жалованья войскам интервентов.
Апанаев достал с этажерки тощую книжку.
— Вот еще один из документов, опубликованных в Польше. — Он открыл книгу на нужной странице и, прежде чем зачитать, пояснил: — В поисках концов казны Казанского ханства мне пришлось, как блудливому козлу, забраться в неведомый доселе огород летописи Лжедмитрия. Я исходил из следующего: в опись казны Ивана Грозного могли не попасть драгоценности, взятые в Казанском походе в качестве трофеев. Ведь царедворцы могли «подредактировать» его опись, исключив из нее наиболее ценные вещи; они, царевы слуги, могли их спрятать далеконько. А вот Лжедмитрий, захватив Москву, а вместе с ней и царскую казну, мог их отыскать и присвоить. Ведь почти всегда находятся продажные слуги, которые, нередко жертвуя национальными интересами, преследуют при этом сугубо личные цели. В связи с этим мне пришла мысль: Лжедмитрий, как типичный заправский вор, должен был присваивать себе самые дорогие и ценные вещи. Вот и решил я тогда добыть какие-нибудь воспоминания современников, а лучше — летопись тех времен. Мои поиски отчасти увенчались успехом, когда я безвылазно полгода копался в архивах и библиотеках Москвы и Питера.
Хозяин дома положил перед Митькой раскрытую книгу и отчеркнул ногтем то место, которое рекомендовал прочесть. Сабадырев начал читать вслух с той настороженностью человека, который получил неприятное письмо от своих недругов.
— «Хроника» католического епископа Павла Пясецкого. — Митька сделал паузу, посмотрел на Апанаева, будто спрашивал, удостоверялся: то ли место он читает? Потом медленно продолжил: — «Из царской казны Российского государства Дмитрий I изъял два золотых венца, две золотые княжеские „короны“, золотую державу, два золотых скипетра…» — Сабадырев долго еще перечислял ценнейшие предметы, которые присвоил себе самозваный правитель, выдававший себя за сына Ивана Грозного, царевича Дмитрия, спасшегося в Угличе чудесным образом.
— Как видишь, Митюша, все эти драгоценности имеют национальную окраску Российской державы. И их к казне Казанского ханства не отнесешь. — Апанаев поставил книгу на этажерку и взял другую, потолще, с бумажными закладками. Но прежде чем открыть ее на нужной странице, заметил: — В «Хронике» об изъятии ценностей Лжедмитрием из царской казны, которая является своеобразной печальной инвентарной описью утерянных навсегда исторических реликвий, нет предметов восточного происхождения.
«Ничего не скажешь, глубоко, змей, копает своей широкой лопатой образованности», — подумал эмиссар Махно, глядя на изнеженные, холеные, как у аристократической барышни, руки Апанаева, листавшие пожелтевшие страницы старинной книги.
Апанаев, коротко глянув на нужную страницу книги, заговорил менторским неприятным тоном, словно почувствовал, как к нему в действительности относится сидевший за столом анархист. Он небрежно заметил, что всесильный временщик князь Потемкин опуст