В заливе Константиновском есть бухта Постовая, где был потоплен воспетый Гончаровым фрегат «Паллада» и где до сих пор сохранились развалины укреплений, построенных еще в 1854 году. Большой остров Милютина недавно соединился с материком узким песчаным перешейком, по обе стороны которого образовались две бухты, не имеющие русских названий.
Таких гаваней, как Советская, немного на земле. Большая, закрытая со всех сторон, она может вместить любой флот в мире. Берега ее настолько приглубы, что большие океанские пароходы могут приставать к ним вплотную, как в благоустроенном порту. Единственным недостатком гавани является изолированность ее от населенных пунктов страны.
Берега Советской гавани состоят из базальтов, которые имеют не столбчатую, а матрацевую отдельность. От моря с юго-восточной стороны Советская гавань отделяется довольно высоким горным хребтом Доко, слагающимся из пород массивно-кристаллических. На оконечности этого хребта после гибели парохода Добровольного флота «Владивосток» в 1897 году поставлен Николаевский маяк (48°58′ северной широты и 140°25′ восточной долготы).
К Советской гавани нам еще придется возвратиться, когда будем говорить об устройстве поверхности в бассейнах рек, в нее впадающих.
Все население Советской гавани делится на три группы: администрацию, обывателей и туземцев.
Первые являются служащими девятнадцати государственных учреждений. Администрация обслуживает не только одну Советскую гавань, но все побережье моря от устья Тумнина до реки Самарги.
Что делают жители Советской гавани и откуда добывают средства к жизни? Земледелием занимаются очень немногие. Обитатели Советской гавани имеют прямые и косвенные заработки в Дальлесе и немного рыбачат. Некоторые эксплуатируют лошадей, отдавая их как бы «напрокат» по тридцать рублей в месяц с головы. Живут они на берегу в ожидании каких-либо заработков по выгрузке, разгрузке, перевозке, переноске грузов, прибывающих на пароходах. Кое-какие плотничные, столярные и слесарные работы они имеют в административных учреждениях. Случается, в Советскую гавань прибудет какая-нибудь экспедиция – опять перепадут деньги.
Не все даже домохозяева имеют огороды; вот почему овощи так дорого ценятся. Обитатели Советской гавани – не крестьяне; это просто «жители», которые живут сегодняшним днем в надежде на какие-то материальные улучшения (какие, они сами не знают), которые неизвестно откуда и неизвестно когда «свалятся с неба». Они предвидят конец их жизни, при которой «не сеют, не жнут, не собирают в житницы», но питаются и по-своему счастливы.
Надо отдать им справедливость, что, несмотря на то что все здесь выпивают, нигде не слышишь площадной ругани, среди них нет краж, ссор, драк, и если вы видите где-нибудь замок на двери, то больше для того, чтобы дать знать посетителю, что хозяев нет дома. С этой стороны совгаванцы безупречны.
Третью группу населения составляют орочи. В отдаленном прошлом они обитали где-то на севере и неизвестно когда появились на берегах Великого океана. Своей родной колыбелью они все же считают Советскую гавань, которую они называют Хади. Но с тех пор, как в окрестных лесах зазвучали топоры лесорубов, орочи покинули свои прежние поселения и ушли частью на Тумнин и приток его Хуту, а частью за водораздельный хребет Сихотэ-Алинь в верховья реки Хунгари, куда к ним трудно проникнуть не только от моря, но и со стороны Амура.
В три дня мы закончили все подготовительные работы, разобрали имущество и часть грузов отправили на Копи для питательной базы.
Как раз к этому времени прибыли туземцы со своими лодками.
Самым старшим из них был ороч Александр Намука – человек невысокого роста, лет сорока пяти, молчаливый и спокойный. Он имел мелкие черты лица; волосы его на голове уже начали седеть. Когда Намука говорил по-русски, то все твердые согласные буквы произносил как мягкие. Если он делал что-нибудь неудачно, то конфузился, и на лице его появлялась растерянная улыбка.
Вторым по возрасту был удэхеец Сунцай Геонка, мужчина сорока лет, сухощавого телосложения и роста ниже среднего. Это был человек порывистый; с деньгами он обращался как с вещью совершенно бесполезной и тратил их на всякие пустяки, покупая все, что попадалось на глаза. Когда он хотел в чем-нибудь убедить меня, то лицо его принимало такое выражение, как будто он испытал большие физические страдания.
Затем в порядке возраста следует ороч Федор Мулинка, тоже среднего роста, лет тридцати шести. Природа наградила его золотыми руками. Он был хорошим кузнецом, хорошим звероловом, ловко бил острогой рыбу, считался лучшим специалистом по изготовлению лодок. Федор Мулинка говорил мало. Когда он старался что-нибудь запомнить, то морщил лоб. Это был самый суеверный человек в отряде.
Четвертым моим спутником был Прокопий Хутунка – ороч в возрасте тридцати лет, роста ниже среднего. Я его знал еще мальчиком. От природы любознательный, он сам научился читать по-русски. Хутунка был человек умный, трудолюбивый, с покладистым характером. Несмотря на свою худобу и некоторую кривоногость, он мог нести большие тяжести и совершать длинные переходы. В данном случае сказывалась не столько его физическая сила, сколько втянутость в работу. Хутунка, еще молодой, был шаманом.
