Но Митьке Сабадыреву не удалось вкусить все эти сказочные яства. Дальнейшие события для него произошли как в дурном тяжелом сне. Он не заметил, как очаровательная Флора подсыпала ему в роскошный бокал с вензелями Екатерины Второй сильнодействующий дурманящий порошок. Через несколько минут после выпитого шампанского гостю стало плохо. Еще не успел Митька потерять сознание, как из-за перегородки вышел амбал с квадратной мордой с узкими сутенерскими усиками и начал нагло, нисколько не смущаясь, опустошать его карманы, набитые золотыми царскими монетами.
«Что ты, змей, делаешь?» — хотел было сказать он, но язык одеревенел и совсем не двигался. Огромным усилием воли Сабадырев поднял свинцовую руку, чтобы отстранить грабителя, но тот нанес ему сокрушающий удар в глаз. И тут для него все померкло. Сей неудачливый кавалер не знал, что попал в воровской притон Суконной Слободы, где верховодила банда Дяди Кости. А пленительная «княгиня» Флора была приманкой этого притона. Он не знал, что жертвой Флоры стал (влюбившись в нее) даже германский агент по кличке Двойник.
Днем, когда солнце высоко поднялось в голубом небе, Сабадырев очнулся на дне оврага неподалеку от деревянного двухэтажного дома, что стоял на улице Меркулова. Какая-то сердобольная бабуля принесла воды и прыснула ему в лицо.
— Уж не в гостях ли у княгини Флоры, касатик, побывал? — участливо спросила она.
— А ты что, знаешь ее?! — встрепенулся Митька в надежде отплатить ей за коварный, жестокий обман.
— Да не-е… — протянула старуха беззубым ртом. — Чай, ты, касатик миленький, не первый. Намедни такого же молодца поколотили и бросили на помойку. Тоже он с ней вроде как гулять начал. Здесь же, почитай, он и валялся.
«Вот змеи, вот гады, дело, видать, поставили на конвейер. Ну погодите ж, я вам верну должок».
Сабадырев пошарил по карманам — но ни монет, ни оружия у него не оказалось. Только в нагрудном кармане обнаружил листок бумаги. На нем чернилами была нарисована комбинация из трех пальцев, а внизу подпись: «Нюхай фик». То был «фирменный экслибрис» банды «Сизые орлы». Он, едва передвигая ноги, пошел на Сенной базар к Апанаеву. Но там уже оказались чекисты, и ему посчастливилось избежать ареста. В голове Митьки роились мысли: как чека напала на след Апанаева? Арестован ли он? Как теперь быть с подкопом под банк и с поисками бумаг Ивана Грозного? Состоится ли завтра в восемь вечера встреча в Державинском саду?
Но эмиссар Махно подумал, что до завтрашнего дня ему не хватит сил дотянуть: так раскалывалась голова и тошнило от жажды.
«Видимо, Апанаева взяли», — решил он и направился в гостиницу «Сибирский тракт», где остановились его помощники. Но ни Грязинюка, ни Тоськи там не было. Он узнал, что они выбыли два дня назад. «Вот гад, Ильюха даже не предупредил меня об этом», — разозлился Сабадырев и подумал, что единственный правильный шаг в создавшейся обстановке — это податься на конспиративную явку: Жуковского, 5, к Митрофану Ярилову. Этой явкой, как было сказано батькой Махно, он мог воспользоваться лишь в крайнем случае. И Митька посчитал, что этот крайний случай настал.
ГЛАВА IXУСПЕХИ И НЕВОСПОЛНИМЫЕ ПОТЕРИ
Не знаю конца я дороги своей —
молчат колдуны и приметы.
Все больше приветов ушедших друзей,
все меньше принявших приветы…
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю.
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
Мы успели — в гости к Богу не бывает опозданий.
Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?
В тот жаркий июньский день 1918 года, когда на председателя Казанского губчека Гирша Олькеницкого выпала — уже в который раз за лето! — адова нагрузка, когда, казалось, голова вот-вот разорвется, как граната, желанная прохлада не шла, задерживалась где-то на востоке. И когда наконец-то полноликая луна повисла над задремавшим городом, ожидаемого облегчения она не принесла. Казалось, что луна раскалилась за этот знойный день так, что теперь она, как гигантский рефлектор, отражала все свое тепло на уставшую, задыхающуюся от духоты землю. Но в полночь налетел откуда-то из-за озера Кабан шквалистый ветер и быстро нагнал на полуосвещенное черное небо стаю пепельных облаков. И теперь, когда красный лик луны то и дело закрывался ширмой полупрозрачных облаков, казалось, становилось прохладнее, легче. Но буйный ветер, будто желая показать свою независимость ни от кого и ни от чего, начал врываться в открытые окна и сметать с председательского стола важные документы. Олькеницкий собрал с пола бумаги и подошел к окну. Прохладный ветер, казалось, смягчал головную боль, и роящиеся мысли принимали стройную логическую завершенность.
