«Идеи для живописных картин из Российской истории. Пункт 13. Царица Сумбек, по смерти царя казанского Сафагирея, взята из Казани с сыном и с бесчисленным богатством в полон и приведена в Москву к царю Ивану Васильевичу… Царица казанская, упав на колени и прося прощения и милосердия, лицом и слезами чрезвычайную красоту свою возвышает. На сына своего, младенца, лежащего ниц, указывает. За нею ближние ее татаре и служительницы открывают и приносят многочисленные сокровища азиатские. При государе его приближенные».
Апанаев закрыл книгу и проронил:
— Если царица берет с собой в полон столько драгоценностей, хорошо понимая, что их могут отобрать, то уж на черный-то день для своего сына припрятала, надо полагать, львиную долю.
— Да, уж тут сомневаться нечего. Даже если бы она была пленена без драгоценностей, как говорится, голой, как ветка зимней березы, то и тогда это не лишало бы нас надежд на удачный поиск ее драгоценностей: ведь у нее был сын, а уж мать для единственного дитяти готова все сделать. И конечно же она позаботилась о будущем своего сына. Да и не может же царский отпрыск остаться без солидного состояния. Ну, а Ломоносов только подтверждает наши выводы.
— Да, отец российской науки Михайло Ломоносов, надо полагать, основывался на достоверных источниках, коль это событие дает под соответствующим пунктом, словно важное научное положение, в известном документе. Такой великий и строгий ученый не будет утверждать своим пером несусветную небылицу.
Апанаев снова заметался по комнате.
— То, что существовали огромные сокровища, принадлежавшие Казанскому царству, это аксиома.
Анвар остановился перед столом и, помедлив, велел старику Амиру принести горячего чая. Когда тот ушел, Апанаев заговорил быстро, будто боялся, что ему не хватит времени:
— Я и нанятые мной люди перевернули горы книг, журналов, старых газет и архивных материалов в поисках следов легендарной библиотеки Грозного. Спросишь: для чего она понадобилась? При чем здесь казна Казанского государства?
— Проверял версию: не попал ли план сокровищ к Ивану Грозному? — отозвался Митька.
— В какой-то мере — да. Но не это главное. Ведь я уже держу в руках синицу: реальный план. А вот достать журавля в небе пока что не удалось. — Апанаев помолчал и медленно продолжил: — Известен факт нападения людей царя Ивана Грозного на послов Казанского царства, которые направлялись к крымскому хану. У послов была отобрана ценнейшая рукописная книга «Всего мира мудрость», существовавшая в единственном экземпляре…
— Это и есть журавль в небе? — разочарованно произнес Сабадырев. — Но об этом историческом факте и я читал.
Хозяин дома хмуро посмотрел на своего собеседника, недовольный тем, что его перебивают несерьезными вопросами, и начал снова довольно быстро рассказывать, глядя в окно. Он напомнил Митьке, что многие важнейшие бумаги Грозного хранились вместе с царской библиотекой, к которой он практически никого не допускал. И названная книга пополнила эту библиотеку. Но ни царь Грозный, ни его приближенные не знали, что самое главное заключает в себе эта книга, хотя, возможно, Грозного насторожил тот факт, что книгу «Всего мира мудрость» не раз запрашивали тогдашние правители Казанского и Крымского ханств и даже предлагали за нее немало золота и драгоценных камней. Но царь ее так и не вернул, несмотря на заманчивые предложения и несмотря на то, что сам Грозный лично ее не мог прочесть: книга была написана на татарском языке, который, как известно, базировался на арабском алфавите, иначе говоря, на том языке, который господствовал в государстве Волжско-Камской Булгарии еще в первом тысячелетии. Возможно, Иван Грозный посчитал, что эта книга — антология старинных писаний Булгарского государства, содержащих обобщенные мудрые мысли многих стран мира, вроде нынешних сборников максим и афоризмов, либо в книге заключена некая тайна. Видимо, именно по этим причинам он и не менял эту книгу на предлагаемые сокровища. Но этот факт доказывает, что Иван Грозный был вообще неравнодушен к книгам, а коль так, значит, у него была действительно огромная библиотека. Но о библиотеке — чуть позже.
— А действительно, почему все-таки с настойчивостью заядлых попрошаек слали челобитные насчет этой книги правители Казани к Крыма? — спрашивал Апанаев своего помощника. — Такими ли уж они были фанатичными библиофилами? Или что-то за этим крылось.
Сабадырев промямлил:
— Видимо, крылось… Да, крылось, ежели крымский хан, окруженный своими многочисленными женами, как петух курами, забывал про свой гарем и садился, как графоман, строчил пространные послания Ивану Грозному по поводу этой книжки, которую ему и читать-то некогда было.
— Строчить он, конечно, не строчил длинные послания, а вот послов снаряжал не однажды. Но, в общем-то, суть одна, действительно вынужден был этим заниматься, забывая про свой гарем. Беспокойство о книге мудрости — это, надо полагать, не поиск причин, чтобы лишний раз вырваться из плена гарема. Здесь кроется нечто другое.