Все четверо имели черные волосы, темно-карие глаза, желтовато-смуглую кожу, маленькие руки и ноги. Одеты были в смешанные костюмы, состоящие из частей одежд русских и орочских. Обувь все они, да и мы, носили туземную, сшитую наподобие олоч из выделанной сохатиной кожи. В дальнейшем изложении я буду называть их сокращенно по родам: Намука, Мулинка, Хутунка и Геонка.
Орочи привезли неприятное известие, что устье реки Хади, по которой нам надлежало подыматься в горы, загромождено плавниковым лесом. Последние дни были сильно ненастные – все время шли дожди, перемежавшиеся со снегом. Вода в реках поднялась значительно выше своего уровня. Как раз на реке Хади Дальлес производил порубки. Вода, вышедшая из берегов, подхватила этот лес, понесла его вниз по течению. Недалеко от устья, где Хади разбивается на протоки, образовался большой затор, который грозил задержать нас на неопределенное время.
На другой день я поднялся чуть свет и поспешил на улицу. Было прохладно. Солнце еще скрывалось за горами, но уже чувствовалось благотворное влияние его живительных лучей. Над Советской гаванью стоял туман. Он медленно двигался к морю. Все говорило за то, что день будет ясный, светлый и теплый.
В десять часов утра на четырех лодках мы вышли из Японской бухты и направились в залив Константиновский, где я должен был связаться с астрономическим пунктом и от него уже начать свои съемки.
В Советской гавани в 1855 году соединенная англо-французская эскадра выжгла старый лес артиллерийским огнем. На месте его вырос другой лес, но его затем сожгли. Потом опять стал появляться совсем молодой лесок, состоящий из лиственницы и березы.
Сухостой, оставшийся кое-где одиночными деревьями со времени Севастопольской кампании, – крупного размера. Туземцы говорят, что он твердый, как сталь, и не поддается рубке.
Ближе к выходу в море западный берег гавани подвержен волнению. Под влиянием атмосферных агентов порода разрушается и обваливается на намывную полосу прибоя громадными глыбами.
Здесь можно наблюдать удивительную эрозию. Некоторые образцы, несмотря на свои большие размеры, так и просятся в музеи.
Размытые глыбы лавы приняли весьма причудливые очертания. Одни из них похожи на людей, другие – на птиц, третьи – на фантастических животных, застывших в позах невыразимого страдания. Когда море «дышит», мертвая зыбь проникает в Советскую гавань. Большие пологие волны медленно вздымаются, бесшумно подходят к берегу и с зловещим шорохом стараются как можно глубже проникнуть в проходы между камнями. Другая сила вынуждает их уйти обратно в море. Но волны упрямы и с ропотом настойчиво опять идут к берегу – и так без конца в течение многих веков. Местные туземцы одухотворили причудливые камни и в появлении их на земле усмотрели вмешательство сверхъестественной силы.
Следующий день был воскресный. Покончив с работами в заливе Константиновском, мы сели в лодки и направились к устью реки Хади. Погода была какая-то странная. Весь день в воздухе стояла густая мгла; солнце имело вид оранжевого диска с резко очерченными краями, так что на него можно было свободно смотреть невооруженным глазом, и, как всегда в таких случаях бывает, появилась сильная звукопроницаемость. Где-то далеко выстрелили из ружья. Стоголосое эхо превратило этот звук в грохот пушечной пальбы, который, подобно грому, прокатился из конца в конец над всей гаванью. По опыту я знал, что такая мгла и такое эхо предвещали непогоду. И действительно, к вечеру мгла рассеялась, и тогда на небе стали видны тучи, низко бегущие над землей.
День был на исходе, когда мы вошли в реку Хади и достигли орочского селения Дакты-Боочани. Это был последний жилой пункт, за которым начиналась глухая тайга на многие сотни километров. Туземцы встретили нас на берегу. Грустно выглядели орочские балаганы, и не менее жалкий вид имели обитатели их. Вследствие войны и во время ее орочи впали в бедность и к новым условиям жизни еще не успели приспособиться, а Комитет содействия малым народностям Севера на Дальнем Востоке только недавно начал свою работу.
Один из домиков оказался порожним. Он принадлежал слепому старцу Ивану Бизанка, о котором речь будет ниже.
Туземные женщины быстро привели покинутую юрту в жилой вид, подмели пол и поправили корье на крыше.
После ужина я пошел осматривать селение. Было сумрачно и холодно; накрапывал дождь. Дым от костров не поднимался кверху, а повис в воздухе белыми полосами. В одном из домиков жила вдова с двумя детьми. Она недавно потеряла своего мужа, с которым я был хорошо знаком. Я навестил ее. Сюда же собрались и остальные туземцы. Бедная женщина засуетилась и не знала, чем нас угощать. Я попросил ее не беспокоиться и велел принести свои запасы. Мои спутники роздали детишкам сухари. Они стали их грызть с большим наслаждением. Среди орочей находился один пожилой человек, хороший следопыт – Андрей Намука. Он дал нам много полезных советов и указал, как попасть в истоки реки Иоли. Надо сказать, что никто из моих провожатых не бывал в верховьях реки Тутто и никто не знал, что представляет собой перевал между нею и бассейном реки Копи. Единственно, чем могли мы руководствоваться, – это расспросными данными. Андрей Намука сообщил целый ряд мелких примет, которые должны были служить нам ориентировочными пунктами и привести нас в самые истоки реки Иоли.