А мучили его сегодня многие вопросы. Когда ему доложили, что Разиля Дардиева ликвидировали анархисты (труп Мусина опознали на Рыбнорядской, а жители одного из домов на Правобулачной слышали, что стрелявшие мужчины называли друг друга кличками Дыра и Мерин), председатель губчека был несколько озадачен. Ведь, по всему, эту акцию нужно было ожидать от главаря банды «Сизые орлы» Кости Балабанова. Именно до него чекисты довели информацию о том, что на след Дардиева они уже напали. А тут вдруг в ликвидации этого лжедокументалиста принял участие со своим неразлучным напарником анархист Мусин, который люто враждовал с Дядей Костей, главарем банды. Неужели этот Дардиев перекрасился в черный анархистский цвет и слишком много стал знать? А зачем такому скользкому типу примыкать к какой-то конкретной политической группировке, когда ему выгоднее оставаться вне определенных организаций: ведь его ремесло нужно всем противникам новой власти и, находясь в положении «вольного художника», он больше заработает. Значит, эти анархисты были исполнителями чьей-то воли, не обязательно человека, который состоит с ними в одной организации. Вполне возможно. И если предположить, что с бандой Дяди Кости связан через некую Флору германский агент Двойник, который пользовался услугами Дардиева, то всего скорее он в первую очередь и решил его убрать. Но неужели Двойник успел их завербовать? — задавал себе вопрос Олькеницкий. — Но ведь это большой риск для разведчика связываться с таким подонком, как Мусин. Да и анархисты не любят кому-то подчиняться. Их, как матерых волков, к этому не приручить. Всего скорее, такой хитрый лис, как Двойник, купил их как предметы одноразового пользования. И разумеется, не сам лично, а через кого-то. Но кто этот передаточный ремень между ним и анархистами? То, что ко всему этому событию приложил руку Двойник, председатель губчека не сомневался. Это подтверждают и события на ипподроме и последующие покушения. Как же наконец выйти на этого проклятого агента? Через оставшегося в живых некоего Митьку Мерина? Хотя он и участвовал, судя по приметам, в перестрелке с угро и ЧК на архиерейских дачах, где свило гнездо офицерское воронье, тем не менее по захваченным документам при разгроме штаба подпольной военной офицерской организации Казани не нашлось каких-либо свидетельств о связи его с этой организацией. Нашлись только доказательства причастности к заговору против властей местных и столичных церковников. Значит, монархистов офицерские организации и анархистов брали под свое крылышко священники, пытаясь объединить их в этой борьбе. И чтобы напасть на след некоего Мерина, надо сначала отыскать отца Варсанофия, ранее ведавшего гостиницей «Цивильское Подворье», — пришел к выводу Олькеницкий. — А потом можно, видимо, отыскать и тот приводной ремень между ним и германским агентом. Но только этим поиском замыкаться нельзя. Надо искать выходы на банду Дяди Кости. Она и так уж слишком много дров наломала, держит в страхе почти весь город. Но парадокс заключался в том, что при широкой своей известности не только в Казанской губернии, но и во всем Средневолжье Коську Балабанова мало кто знал в лицо. А уголовные дела, где можно было взять его фотографию, не сохранились, надо полагать, стараниями самого главаря банды. А те, что знали, либо молчали, либо уничтожены. И председатель губчека вполне допускал, что этот хитрый, прожженный преступник подвизается где-нибудь в учреждении под чужим именем.
Дело усугубилось еще и тем, что отбывший наказание осужденный, через которого ЧК дала дезинформацию об аресте Серадова (что привело к ликвидации Дардиева), неожиданно исчез из-под наблюдения. И реальных выходов на банду «Сизые орлы» теперь не было. А банда с каждым днем все больше наглела: совершала налеты на торговые базы, магазины, квартиры, грабила и убивала граждан. И чем больше осложнялась общая политическая и военная обстановка в Поволжье, тем активнее действовала банда.
А обстановка к середине июня в Поволжье, да и в целом по стране, еще больше осложнилась. Комучевская «народная армия» совместно с частями корпуса белочехов наступала черной волной от Самары к Симбирску, захлестывая кровавым террором занятые уездные города и веси. Объявленное в Казани военное положение зеркалом отражало тревожный момент и наивысшее напряжение всего Волжского края. Советское правительство создало штаб Восточного фронта, который разместился в Казани, в номерах Щетинкина. Командующим был назначен левый эсер Муравьев, который «скомпоновал» свой штаб почти сплошь из царского офицерья, которое все делало, чтобы войска Комуча как можно быстрее оказались в Казани. В штаб, под офицерскую крышу, переползли, подобно подколодным змеям, и затаились те офицеры, которые совсем еще недавно составляли ячейки подпольной офицерской организации Казани, возглавлявшейся арестованным генералом Поповым. Это создавало обманчивую иллюзию полного разгрома офицерского подполья в городе, потому как другая часть ее членов вела себя тихо, открыто не появляясь, словно комары во время ливня. А вот банда Дяди Кости вконец обнаглела, свирепствовала. Но уголовному розыску никак не удавалось подобраться к ней. Засылали туда своего агента, но тот бесследно исчез.