Хозяин дома принялся объяснять причину столь большого интереса к этой загадочной книге. Дело в том, что в этой книге было зашифровано подробное описание места, где была спрятана часть казны Казанского царства. Хан Сафа-Гирей в 1549 году был уже смертельно болен и предчувствовал великую смуту в Казани и всеми силами старался оставить ценности своему малолетнему сыну Утямышу от второй жены, царицы Сююмбеки. И решил подстраховаться всякий случай, сообщив о спрятанных сокровищах своему старшему сыну от первой жены Булюк-Гирею, жившему в Бахчисарае при дворе крымского хана Сахиб-Гирея; он доводился Сафа-Гирею родным дядей. Крымский хан Сахиб-Гирей видел в этом послании книги о мудрости некий подвох, потому как она была адресована не ему лично, а Булюк-Гирею. Ни Сахиб-Гирей, ни умиравший на казанском престоле Сафа-Гирей, которого до этого дважды свергали казанцы, не доверяли друг другу. И когда крымскому царю не удалось заполучить от Ивана Грозного перехваченную книгу и, более того, когда казанская знать после смерти хана пригласила Булюк-Гирея занять освободившийся престол, то Сахиб-Гирей начал плести, как паук, сложные сети интриг. В результате — Булюк-Гирей угодил в инкерманскую тюрьму, так и не узнав, где его отец припрятал часть казны Казанского государства. Ведь Сафа-Гирей, как хитрец, хорошо понимал, что часы и дни ханства сочтены. Как раз в это время Грозный со своим внушительным войском сделал первую попытку овладеть городом. Старый хан понимал: за первым походом вскоре последует другой, пока не покорят его ханство. Он хорошо понимал: единоборство с таким могучим соседним государством, как Русь, во много раз превосходящим населением и территорией, — дело дохлое, бесперспективное.
Апанаев не счел нужным что-то еще рассказывать Митьке, давать пояснения. Хотя конечно же события тех времен заслуживают внимания, ибо Казанское государство стояло на развилке истории, решалась судьба целого народа. После смерти Сафа-Гирея борьба вокруг престолонаследия разгорелась с новой силой. О событиях пятьсот сорок девятого года, когда вспыхнула смута, сопровождавшаяся погромами и убийствами, и многие видные казанские татары перешли на службу к московскому царю, летописец писал: «И по смерти цареве восста брань в Казани, в вельможах его крамола и губительство зло: не хотят бо казанцы меньшие больших слушати и покорятися им, коим царство приказано быть берещи: вси бо творяхуся велики, властвовать в Казани хотяху, за сие друг друга убиваше, иные же убежаху из Казани к Москве, на имя царево самодержавцево, служити ему».
В дворцовых интригах потерпел неудачу и родственник царской семьи Абдулла Азимов. И он перешел на службу к Ивану Грозному. Надо сказать, что политика русских царей была в этом вопросе дальновидной. Уже с четырнадцатого века к московским великим князьям начали переходить на службу многие знатные люди из Казанского царства, входившего тогда, вернее насильственно включенного татаро-монгольскими завоевателями в состав Золотой (Большой) Орды. Известно, что население Казанского ханства в то время называлось булгарами, казанцами. Но постепенно, к концу пятнадцатого века, за жителями ханства укоренилось название татары, перешедшее к ним от захвативших власть золотоордынцев. Таким образом, совершился парадоксальный исторический факт, когда к местному народу прилепилось название чужестранных пришельцев. Трудно припомнить в истории человечества подобный факт. Небезынтересно знать, что отец великого князя Руси Василия Темного, Василий Дмитриевич, который в тысяча триста девяносто девятом году разорил булгарские города и буквально смел с лица земли Казань, присвоил себе титул князя Булгарского. Даже в XVII веке казанский митрополит именовался казанским и булгарским, а казанские и симбирские татары называли себя булгарлык.
Конечно, захват власти в Казанском государстве золотоордынскими или крымскими ханами приносил местному населению неисчислимые беды, потому как чужестранцы меньше всего думали о его судьбе, о его положении. К тому же чехарда с правителями Казанского ханства привносила нестабильность в политическую и экономическую жизнь этого государства. Подобно гнилым топлякам, мало чем отличались друг от друга пришлые ханы от своих, доморощенных казанских правителей. Они больше думали о собственном благополучии, нежели о народе. Дабы легче управлять народом, правители и придворная камарилья исподволь сеяли черные семена зависти друг к другу, создавали условия для самоедства, всюду культивировали жажду наживы, насаждали безнравственность. Конечно же такая политика вызывала возмущение народных масс. А многие видные казанцы покидали свое государство и переходили на службу к русским князьям и царям. В свое время навсегда связали свои судьбы с ними (приняв христианство и русские имена) предки выдающихся людей матушки-России: Шереметева, Радищева, Тургенева, Тимирязева и многих других сынов Отечества.
После того как Апанаев кончил рассказывать о загадочной книге мудрости, о коей так пеклись правители Казани и Крыма, Сабадырев высказал предположение: